Дениза Робинс

Солнце сквозь снег

Глава 1

1

В тот вечер, отводя подопечных в спальню, Элизабет Уинтер чувствовала себя неуютно. Она понимала, что, хотя за столом девочки не проронили ни слова, они непременно забросают ее вопросами, как только останутся одни. Барбаре, старшей, в конце концов уже пятнадцать — она не ребенок и наверняка догадалась, что за ужином произошло что-то неладное.

Элизабет жалела девочек. Жалела их отца. Даже в какой-то мере жалела их мать, которая и стала причиной всех бед, но здесь чувство жалости было смешано с презрением к женщине, позволяющей себе устраивать безобразные сцены на глазах у детей.

Барбара не выдержала первой — едва переступив порог детской, спросила:

— Либби, — (так они звали гувернантку), — что это происходит между мамой и папой?

Не дожидаясь ответа, младшая, Джейн, тоже затарахтела:

— Да, что с ними такое, Либби? Мама вся заплаканная. Я же вижу. Глаза у нее красные, и она все время сморкалась, а к пудингу даже не притронулась. А папа такой сердитый. И мама тоже рассердилась, когда папа сказал, что мы поедем в Корнуолл. И стала кричать, что ни за что на свете не поедет, а потом вскочила и…

— Хватит, Джейн, — перебила Элизабет; щеки ее пылали, на сердце было тяжело от стыда — стыда перед детьми за то, что им пришлось наблюдать сцену, которая породила все эти вопросы. — Мама не здорова, вот и все, и потом, это не ваше дело, так что давайте-ка скорее убирайте свои вещи… Джейн, подбери эту куклу… Барбара, давай сюда мячик… И скорее в постель. Быстренько!

Девочки переглянулись, поморщились, но сделали как им было велено — они обожали свою Либби. Она стала гувернанткой в доме Нортонов сразу после того, как восемь лет назад ушла их няня. За эти восемь лет девушка стала почти членом семьи и заняла важное место в их жизни. Между собой девочки признавали, что, после родителей, Либби для них дороже всех на свете. Они любили ее даже больше родных тетушек, дядюшек и бабушек, любили, потому что она была совсем не такая, как другие гувернантки, — никогда не приказывала, не злоупотребляла своей властью и ничего не запрещала, а если уж накладывала на что-то запрет, у нее всегда были на то веские причины. Но главное — Либби их очень любила. Они это отлично знали.

Три года назад, когда Барбара поступила в школу-интернат, зашла речь о том, что Элизабет придется уйти из семьи. Но это было для всех так тяжело, все ходили такие несчастные, что мама в конце концов решила Либби не отпускать, потому что Джейн оставалась дома, а Барбара приезжала домой на каникулы.

Итак, Либби осталась с ними. И все были довольны.

Девочки обожали свою мать. Она была красива, умна и всегда их баловала. Отца они почти не видели — он был вечно занят, и, хотя относился к дочерям ласково, у них с ним было мало общего, они его почти не знали.

Собственно, Либби была им самым близким человеком. Она их понимала. И если что-то случалось, ей всегда удавалось все уладить — найти пропавшую вещь, устроить поездку, о которой они мечтали, выходить их, когда они болели. Мама всегда оставалась где-то на заднем плане, далекая и восхитительная, а папа снабжал семью деньгами. Но именно к Либби они бежали в случае нужды.

Гувернантка была молода, хотя они считали ее старой — двадцать семь лет детям кажется серьезным возрастом. Как-то они слышали, как мама говорила папе, мол, жаль, что Либби не встретила подходящего мужчину и не вышла замуж — она еще так молода и привлекательна.

Либби все признавали хорошенькой. У нее были голубые глаза, красивые, с длинными загнутыми ресницами, но близорукие, и она часто надевала очки в тяжелой роговой оправе. Иногда у нее случались ужасные приступы головной боли, и тогда Барбара и Джейн старались вести себя потише, чтобы не тревожить ее. Они ей очень сочувствовали, потому что она сама всегда была добра к ним. Год назад, когда умерла вдовая мать Либби и девушка это страшно переживала, они целую неделю экономили карманные деньги, чтобы к ее возвращению купить цветы и поставить их в ее комнату.

