— Вообще-то никуда он меня не звал, — сказала я. — Он просто спросил, можно ли…

— Можно что?

Пакет зашуршал на ветру.

— Можно ли позвать меня на свидание, — созналась я.

— Господь всемогущий, — выдохнула Лорен и тут же добавила: — Как сказала бы моя мама.

— Лорен…

— Мин идет на свиданку с Эдом Слатертоном, — крикнула Лорен в открытую дверь.

— Что? — на пороге появился Джордан.

Эл, стоя у кухонной раковины, ошарашенно пялился на меня, как будто увидел енота.

— Мин идет на свиданку…

Джордан огляделся вокруг:

— Правда?

— Нет, — ответила я, — не совсем. Он просто взял мой номер.

— Ну да, он это просто так сделал, — хихикнула Лорен, засовывая в пакет мокрые салфетки. — Может, он работает в телефонной компании.

— Прекрати.

— Или коллекционирует телефонные коды.

— Лорен…

— Он позвал тебя на свидание. Эд Слатертон.

— Он не позвонит, — не уступала я. — Мы просто поболтали на вечеринке.

— Не принижай себя, — сказал Джордан. — Если так подумать, у тебя есть все, что Эд Слатертон ищет в миллионах своих подружек. У тебя две ноги.

— И ты относишься к углеродной форме жизни.

— Отстаньте, — сказала я. — Он не… Он самый обычный парень.

— Вы только послушайте ее: обычный парень. — Лорен подобрала какие-то бумажки. — Эд Слатертон позвал тебя на свидание. Просто бред. Такой же бред, как «Взгляд на крышу».

— Ничего бредового в этом нет, как и в прекрасном фильме, который, кстати, называется «Взгляд на потолок». И вот еще: он не позвонит.

— Поверить не могу, — сказал Джордан.

— А тут и не во что верить, — обратилась я ко всем присутствующим и к себе самой в том числе. — Была вечеринка, на нее пришел Эд Слатертон, теперь все закончилось, и мы убираемся.

— Ну так помоги же мне, — произнес наконец Эл, протянув мне мокрую чашу для пунша.

Я вбежала на кухню и стала искать полотенце.

— Это нужно выкинуть?

— Что?

Эл показал на крышечки, зажатые у меня в руке.

— А, да, — сказала я, но, отвернувшись, сунула крышечки в карман.

Эл отдал мне чашу с полотенцем и пристально посмотрел на меня.

— Эд Слатертон?

— Ага, — ответила я, стараясь не зевнуть. Меня распирало изнутри.

— И он правда хочет тебе позвонить?

— Не знаю, — сказала я.

— Но ты на это надеешься?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Он мне не позвонит. Это же Эд Слатертон.

— Я знаю, кто он такой, Мин. Но ты… зачем тебе?..

— Не знаю.

— Ты знаешь. Как ты можешь не знать?

Я умею уходить от ответа:

— С днем рождения, Эл.

Эл покачал головой — наверное, потому, что я улыбалась. Улыбалась я, наверное, потому, что вечеринка закончилась, а у меня в кармане остались крышечки от бутылок. Возвращаю их тебе, Эд. Забирай. Как бы я хотела вернуть тебе улыбку, и тот вечер, и все остальное.

Это билет с нашего первого похода в кино. Видишь, на нем написано: «“Грета на воле”, студент, утренний сеанс, 5 октября», день, о котором я никогда не смогу вспоминать спокойно. Не помню, твой это билет или мой, но помню, что я купила оба билета и ждала тебя у входа в кинотеатр, стараясь не переминаться с ноги на ногу, как будто на морозе. Ты почти опоздал — я уже потом поняла, что для тебя это нормально. Я что-то чувствовала. Ты не придешь — вот что я ощущала, представляя, что в фильме «5 октября» камера перемещалась бы туда-сюда по улице и захватывала бы в кадр меня: одинокая я с мрачным видом болтаюсь у дверей кинотеатра. «Ну так что, — думала я. — Ты всего лишь Эд Слатертон. Приходи. Что такого? Приходи, давай, где же ты? Черт, неужели все были правы насчет тебя? Докажи им обратное. Где ты?»

И вдруг ты, похлопав меня по плечу, снова появился в моей жизни из ниоткуда. Твои непросохшие волосы были зачесаны назад, и ты улыбался — наверное, волновался. Или, как я, почти не дышал.

— Привет, — пропищала я.

— Привет, — сказал ты. — Прости, что опоздал, если опоздал. Забыл, в какой кинотеатр мы идем. Сюда я обычно не хожу. Думал, мы в «Интернэшнл» собирались.

— В «Интернэшнл»? — «Интернэшнл» и «Карнелиан», Эд, это разные вещи. В «Интернэшнл» по кругу показывают британские фильмы по одним и тем же романам Джейн Остин и экологические документалки. — И кто же тебя ждал у «Интернэшнл»?

— Никто, — ответил ты. — Мне там было очень одиноко. Здесь мне больше нравится.

Мы стояли совсем рядом, и я открыла входную дверь.

— Значит, ты здесь никогда не был?

— В восьмом классе нам здесь показывали что-то про Вторую мировую. А до этого папа водил нас с Джоан смотреть какой-то черно-белый фильм. Это, кажется, было еще до того, как он встретил Ким.

— А я здесь чуть ли не каждую неделю бываю.

— Отлично, — сказал ты. — Теперь я знаю, где тебя искать.

— Угу, — пробурчала я, упиваясь твоими словами.

