— Валяй! — тогда они были еще на «ты».

— Ну, держись за стул крепче! — А чиновник много шутил…

Ратманов вынужден был протереть глаза. Ведь вместо чая на камине стояла бутыль с «Водами Лагидзе» [«Вода Лагидзе» — популярный грузинский безалкогольный напиток на основе содовой и разнообразных натуральных сиропов.]. Двуреченского в форменном сюртуке сменил Двуреченский в халате. Ну и шутить с гостем нынешний собеседник, судя по всему, особо не намеревался.

— Так что вы хотели мне рассказать, Ратманов? — Направление беседы задал сам хозяин дома, серьезный, как… реальный чиновник для поручений.

— Держитесь за стул крепче, — предупредил Ратман.

Глобально план бывшего оперативника состоял в следующем. Если в прошлом у него не осталось реальных подельников, он мог бы «вырастить» себе «подельника» для совместной работы сам! И лучшей кандидатуры для этого, чем Викентий Саввич Двуреченский, было не сыскать. Дальше предстояло в красках рассказать хозяину дома о попаданчестве. Так же, как когда-то сам Двуреченский вещал на ту же тему ему самому. То есть практически слово в слово воспроизвести однажды уже услышанное, чтобы ввести старого знакомого в курс и в дальнейшем бороться с превратностями судьбы вместе!

— Не буду ходить вокруг да около. Начну сразу с главного. Попаданцы, путешественники во времени, — это не миф, не книжный вымысел, а реальность. И мы с вами… с тобой… относимся к их числу. Мы особенные!

Двуреченский кашлянул, впервые выдав волнение. После чего поднялся, заменил «Воды Лагидзе» на кое-что покрепче. И принялся слушать Георгия с той внимательностью, какую проявляет врач психиатрической лечебницы при первой встрече с пациентом.

С момента начала судьбоносного разговора прошло несколько часов. Была уже глубокая ночь. Количество выпитого исчислялось не одной рюмкой, но десятками. А собеседники наконец нашли общий язык… У обоих он заплетался. При этом Двуреченский полулежал в кресле, съехав в нем наполовину и с трудом разлепляя глаза. А Георгий шел из уборной, держась за выступающую старинную лепнину, чтобы в целости добраться до комнаты. Но не дойдя до цели нескольких метров, прикрыл глаза и снова увидел перед собой кусочек из прошлого:

— Таких людей на земле очень мало, не больше тысячи, — наставлял прежний Двуреченский. — Точный подсчет, понятное дело, невозможен. Большинство и не подозревают об этой своей особости. Эта особость сродни болезни. Генетический сбой. Искаженная ДНК-хромосома, как-то так. Я и сам толком не знаю. Передается по наследству, подобно гемофилии, и, как при этой «королевской болезни», лишь по женской линии, но отпрыскам мужского пола. Проявляется у кого-то раньше и чаще, а у кого-то раз в жизни. Называется хворь — ландаутизм.

— Почему?

— Потому что ее впервые изучил, описал и попытался понять академик Ландау… Он и сам болел, как и мы с тобой. Но в отличие от нас Ландау был еще и гениален. И подошел к своей «особости» по-научному. А когда академик сделал первые выкладки и понял, что в его руках опаснейшее оружие, то пришел в КГБ.

— Какое оружие? — не понял тогда Ратманов.

— Ну как какое? Неужели неясно? Человек попадает в прошлое, а будущее ему известно. И он начинает сдуру пытаться его изменить. Убить молодого Гитлера, например. Или Сталина. Или предупредить власти, что двадцать второго июня начнется война. Или убедить Фрунзе не ложиться на операцию [Советский военачальник Михаил Фрунзе умер в возрасте 40 лет после операции при язве желудка.].

— А этого нельзя делать?

— Ни в коем случае! — прежний Двуреченский стал серьезен, почти как нынешний. — Историю не изменить, она прет напролом. Убьешь Гитлера, его место займет Рем. Прикончишь Сталина — и расчистишь дорогу Троцкому. Побочный эффект всегда непредсказуем, и от него всем будет только хуже!

После этого чиновник для поручений перешел к деталям:

— Доказано, что ландаутизмом болеют представители тридцати восьми родов. Они проживают на всех континентах. Именно родов! Некоторые из них находятся на грани вымирания, а другие, наоборот, многолюдны.

— Значит, я тоже отношусь к этим тридцати восьми?

— Да. Скажи, Юрий Владимирович, тебе ни о чем не говорит… «барон Штемпель»?

— Так меня звали в детстве папа с мамой, это мое семейное прозвище…

После чего выяснилось, что по маме Юра Бурлак, ныне временно исполняющий обязанности Георгия Ратманова, принадлежал к древнему баронскому роду Штемпелей и был глубоко ландаунутым… А затем оказалось, что большинство ландаунутых или ландаутистов служат в спецслужбах разных стран. И летают в прошлое не просто так, впечатлений ради, а чтобы охранять временной покой простых обывателей и мешать попыткам отдельных нехороших людей влезть в историю.

Для этого в 60-е годы XX века в недрах советского КГБ была создана Служба эвакуации пропавших во времени — СЭПвВ, куда несколько позже поступил на работу инспектором и будущий подполковник ФСБ Игорь Иванович Корнилов, он же в прошлом — губернский секретарь Викентий Саввич Двуреченский. До недавнего времени…

Ратманов разлепил глаза. Полулежащий в кресле Двуреченский уже храпел. Однако неудачная попытка Жоры тихо, как мышь, занять свое прежнее место немедленно разбудила чиновника.

— Это что же получается? — подал голос хозяин квартиры. — Я тоже ландаутист на службе России?