Элизабет знала, что девочки очень к ней привязаны, поэтому в тот вечер она была огорчена, как никогда, чувствуя, что не в силах ничего изменить. Ей пришлось солгать им про мать, чтобы прекратить расспросы. Элизабет была этим крайне недовольна — она всегда старалась быть предельно откровенной с детьми. Ну почему эти взрослые, их родители, не могут держать себя в руках? Она готова была задушить их, когда они начали ругаться при детях, хотя на самом деле хорошо к ним относилась. Если Люсия решила поплакать, зачем делать это при всех? А Гаю зачем понадобилось за ужином, когда девочки были в комнате, угрожать Люсии, что он отвезет их всех в Корнуолл? Он же знал, что жену это расстроит.

Элизабет открыла кран с горячей водой и стала наполнять ванну, поджидая, когда девочки разденутся и придут мыться. Она никак не могла отогнать от себя грустные мысли. Какая ужасная атмосфера воцарилась в доме! Люсия, как заметила Джейн, действительно постоянно ходит с красными глазами. Гай стал мрачным, надутым и упрямым. Конечно, у него тяжелый характер, и даже в лучшие времена с ним было нелегко ладить, а упрямство вообще отличительное свойство его натуры. К сожалению, у него нет ни капли такта. Он тщеславен и напыщен. В общем, Элизабет в глубине души знала, что Гай Нортон совсем не тот человек, который нужен Люсии. Они были совсем разными и только раздражали друг друга. Но Элизабет была воспитана в убеждении, что брак — дело священное, а для женщины долг — превыше всего.

Неужели Люсия действительно уйдет от Гая? Ведь тогда ей придется оставить и детей. Но этого она не может сделать… Это просто немыслимо!

Барбара и Джейн вошли в ванную. Элизабет нежно посмотрела на них, своих любимиц. Барбара, высокая, стройная, в мать, но с отцовскими рыжеватыми волнистыми волосами и очень белой кожей, наверняка станет красавицей, когда выйдет из подросткового возраста. А пока она была неуклюжим, угловатым подростком, с пластинками на зубах.

Она сейчас была в том возрасте, когда школьницы постоянно хихикают. Больше всего она интересовалась спортом, хотя этим летом ей не разрешали играть в теннис так часто, как ей хотелось, была добросовестной, честной девочкой, и Элизабет восхищалась ей, однако в ней было заметно отцовское тщеславие и хвастовство.

А Джейн была маминой дочкой. Хотя Элизабет никогда этого не показывала — считала непедагогичным, — на самом деле она чуть теплее относилась к Джейн. В свои одиннадцать та была на голову ниже старшей сестры, немножко полновата, зато больше походила на мать. У нее были большие зеленовато-карие глаза, как у Люсии, такие же шелковистые темно-каштановые волосы, обычно заплетенные в две косички, и милые ямочки на щеках. Она была непоседливее Барбары, озорнее и добродушнее.

Сидя в ванне и весело намыливаясь мочалкой, девочки болтали про Бискит, их собаку, которую на днях отвезли к ветеринару и которую завтра надо было забрать домой. Казалось, они уже забыли про неприятный инцидент за ужином.

Элизабет была рада. Она пошла в детскую, где две кровати были уже разобраны ко сну Кларой, горничной. Детская была красивой просторной комнатой, отделанной в светло-голубых тонах, с серебристыми звездами на потолке. Все это придумала Люсия. Она была тонкой ценительницей красоты и имела безупречный вкус, любила красивые вещи, картины, книги и классическую музыку.

Весь дом был декорирован уютно и красиво, и всего несколько месяцев назад Элизабет казалось, что в нем живет одна из счастливейших семей Англии, что ей невероятно повезло с должностью гувернантки.

И вдруг все изменилось, как только в прошлое Рождество в их жизни появился Чарльз Грин. Если Элизабет и имела на кого-то зуб, так это на Чарльза Грина. Не то чтобы он ей не нравился — он не мог не нравиться. Молодой человек был мил, обаятелен и имел огромный успех у женщин. Но Либби не любила его за те беды, которые он принес в их мирный дом. Он встал между Люсией и Гаем. А Элизабет была непримирима к любому мужчине, который покушался на семейные ценности, особенно если в семье есть дети.

