— Сравнимо с унынием, которое опускается на Зону вместе с сумерками? — с готовностью отчеканил Филин, словно несколько раз репетировал, как скажет эту фразу.

Сердце Сергея невольно екнуло, а на блестящем лбу проступили морщины. «Почти», — только и смог подумать Равлик, но вслух ничего не сказал.

Они вошли в приветливую рощицу, разделенную хорошо заметной тропой, прыгающей по пригоркам, между которыми небрежно были выложены покрытые засохшей грязью доски. Кое-где виднелись мелкие буреломчики и сухостои. Одна из больших голых елей с растопыренными, точно колья, ветками была опрокинута на остатки железобетонного забора и разломлена пополам.

— Я ведь каждый рабочий день провожал, наблюдая, как Зону окутывает темнота, — неуверенно продолжил Филин. — А когда нас в 16-м эвакуировали, долго не мог спать по ночам, будто чего-то не хватало. Зато теперь прихожу сюда, к этому корпусу, немного брожу вокруг, вспоминаю… Потом спится легче. Странно, знаю.

— Значит, и тебя она за что-то приняла. — Сталкер окинул взглядом раскинувшуюся впереди асфальтированную площадку, усыпанную осколками стекла и кирпичей. Посреди нее и высилось здание старой трансформаторной подстанции.

— Думаешь?

— Остановимся ненадолго здесь.

Не получив ответа, Филин вздохнул, почесал затылок, после присоединившись к Равлику, который, скинув рюкзак с автоматом, плюхнулся в тень около нагромождения бетонных плит.

Недалеко из густой растительности выныривал отрезок теплотрассы, что, повторяя изгибы местности, плавно ныряла в овраг, стелилась низиной до отвесных скал, желтеющих вдали. Территории окраин хранили следы карьерных работ, проводимых когда-то во времена «перестройки».

Слова Фили вызвали неоднозначный отклик у Сергея, как и впечатление от самого сталкера, неожиданно свалившегося ветерану на голову в самый на то подходящий момент. Странно, но этот неопытный и чрезмерно наивный паренек напомнил ему самого себя в далеком прошлом. Может, поэтому Равлик лишь тихо вздохнул, не раздраженно, скорее устало, когда Лев, набравшись смелости, решился продолжить разговор.

— Значит, это правда, что Зона как-то контактирует с людьми? Влияет на них?

— Честно, не знаю.

— Но ведь ты давно здесь, так?

Старожил склонил голову набок, колеблясь, стоит ли рассказывать, что знал, но, в конце концов, сдался под прошивающим насквозь выжидающим взором.

— Раньше в Зоне были аномалии, которые звались «дыханием прошлого». Шумовые явления по своей сути, но будто не из этого времени. Иногда можно было услышать вблизи железных дорог, как грохочет давно остановившийся транспорт, около поломанных радиовышек поймать сигналы советских передач, а во время вылазок стать свидетелем того, как недалеко раздаются выстрелы, и никого затем там не обнаружить…

Филин внимал, не перебивая.

— А людей, которые могли по этим шумовым явлениям «читать» Зону, называли «слушающими». Вот только…

Сергей на секунду прикрыл глаза, вытер рукавом пот с лица.

— Только в день бури две тысячи шестнадцатого и после нее «дыхание прошлого» исчезло, словно его никогда не существовало. А вместе с ним — и «слушающие».

Хмыкнув, парень почесал подбородок, вытянул шею, пробыв в таком положении с минуту, однако ничего кроме возни насекомых различить в немом спокойствии Зоны не смог.

— Ни разу не слышал «дыхания прошлого», — наконец отозвался он, усевшись к Равлику вполоборота и положив пистолет-пулемет на колени. — Да и от других не слышал ничего о нем… Как ученые могли оставить такое в стороне?

— Ученые… — выдавил с ноткой презрения сталкер. — Как будто их теории когда-то работали применительно к Зоне… Они «объясняют» ее, сидя в бункерах, а на поверхность выбираются, задраившись в скафандрах. Чего они могут так услышать и уж тем более узнать?

— Но ведь ты работаешь на них?

Старожил уставился перед собой.

— Работаю, но это не значит, что симпатизирую их принципам.

Убаюкивая замолкших людей монотонным гудением, насекомые вновь погрузили окрестности в вязкое спокойствие.

Равлик давно перестал быть «слушающим». Но сталкер все еще оставался верен самому себе, считая, что, нося слишком броскую и надуманную амуницию, он окончательно потеряет связь с Зоной. Именно поэтому ветеран до сих пор использовал только свое старое снаряжение, отказываясь от любых предложений по смене оного на более совершенные.

Взяв на себя инициативу разведать обстановку, Филин поднялся, скрипнув стеклянной крошкой, и направился к краю оврага.

