Многочисленные чиновники принялись расхаживать вокруг длинного стола. На них с парадного портрета безмолвно взирал самодержец. А Булыгин, наоборот, как будто прятал от царя глаза… Пожалуй, ни министерская должность, ни неудачные выборы в парламент, ни даже первая русская революция не приводили его в такое душевное волнение, как высокая честь отвечать за жизни членов августейшей семьи, по сути, в течение всего следующего года.

Чтобы проветриться, Булыгин подошел к окну с видом из Кремля на Александровский сад. И тяжко вздохнул, глядя на праздно шатавшуюся публику.

— Все будет хорошо. — Рядом вдруг очутился Джунковский.

— Вашими бы устами, вашими устами…

— Поверьте мне, я знаю, о чем говорю, — уверенно заявил московский губернатор и пошел по своим делам.

2

Жарко было и в доме 21/23 по Загородному проспекту, но уже Северной российской столицы. Квартиры там занимали самые разные постояльцы. От знаменитого артиста императорского Александринского театра Константина Варламова, известного всему Петербургу просто как дядя Костя, до нескольких известных инженеров и эскулапов. На квартире врача Симонова в свое время проводил партийные совещания сам Ленин. А спустя некоторое время по соседству можно было насладиться мягким баритоном другого известного революционера…

К примеру, услышать такое:

Тост, друзья, я ваш принимаю,
Тореадор солдату друг и брат.
В битвах солдаты жизни теряют.
Дразнит смерть тореадор,
И он — тот же солдат!
Бой быков — всегда для нас сраженье,
Когда на смерть зовет набат.
Коррида — битва, не представленье!
А рев толпы словно боя
Грозный раскат!
Вперед, тореро! Пора, мы ждем! В бой!

Расправившись с куплетами от Жоржа Бизе, поющий еще с полминуты стоял в стойке тореадора и наслаждался произведенным на людей эффектом. Публика неистово аплодировала. Хорошо одетые мужчины и женщины, которых проще всего было бы объединить одним словом — богема, не отпускали певца, пока он сам себя не отпустил.

— Спасибо, спасибо! Но вернемся к делам насущным. Прошу всех пройти в другую залу. И не задерживаемся! — Мягкий баритон неожиданно перешел почти в бас, а в голосе послышались командирские нотки.

После чего толпа послушно последовала за своим пастухом в указанном направлении. Будь это XXI век, люди наверняка делились бы друг с другом фотографиями и видео, снятыми на телефоны. А тогда просто неспешно беседовали обо всем на свете — от оценки арии тореадора до прогноза грядущих политических событий.

В другом помещении, интерьер которого с непривычки можно было спутать с одним из залов Эрмитажа, хозяин предстал уже в новой одежде, успев переоблачиться за считанные минуты, пока поклонники шли за ним по коридору. Статный молодой человек на этот раз занимал центральное кресло у камина. Рядом в таких же креслах сидели еще несколько важных мужчин, по-видимому, самых высокопоставленных среди пришедших. Остальные толпились в проходе.

— Располагайтесь, друзья, ни в чем себе не отказывайте. — Хозяин вечеринки любил и умел нравиться. — На столе все, что может вам понадобиться.

Жестом руки он указал на приличных размеров стол у окна, сплошь заставленный заморскими фруктами и дорогими напитками — преимущественно французским вином и отборным баварским пивом. Гости немедленно последовали его совету. И довольно споро расправились с тем, что было, а также и тем, что донесла пара лощеных официантов, одетых по форме своего века.

Кроме прочего, некоторые из гостей принялись разглядывать необычную посуду. На больших фарфоровых тарелках можно было лицезреть свидетельства недавних исторических событий. Например, расстрел рабочих на Ленских золотых приисках или арест армянской интеллигенции из партии «Дашнакцутюн». Хотя без знания вопроса это были просто изображения каких-то людей на берегу сибирской реки или других людей откуда-то с Кавказа.

— Александр Федорович, а будет ли вторая часть представления? — поинтересовалась импозантная дама, взяв с красивой тарелки последний экзотический фрукт.

— Будет, милочка, будет, только не сегодня. Приходите в среду, также к шести, — напутствовал хозяин банкета.

— Спасибо, Александр Федорович!

— Не за что, милочка! Все ради вас, все только для вас!

— А сегодня ничего больше не будет?

— Сегодня ничего, милочка, можете быть свободны!

— Еще раз спасибо, Александр Федорович!

— Всегда рад. Еще раз пожалуйста!

Закончив обмен любезностями, Александр Федорович довольно быстро очистил помещение от лишних людей. И, закрыв за последними массивные двустворчатые двери, обернулся к оставшимся. Кресла у камина занимали трое самых высокопоставленных.

— Александр Федорович, отменное угощение, да и представление у вас сегодня было, — начал один из них.

