Денис Давыдов
Водка, сабля, конь гусарский…
Код русской победы
Партизанская слава Дениса Давыдова
«Дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие», — Лев Толстой, «Война и мир».
Денис Давыдов
Недолго ликовал француз. В сентябре захватчики хозяйничали в Белокаменной, а в октябре не знали, как спастись — и немалую роль в этой перемене сыграли партизаны. После первых вестей о победах, об отступлении врага Россия, наконец, вздохнула облегчённо.
Дениса Васильевича Давыдова Россия не забывала никогда. Остался он и на карте Москвы: прогуливаясь по Пречистенке, мы непременно вспоминаем гусара-партизана, который в непривычной роскоши жил на этой старинной московской улице. Бывая в Ново-Девичьем монастыре, останавливаемся у могилы Давыдова, вспоминаем о его подвигах, вспоминаем его стихи и остроты…
А начиналась биография с суворовского благословения. Сам Давыдов описал тот день вдохновенно и залихватски в очерке «Встреча с великим Суворовым». Только так и можно было сыграть увертюру к судьбе солдата и поэта, при жизни ставшего легендарным. Шёл 1793‐й год. В то время Василий Денисович Давыдов — гусар, как и его сын — командовал Полтавским легкоконным полком. Суворов проверил полк в лихих учениях и отобедал с Давыдовым.
Девятилетний полковничий сын Денис жил при армии, уверенно сидел в седле, любил оружие и грезил о сражениях. Суворов спросил его: «Любишь ли ты солдат, друг мой?». Надо сказать, что великий полководец умел проницательно судить о людях по ответам на неожиданные вопросы. Денис ответил без промедления, по-суворовски пылко: «Я люблю графа Суворова; в нём всё — и солдаты, и победа, и слава».
Суворов был в восторге: «Помилуй Бог, какой удалой! Быть ему военным человеком. Я ещё не умру, а он уже три сражения выиграет!». Граф Рымникский перекрестил мальчишку, расцеловал его… Конечно, Давыдов не забудет суворовского слова.
Через много лет седеющий гусар напишет шутливую автобиографию. Ему удастся скрыть своё авторство — и многие знающие люди примут «Очерк жизни Дениса Васильевича Давыдова» за сочинение самого генерала Ермолова! Литературные мистификации ему удавались, как и военные хитрости.
В этом жизнеописании он со смаком расскажет о своих детских шалостях после суворовского благословения: «Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека. Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам — и тем заключил свое воспитание».
Лихо написано, нам бы так! В литературе Денис Васильевич действовал не менее доблестно, чем на полях сражений.
Несмотря на невысокий рост, Давыдова приняли в кавалергардский полк. А в 1804‐м удалец поступил на службу в Белорусский гусарский. Там-то он и погусарствовал всласть — стихи, мазурки, дамы сердца… К тому времени Давыдов уже был известен как автор вольнодумных басен и сатир. А тут — ещё и гусарские песни о попойках и романах. Героем и адресатом его «белорусских» стихов стал Бурцев — «величайший гуляка и самый отчаянный забулдыга из всех гусарских поручиков». Тогда, в 1804‐м, ему писалось, как никогда в будущем. И стихи изливались сразу с мастерским клеймом. Даже песенный раж не мешал стройности образов:
Ради Бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих…
Эти вакхические послания Бурцеву навсегда останутся наиболее известными стихами Давыдова. Просто чудо: автор не захлёбывается раскрепощённым, жаргонным стихом, а в финале легко прорывается к высотам чистой лирики. Его легкомысленность поэтична — как пушкинские непринуждённые беседы с читателем в «Графе Нулине» и «Онегине». Но Пушкину тогда едва пошёл шестой годок.
Наконец, настало для Давыдова и «времечко военно». В кампании 1806‐го он принял участие как адъютант Багратиона. В жизнеописании он напишет сам о себе: «Давыдов поскакал в армию, прискакал в авангард, бросился в сечу, едва не попался в плен, но был спасен казаками». Литературные вольности отошли на второй план, хотя Давыдов сочинял стихи и «при зареве пожара», у костра, после боя и перед боем. Эти стихи вдохновляли офицерство — и потешали, заставляли улыбнуться даже раненых.
