Дэниел Левитин

Счастливое старение. Рекомендации нейробиолога о том, как жить долго и хорошо

Моей любимой жене Хизер, которая совсем не стареет

Введение

Поэт Дилан Томас писал: «Не гасни, уходя во мрак ночной. Пусть вспыхнет старость заревом заката» [Перевод с англ. Василия Бетаки. Прим. пер.]. В молодости эти слова казались мне бессмысленными. Я воспринимал старость исключительно как разрушение — увядание тела, гибель разума и даже крушение духа. Я видел, как мой дедушка испытывает боль и страдания. Некогда активный и горделиво самодостаточный человек, к 60 годам он с трудом управлялся с молотком и не мог без очков прочитать надпись на пачке печенья. Я слышал, как моя бабушка забывает слова, и плакал, когда со временем она начала забывать, какой сейчас год.

На работе я наблюдал, как по мере приближения к пенсионному возрасту у людей гаснет искра в глазах и надежда в улыбке; они подсчитывали время до того дня, когда смогут уйти на покой, и имели весьма смутное представление о том, чем будут заниматься целыми днями, обретя в одночасье такую уйму свободного времени.

В зрелом возрасте я и сам начал проводить больше времени с теми, кто достиг последней четверти жизни, и увидел другую сторону этого возраста. Моим родителям сейчас больше 80 лет, но они живут такой же активной жизнью, как и всегда, погрузившись в социальное взаимодействие, духовные поиски, туристические походы, общение с природой — и даже начинают новые профессиональные проекты. Они выглядят немолодыми, но чувствуют себя так же, как 50 лет назад, и это приводит их в изумление. Хотя некоторые способности моих родителей ухудшились, они знают, что в игру вступили поразительные компенсаторные механизмы, благодаря которым произошли положительные изменения в их настроении и внешнем виде, дополненные исключительными преимуществами опыта. Да, возможно, разум пожилых людей медленнее обрабатывает информацию, но они способны свести воедино огромный объем знаний, накопленных в течение жизни, и принимать более мудрые решения, опираясь на десятки лет учебы на собственных ошибках. Одно из многочисленных преимуществ пожилых людей — они меньше боятся трудностей, поскольку в прошлом уже сталкивались с ними и сумели преодолеть. Жизнестойкость (как поодиночке, так и в супружеской паре) — это и есть то, на что, на их взгляд, они могут положиться. Вместе с тем люди преклонного возраста спокойно воспринимают мысль о приближающейся смерти. Это не значит, что они хотят умереть — просто они больше не боятся смерти. Они живут полной жизнью и воспринимают каждый новый день как возможность получить новые впечатления.

Исследователи мозга считают, что в позднем возрасте в головном мозге происходят химические изменения, благодаря которым человеку легче принять смерть — спокойно к ней относиться, а не бояться. Мне как нейробиологу всегда было интересно, почему некоторые из нас стареют благополучнее других. В чем причина — в генетике, личных качествах, социально-экономическом положении или просто в удаче? Какие процессы, протекающие в мозге, стимулируют такие перемены? Что можно предпринять, чтобы остановить снижение когнитивной и физической активности, сопутствующее старению? Одни люди преуспевают в 80 и 90 лет, тогда как другие словно уходят от жизни, становясь изолированными от общества, несчастными узниками собственной немощи. В какой степени мы контролируем финал своей жизни и насколько он предопределен?

В этой книге предлагается новый подход к размышлениям о заключительных десятилетиях жизни, основанный на результатах последних научных исследований в области нейробиологии развития и психологии индивидуальных различий. Информация из разных дисциплин продемонстрирует, что поздний период жизни — это не угасание, а уникальное время развития, которое, подобно младенчеству и подростковому возрасту, выдвигает свои требования и имеет преимущества.

В книге показано, что качество старения зависит от двух параллельных направлений:

1) сочетания ряда факторов, уходящих корнями в детство;

2) наших реакций на происходящее в окружающем мире и изменения привычек.

Подобные провокационные рассуждения в корне изменят наши взгляды на то, какой образ жизни мы, будучи людьми, членами семьи и гражданами постиндустриального общества, планируем вести в преклонном возрасте, ведь средняя продолжительность жизни сейчас неизменно увеличивается. Речь идет о решениях, которые мы можем принять, чтобы сохранить живость ума в возрасте 80, 90 и более лет. Нет нужды, безвольно сгорбившись, погружаться в «мрак ночной», когда можно жить полноценно.

