В который раз бывший полковник убедился, что на войне главное не соотношение сил, не умение владеть оружием, а маневры. Пока он быстро перемещался по залу, то прячась между бочонками да тюками, то неожиданно выскакивая из-за них и нанося растерянным противникам удары, он был хозяином положения. Силы запыхавшихся мужиков быстро таяли, да и их число сократилось до трех. Одного нападавшего барон все-таки умудрился вывести из строя, оглушив его рукоятью меча. Более выносливый и привычный к затяжным схваткам беглец медленно, но верно побеждал, но тут произошло непредвиденное. Нелепая случайность чуть не стоила моррону жизни. Во время беготни по залу кто-то, скорее всего один из рабочих, хотя Штелер не исключал и возможности, что это был он сам, опрокинул на пол корзинку с вязкой и липкой массой, по цвету и запаху весьма напоминавшей помет. Аугуст поскользнулся и, выронив меч, упал на живот. На него тут же, как ястребы, слетелись обрадованные мужики и еще до того, как беглец поднялся на четвереньки, утыкали его спину вилами. К счастью, зубья были деревянными, а не стальными. Парочка обломались о крепкую мускулистую спину, а те семь или восемь, что пронзили плоть, вошли неглубоко. Они хоть и достали до внутренних органов, но не прошили моррона насквозь, не пригвоздили его к полу.

К великому удивлению торжествующих рабочих, их враг не умер и не потерял сознание, а, злобно рыча и осыпая их нечесаные головы грубыми проклятьями, приподнялся на руках и, скользя по липкой жиже на полу, начал вставать на ноги. Видимо, мужики не догадывались, у кого ходят в слугах и какой чудесный сад взращивают, однако это не привело их ко вполне естественному замешательству и не заставило застыть в шоке. Крестьяне — крепкий народ, с очень здоровой психикой. Если враг встает, значит, его надо добить, а уж затем поражаться его живучести и выносливости. На голову моррона, на его спину, а также и остальные части тела посыпались удары босых ног, болезненные и очень-очень обидные. Возможно, Штелер вновь бы упал и уже не поднялся, но злость придала ему силы. За все на свете нужно платить или расплачиваться. Вот «садовники подземелья» и расплатились за подобное неуважение и дерзость. Нельзя пинать грязными ногами в лицо того, кто еще совсем недавно носил титул барона.

Один из мужиков взвыл и тут же задергался в конвульсиях, когда Штелер по-собачьи поймал на лету его ступню зубами и хоть не прокусил ее насквозь, но содрал с нее кусок мяса и кожи. Мучения одного сказались и на остальных. Запрыгав на здоровой ноге, рабочий не только поскользнулся и повалился сам, но и сбил с ног товарищей, с треском и грохотом повалившихся в склизкую, зловонную массу. Недолюбливая бои в партере, моррон предпочел подняться, и пока его противники, чертыхаясь и сквернословя, барахтались в грязи, взялся одновременно сразу за три дела: пинал врагов кованым каблуком левого сапога, балансировал, удерживая равновесие, на правой ноге, и вытаскивал окровавленными пальцами из собственной спины довольно крупные обломки зубьев.

Как ни странно, Штелер успешно справился со всеми тремя задачами и даже ни разу не упал в грязь. Вскоре последний крестьянин затих, упокоившись в зловонной массе, зуд в спине почти прошел, а собственная кровь перестала затекать барону в штаны тонкими и горячими ручейками. Битва была выиграна, но из коридора до сих пор доносились шаги бегущих и позвякивание оружия. У барона не осталось сил гадать, в чем же кроется секрет такой долгой пробежки охранников. Подобрав перепачканный в птичьем помете меч и дожидавшуюся его в углу сферу, Штелер устало поковылял к выходу, прижимая левый локоть к болевшему боку и как-то умудряясь прихрамывать сразу на обе ноги.

Чем выше поднимался моррон по выложенному плитами покатому полу, тем отчетливей становились звуки погони, идущей непонятно за кем. Довольно широкий коридор был окутан клубами густого тумана, снижавшего видимость до расстояния вытянутой руки. Несколько раз мимо него пробегали охранники (кажется, их было трое), но почему-то солдаты в кольчугах под одеждами и с обнаженными мечами не обращали на беглеца никакого внимания. Увлеченные погоней, они проносились мимо и исчезали у моррона за спиной, а через пару секунд вновь появлялись впереди и продолжали безумный бег по замкнутому кругу. Искусно наложенные чары не только не позволяли им уже какую минуту преодолеть короткое расстояние в тридцать-сорок шагов (примерно столько составлял путь от подземного зала до железной решетки, за которой виднелся винный погреб графского дома), но и увидеть убегающего пленника, парочку раз чуть не сбитого ими с ног.