Грянуло лето 1812‐го. Судьбу нашего героя решит одно озарение, которое Давыдов облечёт в форму послания князю Багратиону, в котором предложит снарядить отряд для партизанской войны. Партизанская война — единственный способ одолеть Наполеона, сделать невыносимым существование Великой армии в России. Багратион одобрил планы Давыдова. Слово было за новым главнокомандующим — за Кутузовым.
Накануне Бородинской битвы Кутузов принимает план Давыдова и Багратиона. Денис Васильевич получил в своё распоряжения пятьдесят гусар, да восемьдесят казаков — и немедленно начал «поиски» по французским тылам. Именно поэтому он не примет участия в Бородинском сражении. А ведь Бородино было одним из родных сёл Давыдова… Отец Дениса Васильевича приобрёл это сельцо сразу после отставки.
На бородинском поле ранили в ногу родного брата Дениса Васильевича — кавалергарда, ротмистра Евдокима Давыдова. Но Денис Васильевич занимался не менее важным делом, чем герои Бородина. Во дни приближения Наполеона к Москве Давыдов уже тревожил французские тылы, отбивал русских пленных, уничтожал обозы.
Летучий отряд Давыдова многие считали обречённым и провожали его как на гибель. Но для Дениса Васильевича партизанская война оказалась родной стихией. После первой же победы над французским отрядом на Смоленской дороге он передаёт захваченное у врага оружие крестьянам. Как много он сделал для того, чтобы «дубина народной войны» больнее била противника!
Первый отряд Давыдова — пятьдесят гусар и восемьдесят казаков — двинулся в тыл Великой армии накануне Бородина. И сразу же чуть не попал в плен… к русским партизанам! Да-да, это не пустопорожний анекдот, крестьяне действительно приняли гусар за французов. Пришлось Давыдову отпустить бороду и нацепить русский кафтан. А разговаривать с мужиками он умел — никогда не был галломаном.
В первые недели рейда по французским тылам Давыдов захватил пленных в три-четыре раза больше, чем было бойцов в его отряде. Эти успехи впечатлили Кутузова, майор Давыдов получил подкрепление. Отряд пополняли и крестьяне — народные мстители. Вскоре на счету Давыдова было уже четыре тысячи пленных: регулярные русские войска не могли похвастать такими успехами. Давыдов получает чин полковника.
Наполеон не только приговорил Давыдова к казни, он был вынужден сколотить кавалерийский отряд в две тысячи сабель, которому поручили уничтожить Давыдова. Но русские партизаны заманили французскую конницу в ловушку. По России пошла молва о непобедимости Давыдова, о чудесных победах… Голод во французской армии — во многом заслуга Давыдова, захватившего немало продовольственных обозов.
Не удалось французам повесить Давыдова, но и Денису Васильевичу не удалось поймать Бонапартия, хотя дважды он видал издалека вражеского императора.
Крупнейшие победы летучего отряда состоялись 28 октября при Ляхове и 9 ноября под Копысом. При Ляхове бригаду Ожеро атаковали четыре русских отряда: кроме давыдовского — партизанские отряды Сеславина и Фигнера и Орлова-Денисова. Давыдов — инициатор операции — командовал авангардом. Им удалось разгромить превосходящие силы французов; полторы тысячи, включая генерала, сдались в плен.
Это — один из ярчайших эпизодов операции, которая останется в истории как изгнание Великой армии из России. «Наступила ночь; мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию, нас», — так описывал Давыдов финал сражения.
Не только рубака, но и талантливый военный писатель, Давыдов стал теоретиком партизанской войны и историком войны 1812 года. Разумеется, находились оппоненты, считавшие, что Денис Васильевич преувеличил свою роль в партизанском движении. Но будем помнить, что народным героем он стал уже в 1812‐м. молва подхватила его имя, а лубочные художники растиражировали образ. У самого Вальтера Скотта хранился гравированный портрет Дениса Давыдова из серии портретов русских героев 1812 года, которая была выпущена художником Дайтоном.
На гравюре Дайтона Денис Давыдов изображен в облике могучего воина, с черной кудрявой бородой и шапкой волос, в меховой шкуре, накинутой на плечи и застегнутой пряжкой у ворота, с шарфом вместо пояса и шашкой в руке. Подпись гласила: «Денис Давыдов. Черный капитан». Тут не до портретного сходства, но Давыдов будет польщён, узнав об этом из переписки с английским классиком.