Двум из моих университетских преподавателей исполнилось 80 лет, а одному 90 с лишним. Они до сих пор обладают незаурядным умом и ведут активный образ жизни. Одного из них, Льюиса Голдберга (сейчас ему 87 лет), считают создателем современной научной концепции личности — уникальной совокупности черт и качеств, которые отличают нас друг от друга и оказывают глубокое влияние на ход нашей жизни. Голдберг пришел к выводу, что личность способна меняться: на любом этапе жизни мы можем стать лучше — добросовестнее, доброжелательнее, смиреннее, да какими угодно. Этот неожиданный вывод опровергает привычные суждения. Мы склонны считать, что личностные черты — это нечто устойчивое, сохраняющееся навсегда. (Вспомните ворчливого Ларри Дэвида из комедийного телесериала Curb Your Enthusiasm [ «Умерь свой энтузиазм»].) Однако личность пластична, и то, в какой степени привычные черты определяют наше поведение, зависит от обстоятельств, в которых мы оказываемся, а также от стремления совершенствоваться, становиться лучше.

К сожалению, у пластичности есть и негативная сторона: некоторые события и условия могут изменить человека к худшему. Научиться избегать ситуаций, привычек и стимулов, негативно влияющих на личность, — важнейший аспект благородного старения. Крайне важно осознавать этот потенциал на склоне лет. Увы, негативные возрастные изменения в нашем мире не редкость. Все мы знакомы с людьми, которые в преклонном возрасте озлобились, стали замкнутыми и унылыми. Во многом это обусловлено культурой. В 1960-х годах, в период моего детства и юности, многие молодые люди с нетерпением ждали возможности убрать стариков с дороги. Несмотря на то что наше поколение времен Вудстока [Знаменитый рок-фестиваль, собравший около полумиллиона зрителей, проходил в августе 1969 года, считается самым крупным музыкальным событием эпохи хиппи и сексуальной революции. Прим. ред.] проповедовало терпимость, умиротворенность и любовь, мы активно пытались отодвинуть родителей на второй план. Мы скандировали: «Не доверяйте тем, кому больше 30 лет», и вполне могли бы продолжить так: «Даже не принимайте во внимание тех, кто старше 70 лет». Вокалист группы The Who Роджер Долтри выразил распространенное чувство презрения к пожилым людям в словах песни: «Надеюсь, я умру раньше, чем состарюсь». Мои друзья, родившиеся в 1930–1940-х годах, рассказывали, с каким пренебрежением, предвзятостью и непочтительностью относились к ним представители моего поколения.

Старение в том виде, в каком его изображали столетиями и каким оно было в коллективном сознании, подразумевает физические и эмоциональные страдания, а во многих случаях и социальную изоляцию. По мере того как организм пожилых людей становился все более немощным, их умственные способности ослабевали, а ухудшение зрения и слуха не позволяло принимать участие в делах общины, как прежде. Выход на пенсию означал потерю жизненной цели и, как ни печально, как будто даже приближал конец.

Мой дед, студент колледжа первого поколения, приложил немало усилий, чтобы окончить медицинский факультет, и в итоге стал одним из первых радиологов в Калифорнии. Его уволили из отделения, созданного им же в своей больнице, только по той причине, что ему исполнилось 65 лет. Судя по тому, что сейчас известно о диагностической радиологии, в этом возрасте он справлялся бы со своей работой лучше, чем в молодые годы, поскольку в этом деле многое зависит от работы нейронных сетей головного мозга, отвечающих за распознавание паттернов, а это умение как раз совершенствуется по мере накопления опыта. Ощущение маргинализации и бесполезности, которое испытывал мой дед на работе, было полной противоположностью тому, что он чувствовал дома, среди членов семьи: мы любили и почитали его, поэтому были убиты горем, когда в 67 лет он умер. В письме, которое дед написал семье накануне хирургической операции, он выражал глубокое сожаление по поводу того, что в больнице потеряли к нему уважение. Я всегда подозревал, что именно это подкосило деда настолько сильно, что небольшое послеоперационное осложнение стоило ему жизни.

Я хочу четко описать, что происходит в мозге, когда мы чувствуем себя отвергнутыми или недооцененными. Организм реагирует на травмы, как психологические, так и физические, выработкой кортизола — гормона стресса. Кортизол необходим для запуска реакции на стресс, называемой «бей или беги» (скажем, когда на вас собирается напасть тигр), но не так полезен при столкновении с долгосрочными психологическими трудностями, например с потерей уважения. Вызванная кортизолом реакция на стресс ухудшает иммунитет, либидо и пищеварение. Именно поэтому в таком состоянии часто возникает расстройство желудка. С точки зрения выживания это разумный механизм: организму необходимо направить все ресурсы на преодоление прямой угрозы. Однако психологический стресс, вызванный неразрешенными внутри- и межличностными конфликтами, целые месяцы и даже годы держит нас в физиологическом напряжении. Напротив, если мы живем активно и радуемся жизни, возрастает уровень гормонов, повышающих настроение, таких как серотонин и дофамин. При этом также усиливается выработка NK-клеток («естественных киллеров») и T-клеток (лимфоцитов), что укрепляет иммунную систему и способствует регенерации клеток. Возможно, моя бабушка, другие члены семьи и я гораздо дольше наслаждались бы обществом деда, если бы на нем не сказался стресс, вызванный социальными факторами.