Особняк, в котором жила семья Нортон, стоял на живописном берегу реки. Стены дома, увитые плющом, были сложены из серого камня, вокруг простирались зеленые лужайки, полого спускавшиеся к реке, которая, как и деревенька по соседству, называлась Марлоу. У Гая был небольшой моторный катер, и садовник, работавший у них в поместье, часто катал Элизабет с девочками по реке или отвозил куда-нибудь на пикник.

Дверь в детскую отворилась. Элизабет обернулась. Она ожидала увидеть Барбару или Джейн, но вместо них на пороге стояла Люсия Нортон. Она медленно прошла в комнату, но от ее легкой, танцующей походки не осталось и следа.

— Я хочу пожелать детям спокойной ночи, — сказала она.

«И в голосе тоже, — отметила про себя Элизабет, — нет привычной веселости». Люсия была нервной, легковозбудимой, что придавало больше шарма и очарования ее изысканной красоте. Элизабет, которая знала ее наизусть и видела как на ладони все ее недостатки, так же как и добрые качества, не уставала удивляться ее непередаваемому обаянию и редкостной красоте, все еще свежей и безупречной, хотя Люсии уже исполнилось тридцать пять.

Как всегда, она была элегантна. Элизабет ни разу не видела хозяйку неопрятной или небрежно одетой. Сейчас на ней были длинная черная юбка с коротеньким жакетом и изумрудно-зеленая шифоновая блузка, подчеркивавшая ее высокий рост и стройную талию. Она была на голову выше Элизабет, в последнее время заметно похудела, щеки у нее ввалились, и большие сияющие глаза стали огромными, словно какой-то внутренний негасимый огонь пожирал ее изнутри, будто что-то высасывало из нее жизненные силы. Обычно Люсия не пользовалась косметикой — у нее был от природы превосходный цвет лица, черные ресницы и красивые брови дугой. Однако сегодня она нанесла немного румян, от чего ее и без того высокие скулы стали еще заметнее.

Элизабет заметила, как женщина нервно сжимает и разжимает тонкие пальцы, терзая шифоновый платок. Ее красивые пухлые губы были густо покрыты помадой. Она нервно покусывала их. Украшений на ней не было, кроме бриллиантовой броши на лацкане жакета. Эту брошь Гай подарил ей на Рождество.

Люсия быстро, нервно оглядела комнату.

— А где мои непослушные девочки?

— Они в ванной, умываются.

— А! Пойду туда, пожелаю им спокойной ночи.

— Хотите, я после ванны пришлю их к вам вниз, в гостиную?

— Нет, я ухожу.

Элизабет принялась старательно сворачивать носки Барбары, мимоходом заметив, что их нужно подштопать. Не глядя на Люсию, она сказала:

— А я думала, вы сегодня останетесь дома и пораньше ляжете спать.

— Да, я так и собиралась сделать, но Гай довел меня за ужином, так что я просто не могу оставаться дома — мне необходимо пойти куда-нибудь проветриться. Иначе я сойду с ума.

Элизабет с грустью взглянула на хозяйку:

— Мне не нравится, что вы так говорите.

Люсия издала истерический смешок.

— Но Гай сам во всем виноват. Он нарочно меня разозлил. Он прекрасно знает, что я не хочу ехать в Корнуолл. Кроме того, детям так нравится здесь, на реке. Зачем им море? Он говорит ерунду, будто нам нужно сменить обстановку! Барбара и так учится в Истбурне, а Джейн ездит с нами на зимний сезон в Лондон. Ну, к чему нам вдруг отправляться в Корнуолл?

Элизабет ничего не ответила. «Неужели Люсия не понимает, — думала она, — что я вижу ее насквозь? Она несет полнейшую чушь. Ведь она сама еще прошлым летом утверждала, что девочкам совершенно необходим морской воздух во время летних каникул. Она сама планировала поехать в Корнуолл перед прошлым Рождеством. И каким роковым оказалось то Рождество! Роковым, потому что тогда в жизнь Люсии вошел Чарльз Грин».