— Спасибо, Николай Виссарионович, как говорится, boni pastoris est tondere pecus, non deglubere.

— Переведите, Александр Федорович, латынь уже начала подзабываться со времен учебы в гимназии.

— Охотно. Хороший пастырь стрижет овец, а не обдирает их.

— Это кто сказал?

Хозяин дома уселся перед камином рядом с остальными.

— Я, мы, Николай Второй, — пошутил он и сам же посмеялся над сдержанной, но слегка удивленной реакцией собеседников. — Шучу, конечно. Это сказал римский император Тиберий в ответ на предложение наместника одной из провинций резко поднять налоги для местных жителей.

— Это вы ловко, Александр Федорович…

— Можно просто Саша, все свои…

— Это правда. Кстати, к слову, о Николае…

— О Николае Александровиче? Императоре и самодержце Всероссийском, Московском, Киевском, Владимирском, Новгородском, Царе Казанском, Царе Астраханском, Царе Польском, Царе Сибирском, Царе Херсонеса Таврического, Царе Грузинском, великом князе Финляндском и прочая, и прочая, и прочая?

— Вы знаете титул его императорского величества наизусть? — собеседник начал говорить тише.

— Вне всяких сомнений. И в оригинале он намного длиннее, примерно втрое. Хотя это вряд ли ему как-то поможет, — также из деликатности перешел на шепот Александр Федорович.

Но вскоре вновь стал громким, вскочил с места, добежал до секретера и вернулся к собеседникам с газетой.

— Кстати, а вы видели свежую первую полосу «Санкт-Петербургских ведомостей»?

На большой фотографии расположилась царская чета в окружении большой свиты, казаков и офицеров всех мастей. Люди бросали вверх шапки.

— Боюсь, трехсотлетие династии при таких шапкозакидательских настроениях может и не состояться.

— Вы считаете, монархия обречена?

— Я считаю, что некоторые ее представители элементарно могут не дожить до главного торжества! Как говорится, Caesarem decet stantem mori!

— Простите?

— В переводе с латыни: Цезарю подобает умереть стоя.

— Вы на что намекаете?

— Ceterum censeo Carthaginem delendam esse — а кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен! Так римский сенатор Катон Старший заканчивал любую свою речь в сенате. И я не устаю повторять, что радикальному развороту ситуации, о которой все мы так или иначе помышляем, альтернативы почти не остается, — резюмировал хозяин вечера.

В разговор вступил еще один собеседник, который до сего времени молчал:

— Это довольно смелое утверждение. И если бы мы все не находились сейчас в вашем доме, под вашей, так сказать, гарантией, наверняка кто-то из нас уже сидел бы в «Крестах», а кто-то и в Петропавловской крепости…

— Очень может быть! — согласился Александр Федорович и, взяв китайский фарфоровый чайничек, налил дымящегося напитка себе в маленькую изящную чашку.

— Хм… — продолжил новый собеседник. — Позвольте полюбопытствовать…

— Позволяю!

— Хм… И давно ли вы пришли к таким выводам касательно интересующего нас вопроса?

Александр Федорович откинулся на спинку кресла и принялся мысленно считать.

— Да уж лет пять как… Если не поболее.

— Столь же дерзновенную мысль, как я слышал, высказывают уже даже и некоторые представители умеренного консервативного большинства?

— Очень может быть, очень может быть! Разница между нами и ними на самом деле не столь существенна. Разве только в том, что мне эта мысль пришла сразу после первой русской революции, а им становится очевидной лишь сейчас.

— И… что вы предлагаете?

— Все новое — хорошо забытое старое. Любому гимназисту скоро станет понятно: чтобы предотвратить еще большую катастрофу и спасти нашу Россию, нужно повторить события одиннадцатого марта тысяча восемьсот первого года [В ночь с 11 на 12 марта 1801 в результате дворцового переворота был убит император Павел Первый.]…

— Те, где фигурировала золотая табакерка?..

— Совершенно верно! Зубов ударил субъекта в висок массивной золотой табакеркой. А чуть позже Павел был задушен еще и офицерским шарфом.

— Но вы понимаете, что сегодня…

— Конечно! Я не сторонник подобной средневековой дикости. В конце концов, мы живем в двадцатом веке. Есть и более гуманные, а главное — более эффективные способы решения вопроса.

— Хорошо, и кто бы мог взять на себя эту непростую задачу?

— Зрите в корень, Александр Михайлович, зрите в корень… Ведь это краеугольный камень вопроса. Кто возьмет на себя ответственность? Некоторые из наших трусоватых единомышленников явно предпочитают снять ее с себя, остаться чистенькими. В этом и есть главное отличие нас от них. Я же считаю, что, принимая идею, должно принять на себя и всю ответственность за нее, самочинно пойдя на ее выполнение.