Затворник почему-то помогал ему, другого объяснения Штелер просто не находил, хоть, впрочем, он не очень-то и усердно утруждал свой мозг размышлениями. Пока он не выбрался из владений графа Норвеса и не связался через сферу с собратьями по клану, все силы следовало отдать побегу, а не отвлекаться на несущественную ерунду: кто кого ненавидит, кто кому мстит и какие цели преследует. Хоть могущественный союзник у барона внезапно и появился, но он был временным и в любой миг мог превратиться в опаснейшего врага.

* * *

Успешно миновав винный погреб и даже не натолкнувшись на парочку захмелевших слуг, тайно сцеживающих из бочонков хозяйское вино, Штелер вышел в главный коридор огромного подвала и очутился перед дверью, ведущей наверх. Обитатели были так уверены в невозможности проникновения чужака внутрь графского дома, что даже не выставляли часовых и не запирали на засовы крепкие дубовые двери, и это было моррону на руку. Легко взбежав по винтовой лестнице наверх, Аугуст очутился в просторном и все так же безлюдном холле. Слева виднелась красивая парадная дверь с искусными витражами и резными украшениями. Возле нее не было не то что охранника, но даже раззявы-лакея. Из открытых настежь окон в холл врывались потоки свежего воздуха. За окном был парк, мощенная булыжником дорожка и главные ворота, возле которых дежурила троица подуставших от однообразия службы охранников. За окном была свобода! Барону оставалось лишь открыть дверь, пробежать двадцать-тридцать шагов по дорожке, подавить наверняка не очень-то уж и сильное сопротивление охранников, и он вновь оказался бы в городе. Побег мог успешно завершиться всего через пару-другую минут, но Штелер почему-то задумался, а затем, так и не сделав ни первого, ни последующих шагов к заветной двери, побежал направо, к лестнице, ведущей на второй этаж особняка, то есть в совершенно противоположную сторону.

Так уж непрактично и странно устроен каждый порядочный мужчина, что не может оставить женщину в беде, даже если она, мягко говоря, довольно глупая истеричка и ничего ему не принесет, кроме ругани, бед и разочарований. Штелер пожалел Линору, несмотря на то что не без ее участия угодил в западню. Ведь, по сути, она была лишь безвольной пешкой, неспособной постичь игру, в которую угодила. Наставница хотела спасти воспитанницу, поэтому и пошла на поводу у графа и его приспешников. Она помогла им найти моррона в городе, а затем сообщила о месте их тайной встречи. Граф оказался хитрее, чем рассчитывал барон, и вместо того, чтобы послать в харчевню с десяток своих лучших людей, просто подкупил трактирщика и заставил его рассказать чудесную историю о магической сфере. А тем временем исполнявшая приказ графа Норвеса Линора и не думала спешить домой. Она специально поджидала барона, чтобы отвести его к западне, специально забралась на дерево и так же не случайно зашуршала платьем, чтобы привлечь его внимание. Доверявший женщине барон был обманут, обведен вокруг пальца и оказался в дураках, но что получила взамен прекрасная обманщица? Когда ловушка захлопнулась, надобность в ее услугах отпала, и граф обошелся крайне жестоко с бывшей союзницей. Ее ждала унизительная участь рабыни, практически такой же постельной принадлежности, как подушка или одеяло. Наверное, находившемуся всего в шаге от обретения свободы барону стоило позлорадствовать, но он не был способен на подобное. Кроме того, он не находил в себе сил оставить недальновидную и в душе трусливую госпожу Курье в беде, ведь она искренне полагала, что делает доброе дело, что спасает любимую воспитанницу, а не заманивает не раз выручавшего ее Аугуста в западню. Так уж непрактично и странно устроены благородные мужчины, что им часто приходится страдать из-за чужой глупости и выручать тех, кто им ранее навредил.

Примерно около часа Штелер блуждал по огромному дому, тщетно пытаясь найти госпожу Курье. Он мог бы управиться куда быстрее, если бы не приходилось таиться и прятаться за колоннами, шкафами и прочими предметами богатого убранства, как только поблизости открывалась одна из дверей. На дворе был день, дом жил своей жизнью, и вполне естественно, что обитатели сновали туда-сюда, погруженные в свои текущие хлопоты. Больше всего неудобств доставляли моррону горничные. Прибираясь в господских апартаментах, взбивая подушки и меняя простыни, они не только все время сновали по коридорам и открывали настежь двери, но, часто встречаясь, начинали без умолка трещать языками, обсуждая любовные похождения благородных обитателей особняка и прочие несущественные мелочи. Например, пока барон прятался в одном из чуланов в правом крыле здания, он почерпнул из разговора двух болтушек множество интригующих, но совершенно бесполезных сведений о пристрастиях членов графской семьи.