— Нет, ты ничего не понял. — Ратманов наконец уселся в свое кресло. — Я сказал только, что прежний Двуреченский был ландаунутым на всю голову…

— А этот? — Чиновник вопросительно посмотрел на свое отражение в бутылке.

— А этот хрен его знает, — признался Ратманов. — Раньше в твоем теле был Игорь Иванович Корнилов…

— А сейчас?

— А сейчас хрен его знает, — повторил Георгий и сам почти запутался. — Ну сам посуди… Если бы в твоем теле до сих пор оставался Корнилов, ты бы вел себя так, как себя ведешь?

Подумав, Двуреченский неуверенно покачал головой.

— Вот… А если бы в твоем теле до сих пор был Игорь Иванович, коллеги из СЭПвВ неужели не поймали бы тебя до сих пор?

Двуреченский задумчиво посмотрел в бутыль и решил причесаться, воспользовавшись ею как зеркалом.

— Вот… Молчание — знак этого… согласия! — заключил Жора и пролил на себя то, что собирался допить. — Блин! Есть тряпка?

Двуреченский невозмутимо подал попаданцу длинный край собственного халата, и тот вытер им пятно, а заодно и руки.

— И сколько вас… то есть нас… ну то есть их… в Москве? — поинтересовался чиновник.

— Ландаутистов?

— Угу.

— Он сказал шесть.

— Кто сказал шесть?

— Ну ты, Двуреченский то есть, за которого говорил Корнилов, получается…

— А я говорил, что они тут делают, кем работают, что-то еще про них говорил? — Двуреченский отобрал у Ратманова край халата и стал пробовать его отжать.

— Нет, такого не говорил… Но все они сотрудники Сэп… дальше не произнесу… и все должны быть как-то связаны!

— Ты хочешь их найти?

— Хочу! А ты?

— Не знаю, почему бы и нет?

— Я знал, что ты меня поддержишь! Еще по одной?

— Не откажусь.

— А когда их найдем, я смогу вернуться в будущее.

— А я?

— А ты найдешь Корнилова, который позорно сбег из твоего тела!

— Ух! И мы поговорим! Вот сволочь, а?

— Да, ты все ему выскажешь!

— И остальным пяти!

— Их шесть!

— Шесть, без него пять!

— Почему без него? Я хочу с ним!

— Тогда шесть!

— Шесть с ним или без него!

Пьяные подельники на радостях чокнулись бокалами. Стекло в руках Двуреченского при этом разбилось вдребезги. А Георгий с удивлением обнаружил, что его стакан — более прочный, но при этом пустой. Они выпили все, что было.

Ну а про клад, о котором попаданец тоже, конечно, спросил, Двуреченский, разумеется, ничего не знал…

Глава 4. Охота на его величество

1

Загадочная группа из шести человек заседала в одном старом доме. Московском ли, питерском ли, а может, это был Тифлис или Гельсингфорс — поди ж разбери. И даже время тайной сходки, год или столетие, с точностью определить было бы невозможно. С одной стороны, собравшиеся были одеты по моде Серебряного века. Примерно так выглядели Есенин и Маяковский на фотографиях в наших школьных кабинетах русского и литературы. С другой — слова этих людей звучали вполне современно. И все сказанное записывалось на диктофон — скрыть его характерное жужжание никто даже и не пытался.

— Какого х… нам не дали новые вводные? — возмущался обладатель сердитого мужского голоса. — Им в центре накласть, что кто-то здесь живет по-настоящему и проживает жизнь, уверенный, что в конце его ждет неизбежная смерть!

— Давайте не будем переходить на личности, — вмешалась обладательница примирительного женского голоса. — Центру, конечно, виднее… Но я согласна, что действовать в обстановке информационного вакуума как минимум рискованно.

— Вы еще скажите, чтобы продуктов сюда забросили побольше, да тех, что здесь не выпускают, майонеза «Провансаль» Нижегородского масло-жирового комбината например! — усмехнулся человек с насмешливым голосом.

— Не паясничайте, мы обсуждаем серьезную проблему, — отчитала примирительная. — Чем меньше у нас реальных данных, которые можно получить только из центра, тем больше слепых зон, где мы вынуждены действовать интуитивно, а не по плану.

— А я что? Я только за! Так и до царя доберутся рано или поздно! Не сумев убить один раз, как обычно, будут возвращаться и пробовать снова, — обрисовал невеселую перспективу насмешливый.

— Типун вам на язык! — Миролюбивая начала злиться.

— Короче… — снова заговорил первый. — Царя им не свалить, сколько бы они ни пытались. Понятно, что в центре никогда не дадут этому случиться. Но покушений будет все больше! И вместо того чтобы в пятницу вечером отправиться на дачу к Шаляпину и слушать, как он поет «Дубинушку», я вынужден лазить по каким-то злачным местам и вязать очередного террориста!

— Коллеги, давайте рассуждать здраво, — голос подал четвертый. — Все мы на зарплате, каждый подписывал контракт, в котором есть пункт, если не ошибаюсь, тринадцать точка четыре. И он обессмысливает все, о чем вы сейчас говорите. Мы обязаны выполнять свою работу в том объеме, в каком центр посчитает ее необходимой…

— Это понятно, но… Может уже кто-нибудь вырубить диктофон?! Все равно эта запись в таком виде никуда не пойдет! — возмутился первый.

— Даже если вы его выключите, у службы будут воспоминания пяти оставшихся участников, достаточные для того, чтобы закрыть вас или любого из нас. Поэтому пусть пишет — это, если угодно, гарантия нашей общей безопасности.

Конец ознакомительного фрагмента