— Вы смелый человек, Александр Федорович!

— Живем один раз, Александр Михайлович!

— Позвольте, я выпью… А вы что не пьете?

— Конечно, конечно, вот вам графин, давайте я за вами поухаживаю… А я никогда не пил и не пью. И не курю.

— Как видно, не планируете закончить дни в ближайшее время в Петропавловской крепости.

— Не планирую, там точно не планирую! Планирую дожить до девяноста лет и закончить дни в Нью-Йорке [Упомянутый деятель, как можно узнать из любой энциклопедии, скончается в возрасте 79 лет в Нью-Йорке.]… Шучу…

— Господа, — в разговор наконец вступил четвертый собеседник, который до сих пор молчал и, по-видимому, самый высокопоставленный из всех. — Давайте сменим тему. И Александру Федоровичу все же придется с нами выпить.

— Это отчего же?

— Повод более чем достаточен. Вас только что избрали в Государственную Думу, с чем я вас и поздравляю! — Сановный собеседник взял две рюмки, одну из которых протянул Александру Федоровичу.

— Эх, была не была… — Тот принял протянутую рюмку, но пока что не пригубил, а продолжил держать в руке. — Придется развязать, но только в этот раз!

— Думаю, поводов будет больше. У нас на вас большие виды. Не думайте, что удастся вести тихую и трезвую жизнь в Таврическом дворце.

— Спасибо за участие! Да, предстоит много работы…

— Признайтесь, не ожидали, что станете членом всероссийского парламента в тридцать один год? Наверняка строили другие жизненные планы?

— Ох, прямо в точку. Я не мог даже помыслить о депутатстве, поскольку и не было у нас никакого парламента, даже в наметках! Родился я в медвежьем углу, можно сказать, глухой провинции, в Симбирске. Для нас городовой был властью, а не депутат парламента. А потом еще десять лет провел в Туркестане, где вместо русского царя мы наблюдали разве только хивинского хана да бухарского эмира по большим религиозным праздникам.

— Позвольте-с, позвольте-с, вы сказали — в Симбирске? Передавайте привет земляку…

— Это кому же?

— Да этому, Ульянову.

— Ленину? Ха! — Александр Федорович засмеялся своим звонким баритоном. — А вы знаете, что мой отец когда-то был его учителем?

— Кого? — У собеседников, что называется, глаза на лоб полезли. — Лидера большевиков, Ульянова-Ленина?

— Того самого. Тот учился в симбирской гимназии, а мой досточтимый папенька состоял ее директором многие годы.

— Хорошо обучил, значит…

— Это да… С одной четверкой… По логике… Тут уже засмеялись все.

— А вы встречались с Ильичом?

— Да как вам сказать? Если говорить о том времени, когда я был уже в ясном уме и твердой памяти, не припомню такого. Симбирск я покинул в восемь лет. Но и утверждать, что упомянутый персонаж ни разу не качал мою колыбельку, тоже не могу — наши родители дружили.

— И что же это он не заразил вас своими идеями?

— Видимо, я оказался более здоровым, чем он! Все снова засмеялись.

— Да, тесен мир… — «Заговорщики» налили себе еще по рюмке.

Но Александр Федорович продолжал держать прежнюю:

— Велика Россия, а порядка в ней нет…

— Хотя, если перестроить ее, кирпичик за кирпичиком, порядка станет больше, — загадочно намекнул Александр Михайлович.

Хозяин «вечеринки» поднял глаза, с интересом заглянув в глаза собеседника.

— Что вы думаете о вольных каменщиках, Александр Федорович?

— Хм… Вот так вот, да?.. Что я думаю… Это официальное приглашение?

— Считайте, что так!

— Я уже и не надеялся.

— Вы лукавите.

— Ну если Николай Виссарионович будет не против…

— Николай Виссарионович уже давно «за», — ответил тот за самого себя в третьем лице. — Мы давно следим за вашей юридической карьерой, а теперь и за успехами в политической области. Признаться, впечатлены вашими результатами по защите армянской интеллигенции, в деле о расстреле рабочих на Ленских приисках, выступлением по делу Бейлиса и Николаева-Хури.

— Спасибо, лестно слышать.

— Но и вам мы тоже можем понадобиться.

— Не сомневаюсь!

— Наша Великая ложа связывает всех тех, кого вы знаете лично. А также и тех, кто вас окружает, но вы даже не помышляете об этом…

— Звучит потрясающе!

— Да, Александр Федорович, считайте это официальным приглашением. И впереди нас ждут великие дела!

— Спасибо за доверие. За это грех не выпить!

Александр Федорович Керенский впервые поднес ко рту рюмку коньяка и выпил до дна. Да, это был он — успешный адвокат, депутат Государственной Думы, будущий лидер масонской ложи «Великий Восток народов России», будущий глава Временного правительства и последний руководитель нашей страны до прихода к власти своего земляка из Симбирска…

Глава 3. Доморощенный подельник

1

С большим трудом оставив позади карцер и поверившего им Лодыгу, избитые, но не сломленные «подельники» Жора Ратманов и Викентий Двуреченский вновь оказались на свободе.