— Ладно, напомнишь, что мы сегодня смотрим?

— «Грета на воле». Шедевр П. Ф. Мейлера. Его редко увидишь на большом экране.

— Мм, — протянул ты, оглядывая полупустой холл. Зрителей было мало: только завсегдатай-бородач, который снова пришел в кино один, еще влюбленная парочка — наверное, студенты — и старушка в красивой шляпе, на которую я засмотрелась.

— Я возьму билеты.

— Я их уже купила, — сказала я.

— А, — ответил ты. — А мне тогда что купить? Попкорн?

— Обязательно. В «Карнелиане» его умеют готовить.

— Отлично. Возьмем с маслом?

— Бери какой хочешь сам.

— Нет, — сказал ты, дотронувшись до моего плеча. Ты, конечно, этого не помнишь, но я почти растаяла. — Возьмем, что хочешь ты.

Я уже получила то, чего мне хотелось. Мы сидели на моих любимых местах в шестом ряду. Выцветшая роспись на стенах, липкий пол. Бородатый мужчина, как всегда, сел на задний ряд — его привычки всегда были одинаковы и вымеренны, как углы прямоугольника. Сбоку и чуть позади от нас устроилась старушка: она сняла шляпу и положила ее на соседнее сиденье. А рядом со мной сидел ты, Эд, и, когда погас свет, ты обнял меня — и у меня внутри все перевернулось.

Занавес открывается, и «Грета на воле» начинается с яркой, блистательной сцены. Лотти Карсон играет хористку. У нее на подбородке ямочка — благодаря ей актриса стала любимицей Голливуда и любовницей П. Ф. Мейлера. В книге «Когда гаснут огни: краткая иллюстрированная история кино» на фотографиях с роскошных вечеринок Мейлер крепко обвивает Лотти руками. В этом фильме она чуть старше меня, в руках у нее кружевной веер, на голове — крошечная шляпка; в сопровождении оркестра она исполняет песню «Ты просто прелесть, милый», а с потолка на веревках свисает картонное блестящее яблоко. Майлз Де Ла Раз с напомаженными усиками, сидя в ложе между угрюмыми телохранителями, не может отвести от Лотти глаз, а ты, забыв о попкорне, сжимаешь мою ладонь обеими руками, теплыми и словно наэлектризованными.

За кулисами Майлз показывает, какой он поганец, словно одних усов было недостаточно, чтобы мы об этом догадались. «Грета, я тысячу раз просил тебя не разговаривать с этим уродом-тромбонистом», «О, мы с Джо всего лишь друзья» и так далее. Потом, наверное, был еще диалог и еще песня, но…

…ты меня поцеловал. Это было неожиданно, хотя, мне кажется, нет ничего неожиданного в том, чтобы поцеловать кого-то на свидании, особенно если ты Эд Слатертон или, раз уж я решила написать всю правду, если ты Мин Грин. Отличный первый поцелуй: нежный и прерывистый; я и сейчас, сидя в пикапе отца Эла, чувствую его на шее так же отчетливо, как солнечный свет и тряску машины. «Что же ты сделаешь дальше?» — подумала я, а потом под ра-та-та автоматов в переулке, под свист пуль, вонзающихся в футляр для инструментов, и под крики Лотти Карсон, одетой в норковую шубку, сама поцеловала тебя.

Лотти Карсон нужно уезжать из города, а мы остаемся на своих местах. Верный соратник Майлза Де Ла Раза, лысый тип, игравший простуженного очкарика в «Полночном ужине», сажает Лотти на поезд, а она швыряет норковую шубку прямо в его недовольное лицо. Но ты, наверное, не помнишь эту сцену, потому что мы были заняты французским поцелуем: твой влажный рот источал тончайший аромат мятной зубной пасты. Как-то однажды мы с Элом смотрели «Грету на воле» и «Хватай пушку» у него дома и угощались пиццей с холодным кофе, от которого на меня напала болтливость, а на Эла — тревожность: у него тряслись колени и он не знал, куда девать руки. Так что эту сцену я видела. Боже, как же Лотти пожалеет о том, что выбросила шубку, ведь поезд едет все дальше и дальше на север. На большом экране склейки сцен смотрятся еще лучше, края изображения затуманены, и мы видим названия городов: «Буффало! Следующая станция Буффало!» — а затем становится только интереснее: «Вустер! Бадвуд! Чокипонд! Даксбриз!» — и так пока Лотти не приезжает в Юкон, где ее на собачьей упряжке встречает укутанный Уилл Рингер, который готов увезти Лотти еще дальше и спрятать… А твоя рука скользит по моей шее, и я не знаю, станешь ли ты трогать меня за грудь через почти самую любимую мою блузку со странными жемчужными пуговицами, из-за которых ее приходится стирать вручную, или же ты просто подержишь меня за талию, прежде чем опуститься еще ниже, и расскажешь ли ты кому-то, если я захочу тебя остановить, и прошло всего двадцать минут от нашего первого фильма на первом свидании, а ты уже вовсю прикасаешься ко мне. Я отнимаю свои губы от твоих и вижу, что Лотти Карсон одна спит в иглу, а Уилл Рингер — у него заиндевела борода; он сбреет ее по просьбе Лотти, которую он любит, — спит с собаками. Затем мы, едва держась за руки, спокойно сидели в темноте до конца фильма, а потом на экране был долгий-долгий поцелуй, а потом мы, моргая, стояли в холле, и я спросила, что ты думаешь о фильме.