— Что же ты увидел там, в лесу? — проговорил сам себе под нос Филя, так и не осмелившись выпытать у бывалого все подчистую.

Лев не без жалости наблюдал, как Равлик собирается с силами для последнего марш-броска до научного городка, и гадал, сколько еще тот протянет в прежнем темпе. Парню не очень нравилось навалившееся на него внезапно чувство ответственности. Но вместе с тем Филин чувствовал, что ответы, за которыми он пришел сюда, возможно, неразрывно связаны с этим старожилом, который к тому же побывал у самых подходов к центру. Там, куда после аномальной бури Зона не подпускала практически никого.

Глава 2

Тень ошибки

Небольшие рощицы и буреломы вскоре окружили путников плотным кольцом, превратившись в непролазные дебри. Единственным ориентиром служили разрушенные кирпичные ограждения, а вернее, их образ в памяти, где те хорошо отпечатались за несколько однотипных вылазок в этот район. Потому Равлик не особо задумывался над маршрутом, интуитивно двигаясь в нужную сторону.

Стоило хрусту ломаемых веток стихнуть, а ногам ступить на островки асфальтированного покрытия, проглядывающего сквозь мешанину из листьев, хвойных иголок и мха, лесная глушь ударила по ушам, заставив сталкера невольно затаить дыхание.

Впереди громоздилось что-то похожее на ограду из рыжеватого кирпича. Старый, колотый, местами замшелый, он составлял неаккуратную кладку, некогда служившую единственной преградой для витиеватых корней и стволов, со временем проторивших путь на свободу. Вырвавшийся за пределы рукотворных оков лес с кривыми, скорченными словно в болезненной агонии деревьями, казалось, оберегал подступы от чужого внимания.

Ветеран поймал себя на мысли, что никогда не сможет привыкнуть к этому угрюмому взгляду из-под ветвистых плетей, еловых лапищ и косм тяжелой листвы. Как и к этой разрывающей ушные перепонки тишине. Спустя какие-то минуты шествия хотелось кричать, раздирая глотку, лишь бы не ощущать это невыносимое давление угнетающего безмолвия.

Положение спас проливной дождь. Он занялся внезапно, укрыв асфальтированные участки и прилежащие пейзажи под легкой дымкой, погрузив округу в ласкающие слух шорохи. Дышаться тоже стало легче.

Приспустив респиратор и оставив его болтаться на шее, Сергей втянул ноздрями пропитанный древесной гнильцой воздух, привычным уже движением включил закрепленный на поясе прибор, записывающий сведения об изменении аномальной активности поблизости.

Равлик планировал пройтись метров на двести западнее вдоль остатков ограждения, как и всегда до этого, снять все необходимые показания на окраинах и за два часа вернуться в научный городок. В ставшем обыденным делом сборе данных для ученых старожил видел не рутину, а скорее отдушину. Обычно к аномальным полям научники посылали отряд, состоящий минимум из трех человек, но лесной массив слыл местом особенным и стал исключением из правил. Никто из сталкеров не смел даже заикаться о вылазках туда, и Сергей пользовался этим, чтобы иногда оставаться наедине с собой.

Прибор молчал слишком долго, что несколько озадачило Равлика. Остановившись, он убедился, что устройство исправно работает, оглянулся на зияющий напротив пролом в ограде, откуда следил за каждым действием человека лес, шепелявя отзвуками срывающихся сверху капель.

Над проходом свисало, покачиваясь, мокрое тряпье «ветоши» — умерщвленной аномальным действием растительности, по внешнему виду схожей чем-то с грязными лоскутами комковато слипшейся паутины. Но только и всего. Никаких гравитационных искажений, возмущений в воздухе, от обилия которых чащоба когда-то, как помнил сталкер, недовольно кряхтела.

Запустив руку в карман, где на такой случай всегда было припасено несколько винтовочных гильз, Равлик помедлил, всматриваясь в глухую пучину. Стоял долго, но в конце концов решился и после короткого размаха зашвырнул одну за виднеющийся прогал. Облизнув пересохшие губы, подобрался ближе. Хрустнул под подошвами собравших на себя грязь и листья ботинок кирпич.

— Алексей, стой, — зачем-то подняв сложенную в кулак руку, бросил через плечо старожил. Опомнившись, развернулся и не узнал местности вокруг.

Густота молочного тумана переливалась пробивающимися лучиками в раскидистых кронах, что расплывались в продолговатые и невнятные пятна и складывались в силуэты деревьев.

— Какой еще, к черту, Алексей? — прошептал себе под нос ветеран, озираясь.

Странное чувство, будто он одновременно и помнил, что сказал секундами ранее, и готов был поклясться, что никогда бы такого не выдал на трезвую голову, бросило в дрожь. Встряхнувшись, сталкер схватился за грудь, откуда вот-вот готово было выпрыгнуть сердце, как взведенное, участившее ритм.