Хоть герканский закон и запрещал иметь более одной жены, у графа Норвеса их было пять, причем все они жили под одной крышей в загородном замке аристократа и прекрасно ладили между собой. Точного числа прямых потомков вельможи и плодов мимолетных шалостей — байстрюков не знали даже дворовые сплетницы, но статус наследников получили лишь двое: его непутевый старший сынок и Одо, хоть и имевший титул барона, но предпочитавший зваться, как простолюдин, просто по имени, нежели носить родовое имя ненастоящего отца, обесчещенного когда-то графом и заколотого потом на дуэли небогатого барона из Линдера. В последние годы пристрастия хозяина дома заметно изменились, он редко посещал замок, но был частым гостем в монастырях, черпая вдохновение в совращении юных монашек.

Его старший и самый зловредный сынок, которого не могла терпеть даже привычная ко многому прислуга, был юн, дерзок и избирателен во многом, в том числе и в выборе партнерш для плотских утех. Лишь три категории женщин удостаивались внимания взбалмошного виконта: гулящие девки, притом или уличные, или из самых грязных кабаков, юные и избалованные дочурки вельмож и их зрелые служанки. Если бы Линора не имела несчастья быть наставницей его похищенной невесты, то она даже не привлекла бы внимания сластолюбца.

Как оказалось (а может, наивные горничные лишь так думали), возглавляющий охрану вельможи Гербранд являлся дальним родственником Норвеса. Он никогда не приводил женщин в дом своего хозяина, но зато часто отлучался, а когда появлялся, то казался изможденным и сонным, а на самых красивых прислужниц смотрел лишь с усталостью и отвращением.

Незаконнорожденный, но милостиво пригретый графом Одо был, так сказать, всеяден: его привлекали женщины всех сословий и возрастов, но сами любовные утехи молодца выходили далеко за рамки общепринятых и дозволенных. Некоторых женщин, которые имели несчастье появиться в его комнатке под крышей, уже больше никто и никогда не видел.

Из трескотни двух милых болтушек моррон сделал вывод, что ему следует поторопиться, поскольку своенравную госпожу Курье угораздило попасть не просто в рабство, а в очень нехорошие руки. К счастью, он теперь знал, где следовало искать апартаменты его противника по двум поединкам. Барон чувствовал, что грядет третья, решающая схватка, и хоть до сих пор он каждый раз побеждал, в сердце моррона закралась тревога.

Наконец-то горничные ушли, и хоть во время дальнейшего пути барону попадались навстречу охранники да служители, так долго он на одном месте уже не задерживался. Всего за четверть часа, а может, даже раньше, барон обнаружил лестницу, ведущую на мансарду, а значит, и к апартаментам жестокого сластолюбца. Ошибки быть не могло, из-за двери наверху раздавались протяжные стоны и крики. Он нашел тех, кого искал, и сгорал от нетерпения поскорее закончить расправу и вернуться к своим делам, то есть, попросту говоря, завершить затянувшийся побег.

Воспитанные люди стучатся, прежде чем войти, а если их руки заняты, изыскивают иные способы оповестить хозяев о своем присутствии. В правой руке барона был зажат меч, а левая держала замотанную в холст сферу, поэтому, недолго думая, Штелер ударил по замку ногой, не только вежливо оповестив Одо о своем визите, но и избавив молодого человека от необходимости отрываться от важного дела и открывать дверь. Хоть створки и были крепкими, а врезанный замок и выглядел внушительно, но они не смогли выдержать резкого и мощного удара, в который барон вложил всю злость и обиду, накопившиеся за последние дни. К тому же Штелер устал. Ну сколько можно убивать одного и того же противника, становящегося к тому же после каждого воскрешения все сильнее и ловчее?

Дверь распахнулась, а левая створка слетела с петель и ударилась об пол, отчего по всему помещению под крышей прокатился гулкий звук, протяжный и заунывный. Нога моррона переступила порог, через который часто проходили женщины, но никогда мужчины, кроме разве что самого сластолюбца Одо и старшего сынка графа, наверняка время от времени принимавшего участие в пикантных развлечениях своего братца.

Глазам барона тут же предстала странная картина, увидеть которую он совсем не ожидал. Довольно большой и хорошо меблированный чердак представлял собой нечто среднее между экстравагантной спальней юного любовника, вечно витавшего среди облаков романтических настроений, комнатой неряшливого солдафона, забывающего чистить кирасу и сапоги, и камерой опытного палача, использующего вместо пыточного стола широкую трехспальную кровать и знающего множество хитрых приспособлений, чтобы обездвижить жертву и причинить ей максимум телесных страданий.