Люсия Нортон заметила выражение лица гувернантки. Оно было скептическим и недоверчивым.

2

Элизабет Уинтер пользовалась в доме некоторыми привилегиями. И никто не мог оценить ее по достоинству так, как сама Люсия. В то же время бывали моменты, когда Элизабет доводила ее до бешенства. И это был тот самый случай. Элизабет всегда казалась такой корректной, такой безупречной. Впрочем, она никогда не читала морали, не выставляла напоказ свои добродетели, как это любил делать Гай. Девушка была по натуре доброй, честной и склонной к самопожертвованию, порой даже чересчур. Люсия не очень-то доверяла такому самопожертвованию. К чему оно может привести в этом суровом мире? Ни к чему хорошему. От жизни надо уметь брать все и не теряться — само собой ничего не появится. А когда найдешь наконец свое счастье, надо иметь мужество удержать его. Однако за все на свете приходится чем-то расплачиваться, ничего не дается даром.

Элизабет была из тех натур, которые не согласны на счастье, если расплачиваться за него приходится другому человеку. Она скорее готова была страдать сама, лишь бы не пострадал кто-то другой. Вот эта ее жизненная позиция и привела к тому, что она осталась не замужем. Люсия знала, что в жизни Элизабет было одно большое чувство. Тот человек хотел, чтобы она поехала с ним в Индию, но она не согласилась оставить больную мать. Это было очень грустно, потому что Элизабет могла бы стать превосходной женой и матерью. Но она стала жертвой собственных добродетелей, и Люсия была уверена, что Элизабет и от других женщин ожидала подобного героизма — принести себя и свою жизнь на алтарь семьи.

Дело было даже не в том, что она, Люсия, обидела Гая — он уже давно предал и растоптал ее чувства, за годы до того, как ей встретился Чарльз Грин. Он давно уже стал ей отвратителен своей бесцеремонностью, вечным недовольством и деспотизмом. Ее тошнило от его постоянной ревности, наглой уверенности, что она целиком принадлежит ему, и запрета вести такую жизнь, которая была ей нужна. Он предлагал ей страсть — без нежности, без малейшей оглядки на ее чувства. Это было его самое страшное преступление. При этом о себе он имел очень высокое мнение, был искренне убежден, что всякая женщина на свете завидует его жене. Да, если она бросит Гая, то жалеть ей будет не о чем. Но главное, что останавливало Люсию, — это дети. Им она боялась причинить боль.

Мысль о судьбе Джейн и Барбары стала в последнее время мучительной, преследовала ее неотвязно. «Никто, — с горечью думала Люсия, — а особенно эта ледяная, правильная Элизабет, не может понять, что значит разрываться между детьми и любимым человеком, только тот, кто сам прошел через это».

— Люсия, вы ужасно устали, — сказала гувернантка. — Вам лучше всего сейчас лечь спать.

— Мне сейчас лучше всего куда-нибудь вырваться из этого дома, — запальчиво возразила Люсия. — Только без Гая. Жаль, что я не могу сама куда-нибудь повезти детей.

— Так предложите ему это.

Люсия удивленно воззрилась на нее:

— Элизабет, не говорите глупости. Вы знаете, какой это вызовет скандал. Это же Гай! Он ни за что на свете не отпустит меня одну. И сам никуда не поедет один. Он возвращается домой с работы каждый вечер, каждый вечер в одно и то же время… — Она осеклась, и тут раздался треск — шелковый платок разорвался под ее длинными ногтями.

Элизабет нахмурилась и кинула взгляд на дверь. В любой момент могли войти Барбара или Джейн, она не хотела, чтобы они видели мать в таком состоянии, поэтому предложила:

— Вы сейчас не здоровы. Ступайте поспите, а я попозже приду и помассирую вам голову. А девочкам я скажу, что вы заходили и пожелали им спокойной ночи.