В Москве начала XX века стояла поздняя осень. А ранним утром уже особенно ощущались заморозки. Но все равно вокруг было благостно. Несмотря ни на что, гостю из будущего было приятно идти по полупустому городу, снова слышать диковинную речь, присущую своему времени, да изредка уворачиваться от конных экипажей.

— Эй, посторонись! Тебе жить надоело? — можно было бы услышать и сегодня, то есть в будущем.

Тогда и подавно. «Московский листок» почти ежедневно писал о случаях преждевременной кончины очередного обывателя под колесами кареты, а иногда уже и автомобиля.

Однако после очередного призыва посторониться Жора Ратманов едва на самом деле не упал под повозку. Не стоит забывать, что он был ранен еще и из пистолета и ему требовалась квалифицированная медицинская помощь, причем как можно скорее!

— Ратманов, остановитесь! Вижу, дальше вам идти не стоит.

— Это отчего же, Викентий? — Жора едва дышал, опершись всем телом на деревянный столб, только тот его сейчас и поддерживал.

— О подобающей форме обращения к чину двенадцатого класса мы с вами еще поговорим… Сейчас не до того… Пока же я вижу у вас все шансы истечь кровью прямо здесь, на мостовой. И некоторым образом это будет и на моей совести — не уберег, не принял своевременных мер.

— Спасибо за заботу! — прохрипел Георгий и сплюнул кровью.

— Вот-вот, — поморщился чиновник для поручений. — Что и требовалось доказать!

— Что вы предлагаете? — просипел вконец упавшим голосом Ратманов.

Двуреченский огляделся и принялся рассуждать вслух:

— Куда это нас с вами черт занес? Куда-то в район Останкино, полагаю? Знаете эти места?

— Ни черта я не знаю!

— Понятно… Есть у меня один человечек… Если на телеге, да с ветерком… Вы как, еще с полчаса продержитесь?

— Не знаю!

— Так вот, он вас и подлечит, и сохранит в тайне сам факт вашего пребывания и от бывших подельников по банде Свинова, и от полиции…

— Хорошо, давайте быстрее уже! — Ратманов подпирал столб из последних сил, в глазах стояли уже не один, а двое Двуреченских, особенно добивали головокружение и тошнота.

Двуреченский свистнул ближайшего извозчика. И даже для верности перекрыл тому дорогу. Мужик на облучке спустил вожжи и подозрительно вгляделся в загибающегося Ратманова — кого ему черт принес? Но после непродолжительных пояснений чиновника для поручений, продиктованного адреса и, главное, звонкой монеты перетащил раненого к себе на телегу.

Двуреченский тоже помогал, но как-то посредственно, чуть ли не брезгливо… А не чужой ведь был человек! Ратманов даже возмутился:

— Двуреченский, вы меня поражаете…

— Чем?

— Да всем… А сами куда? В таком виде? Со мной отлеживаться не поедете?

— Нет.

— Это как понимать? А вдруг вас схватят?

— Кто меня схватит? Я чиновник для поручений Московской сыскной полиции. И сам кого хошь схвачу.

Тут уже у извозчика на лоб полезли глаза:

— Ваше благородие, так, может, это… монету-то вернуть?

— Цыц, оставь себе. — Двуреченский с «нижними чинами» был суров, но, как говорится, и справедлив. — Доставишь этого, куда я сказал, и если хоть один волос…

— Этого… — Ратманов все никак не мог привыкнуть к удивительной метаморфозе, произошедшей с Двуреченским. Тот будто на самом деле забыл о работе в Службе эвакуации пропавших во времени и помнил лишь свою временную должность в московском сыске образца 1912 года… Даже под страхом смерти не признался. М-да…

— Доставлю в лучшем виде-с! — пообещал дореволюционный бомбила.

— Вот и славно. — Двуреченский уже хотел уходить, но Ратманов еще кое-что спросил напоследок:

— Мы увидимся?

— Кто знает, — был ответ.

— А деньги Лодыге? Вы же дали слово дворянина!

— Мало ли что я ему дал, дураку. Спас жизнь нам обоим, и ладно. Скажи спасибо, Гимназист…

После чего чиновник свистнул другого извозчика и немедленно унесся куда-то по своим делам. Дай бог, не сдаст, а Ратманова, соответственно, не посадят.

2

Хозяина деревенского дома на северной окраине Москвы, примерно там, где потом построят телецентр, звали Степан, по отчеству тоже Степанович, но все называли его Кольщиком. Бородатый дядька был улыбчив и обходителен, в целом производил впечатление скорее «божьего одуванчика», чем разбойника. Но энное количество лет назад тоже имел проблемы с законом, от которых, по-видимому, его и отмазал Двуреченский. С тех пор хозяин остался чиновнику для поручений должен.