Посреди кровати лежала привязанная за руки Линора. Из всего многослойного платья на наставнице осталась лишь искромсанная ножом нижняя юбка. Однако не необычное убранство комнаты и отнюдь не обворожительная нагота прекрасного женского тела привлекли внимание моррона и поразили его настолько, что он застыл в дверях. Посреди груды раскиданных по полу лоскутов изрезанного платья в луже собственной крови лежал широко раскинувший руки мучитель. Одо еще не умер, грудь юноши едва заметно вздымалась, а из его разбитой головы текла кровь. Как только удивление прошло, моррон мгновенно воссоздал в голове картину несчастного, а может, и счастливого случая (в зависимости от того, как посмотреть). Увлекшись срезанием одежды с новой рабыни, мучитель позабыл об элементарных мерах безопасности и не зафиксировал веревками ее ноги. В результате один-единственный толчок ноги сопротивлявшейся жертвы привел к трагичным для него последствиям. Ярость и отчаяние придают людям силы, и женщины, которыми хотят овладеть, вопреки их воле, отнюдь не исключение из этого правила. Удар красивой ножки отбросил потерявшего бдительность юнца далеко от кровати, и при падении Одо налетел затылком на острый угол стенки камина. Все было просто, но в то же время и необычно. Штелер приготовился к сражению и никак не ожидал, что дамочка, способная лишь ворчать да бросаться безосновательными обвинениями, выполнит за него большую и самую опасную часть работы благородного освободителя.

— Я убила его… я убила! — испуганно затараторила красавица, как только увидела барона в дверях. — Боже мой, я его убила!

Как ни странно, но вполне естественная реакция напуганной собственным поступком женщины весьма удивила моррона и чуть ли не привела к новому замешательству. Он так привык, что, едва завидев его, Линора или недовольно ворчит, или вываливает на его многострадальную голову целую корзину обвинений, что ее поведение и отсутствие враждебности в голосе казались столь же странными, как честность скупщика краденого, которого он недавно посетил.

— Нет, успокойтесь! Вы его не убили! — покачал головою пришедший в себя моррон.

Еще до того, как Линора успела открыть рот и что-то пролепетать в свое оправдание, Штелер подошел к неподвижно лежавшему, но все еще живому юнцу и осторожно, чтобы не перепачкаться брызнувшей кровью, нанес мечом четкий и резкий удар в самое горло. Одо не издал ни звука, лишь его тело подернулось в последней конвульсии и затихло. Поскольку юноша изначально находился без сознания, он не мог излечиться, да и целительных камней поблизости не было. На этот раз противник упокоился окончательно и бесповоротно. Штелер был настолько уверен в успешном завершении дела, что посчитал излишним отрубить трупу голову.

— Это я его убил! Пусть ваша совесть будет чиста! — обратился моррон к притихшей и вот-вот готовой разрыдаться Линоре.

Он устал спорить с красавицей и не стал объяснять ей, что такое жизнь воинов, жизнь настоящих мужчин, в чем заключается истинное благородство и что порой кажущиеся ужасными поступки на самом деле творятся во благо ближним. Меньше всего в данный момент барон желал выслушивать нотации и нелепые рассуждения о том, как благородный человек должен был бы поступить, вместо того чтобы пойти на поводу у примитивных, звериных инстинктов. Однако упреков не последовало, привязанная к кровати жертва восприняла жестокий поступок как должное.

— Что дальше? — не произнесла, а почти прошептала Линора, сжавшись под пристальным взором приблизившегося к кровати мужчины, который, кстати, не отрывал взора от ее обнаженной груди и ног. — Что вы собираетесь делать дальше?

Наверное, Линора боялась, что мужчина воспользуется ситуацией и попытается завершить начатое юнцом, но барон лишь ограничился созерцанием ее красивого тела. Это был его утешительный приз, и он не видел причин от него отказываться.

— А дальше все просто! — наконец-то произнес моррон, осторожно, чтобы не повредить руки пленнице, перерезая острием меча путы. — Либо вы остаетесь здесь, либо идете со мной! Иного выхода я не вижу… Выберемся вместе из владений графа, а там ступайте на все четыре стороны!

— Нет уж! — неожиданно выкрикнула Линора, быстро вскочив с кровати и пряча свою красоту под тканью бархатного покрывала. — Я с вами до конца! Надеюсь, вы не забыли, что обещали освободить бедняжку Анвеллу?! Да и куда мне в Вендерфорте без денег и платья податься?! Мне идти некуда! Если в вас еще осталась хоть капля благородства…

Неугомонная моралистка опять взялась за свое. И если наставница, даже не поблагодарив спасителя, вновь принялась читать нотации и настойчиво требовать внимания к своей неповторимой персоне, значит, уже пришла в себя после сильного потрясения. Штелеру оставалось лишь печально ухмыльнуться и направиться к выбитой двери. Есть люди, которые ничему в жизни не учатся, их не способны изменить даже самые опасные ситуации. Кто изначально считает себя центром мироздания, тот не видит рядом с собой других людей и уж тем более не признает за ними вполне естественного, элементарного права на чувства.