Люсия, помолчав, ответила:

— Элизабет, со мной все в порядке. Просто нервы немного расшатались. Я знаю, чего вы боитесь: вы думаете, что дети меня увидят и обо всем догадаются. Нет, нет, все будет хорошо. Мне самой стыдно за скандал за ужином. Больше такого не повторится.

Гувернантка с облегчением вздохнула. Люсия, видимо, успела прийти в себя. Как давняя приятельница, Элизабет подошла к хозяйке и тронула ее за руку с нежностью и заботой.

— Все будет хорошо, — шепнула она. — Я уверена, вы не захотите причинить вреда детям. О боже! Даже странно, что вы обвиняете Гая, будто он всегда вовремя возвращается домой и никогда никуда не ходит, многие женщины отдали бы все на свете за такого порядочного мужа. Ах, как все это грустно…

— Если бы вам пришлось жить с Гаем… — вырвалось у Люсии.

Она замолчала. Дверь открылась нараспашку, и в комнату влетела Джейн. Только не веселая, хихикающая Джейн, которую Элизабет несколько минут назад оставила мыться в ванне, — лицо девочки было перекошено и залито слезами.

— Боже мой, деточка моя! — воскликнула Люсия, забыв про свои горести в порыве материнских чувств. — Что случилось?

Элизабет Уинтер строго спросила:

— Вы что, опять подрались?

Джейн в ярости швырнула полотенце на пол — темпераментом девочка пошла в мать. Вспыльчивая, резкая, но мягкая и отходчивая, она ни на кого не таила зла.

— Никогда больше не буду мыться с Барбарой! Она меня обижает!

— Перестань, не говори глупости, — сказала Элизабет.

Люсия обеими руками обняла дрожащую фигурку в голубой пижаме, подвела ее к кровати и усадила рядом с собой.

— Мамина радость, что случилось? Что тебе сделала эта вредная Барбара?

Джейн вытерла слезы тыльной стороной руки, всхлипнула, покосилась на Элизабет, которая ответила ей милой, но многозначительной улыбкой, и решила ничего не рассказывать.

— Я не хочу ябедничать, — сказала она, насупившись.

В этот момент в спальню вошла Барбара, невозмутимая, свеженькая — лицо начисто вымыто, зубы надраены, рыжеватые колечки волос влажно блестят. В этот момент она была поразительно похожа на отца.

Люсия нежно обняла младшую дочку. К старшей она обратилась довольно сурово:

— Что у вас случилось? Почему Джейн плачет? Барбара, ты уже взрослая, и я считаю…

— Мама, ты не права! Ну почему ты всегда обвиняешь меня? — возмутилась Барбара, взъерошив мокрые волосы. — Джейн сама начала. И вообще она плакса-вакса. Если бы она так вела себя у нас в школе, ее просто засмеяли бы.

Джейн опять скуксилась и стала вырываться из объятий матери.

— А я не хочу в твою дурацкую школу и никогда туда не пойду! Моя школа намного лучше, а ты вредная и всегда меня дразнишь…

Не успела еще Люсия ничего сказать, как Элизабет решительно положила конец препирательствам. Она знала, что Люсия станет ласкать и утешать маленькую, трогательную, такую хорошенькую и пухленькую Джейн, а Барбару будет ругать, сама же Элизабет всегда стояла за справедливость и не позволяла чувствам брать верх.

— Если позволите, Люсия, я сама разберусь. Я догадываюсь, в чем дело. Барбара любит подразнить Джейн и иногда не может вовремя остановиться, а Джейн, к сожалению, воспринимает все слишком серьезно… — Она повернулась к девочкам: — Так, быстренько надеваем ночные рубашки и марш в постель. И чтобы больше я не слышала ни слова! А то завтра не поедем на моторной лодке за конфетами. Будете сидеть весь день в детской и штопать носки. Кстати, у вас их накопилось немало…

Люсия предоставила гувернантке разрешить конфликт. Она так измучилась, что ей было не до этой детской ссоры, тем более что она знала: их размолвка продлится не больше пяти минут. Голова у нее шла кругом от собственных проблем и неприятностей. Джейн и Барбара, повинуясь строгому голосу Элизабет, быстро улеглись, и Люсия шагнула к выходу.