Мэри Пэт в курсе, что сегодня молодежь поголовно торчит на марихуане и кислоте. Ну и пьянствует, куда без этого. В Южке [По-английски это район Бостона называется Саути (Southie).] дети, можно сказать, рождаются на свет с бутылкой «Шлица» в одной руке и пачкой «Лакиз» [«Шлиц» (Schlitz) — пиво Пивоварни Йозефа Шлица, основанной в г. Милуоки, штат Висконсин, в 1849 г. Начиная с 1902 г. эта фирма неоднократно становилась крупнейшим производителем пива в США. «Лакиз» — сигареты американской марки «Лаки страйк», одной из старейших в мире.] в другой. А ведь есть еще гребаные шприцы и коричневый порошок, который превращает здоровых ребятишек в трупы или полутрупы меньше чем за год, — вот самая страшная дрянь. Если Джулз ограничится пивом и сигаретами, ну и, может, косячком время от времени, то просто испортит внешность. Все одно в социальном жилье красоту хрен сохранишь. Но упаси Господь она пересядет на наркоту… Еще одной утраты Мэри Пэт просто не вынесет.
Лишь пару лет назад она осознала, что Джулз вообще нельзя было растить здесь. Это тебе не Мэри Пэт, будто сошедшая с конвейера по выпуску суровых ирландских бабищ: широкоплечая, коренастая, крепко сложенная — хоть сейчас на роллер-дерби [Роллер-дерби — командный контактный вид спорта (преимущественно женский) на роликовых коньках-квадах. Матч (баут) проходит на овальном треке. Специальные игроки, джеммеры, набирают очки, обходя противников на круг и более; задача остальной команды — блокировать продвижение джеммеров противника.] или в какой другой командный спорт; достаточно взглянуть на ее фотографии в младенчестве и детстве. Многие охотнее сошлись бы один на один с бешеной бродячей собакой, чем связались с девчонкой из Южки, да еще и выросшей в социальном жилье.
Но то Мэри Пэт.
А вот Джулз, наоборот, длинная и жилистая, с копной мягких волос цвета красного яблока. Все ее существо, хрупкое и женственное, будто бы заранее обречено на разбитое сердце, как шахтер на антракоз. Даже не верится, что столь нежное создание — нежные глаза, кожа, душа — родилось из чрева Мэри Пэт. И нежность эту не скрывали ни грубые манеры, ни курево, ни даже умение ругаться, как сапожник, и плеваться, как грузчик. Мать Мэри Пэт, Луиза — или Уиззи — Флэнаган, эталон крепкой ирландской бабищи, взмыленная после очередного ужина по случаю Дня благодарения, не раз говаривала дочери: «Ты либо дерешься, либо бежишь. Только бежать иногда бывает некуда».
Мэри Пэт все чаще задумывается, как бы им свалить из Коммонуэлса, пока дочери не пришлось на себе узнавать, что из слов бабушки про нее.
— Ну и где там будет ваш митинг? — спрашивает Джулз.
— В центре.
— Да ну? Чё, прям через мост пойдете? — Дочка тушит сигарету и с кривой усмешкой меряет мать взглядом. — Ты себя в зеркало-то видела?
— Мы пойдем к самой мэрии. — Мэри Пэт кладет ладонь ей на руку. — Там мы им, на хрен, покажем, никуда не денутся. Пусть знают, что мы за своих детей горой.
В улыбке у Джулз читаются одновременно надежда и обреченность.
— Правда? — Она опускает голову и еле слышно шепчет: — Спасибо, ма.
— Конечно, правда, моя маленькая!
Мэри Пэт сглатывает подступивший к горлу комок. Это был, пожалуй, самый долгий их разговор — вот так, наедине, по душам — за последние месяцы. Мэри Пэт уже и позабыла, насколько это приятно.
Короткий хлопок и треск. По полу и стенам прокатывается дрожь, после чего над плитой загорается лампочка, а оконные вентиляторы приходят в движение. В соседних квартирах оживают и начинают перекрикивать друг друга радиоприемники и телевизоры. Кто-то радостно улюлюкает.
С визгом «Чур я в душ первая!» Джулз вскакивает с табуретки и несется в ванную, будто увидела знакомого, которому должна денег.
Мэри Пэт наконец варит себе кофе, идет с чашкой в гостиную, берет опорожненную недавно пепельницу и включает телевизор. В новостях только и разговоров, что об их Южке да наступающем учебном годе. Черных детишек будут возить автобусами сюда, белых — в Роксбери. Ни одну из сторон эта перспектива не радует.
Исключение составляют, конечно же, агитаторы — черные, которые подали в суд на Школьный комитет и вообще последние лет девять забрасывали его жалобами, потому что им, видите ли, всё не так. Работая в Мидоу-лейн-мэнор и на обувной фабрике, Мэри Пэт повидала черных достаточно, чтобы не считать их поголовно бессовестными и ленивыми. Среди них хватало добропорядочных, трудолюбивых, воспитанных, хотевших того же, чего и она: нормально зарабатывать, по-человечески питаться и спокойно растить детей. Поэтому Мэри Пэт и учила своих сына и дочь, что в ее присутствии «ниггерами» можно называть только тех, кто ведет себя нагло, нигде не работает, не живет с семьей, а детей рожает лишь ради пособий.
— Ну, ма, это ты перечислила всех, кого я встречал, — сказал Ноэл незадолго до отбытия во Вьетнам.
— И скольких ты встречал, если не секрет? — поинтересовалась Мэри Пэт. — Что, много цветных шатаются по Вест-Бродвею?
— Ну нет, зато в центре их до фига. И в метро. — Он поднял руку, будто держится за поручень, а другой почесал под мышкой, угукая, как шимпанзе.
— Веди себя прилично! — Мэри Пэт отвесила ему подзатыльник. — Я тебя таким невежей не воспитывала.
Сын в ответ только улыбнулся.
Господи, как ей не хватает этой улыбки… Впервые Мэри Пэт увидела ее, широкую и кривоватую, когда Ноэл, насосавшись молока, лежал у нее на руках, и в сердце открылось пространство, которое не закрывается до сих пор, как ни придавливай.
Ноэл тогда поцеловал мать в макушку:
— Ты в курсе, ма, что слишком правильная для наших трущоб?
И с этими словами ушел на улицу. В Южке всякий ребенок любил торчать на улице, но больше всех — дети из социального жилья. Сидеть дома им было так же невмоготу, как богатеньким ублюдкам сидеть на работе. В четырех стенах приходилось нюхать соседскую еду, слушать ссоры, скрип кроватей, смыв в туалете, радио, магнитофоны и телики. Иногда казалось, будто ты наяву чуешь запах чужих потных подмышек, прокуренного дыхания и немытых ног…
Джулз заходит в гостиную в старом клетчатом халатике, который ей уже размера на два мал, и начинает вытирать волосы полотенцем.
— Ну что, идем?
— Куда?
— Ты, вообще-то, обещала мне закупиться к школе.
— Когда?
— Сегодня, блин. Ма, ты чё?
— А кто платить будет?
— Ну хорош придуриваться.
— Я не придуриваюсь. Ты в курсе, что плита не работает?
— Ну и чё? Все равно ты ни хрена не готовишь.
Мэри Пэт не выдерживает и в ярости вскакивает с дивана.
— Это кто не готовит, мерзавка?! Нам просто газ перекрыли!
— И кто в этом виноват?
— Работу себе найди, поняла? Еще раз такое услышу, волосы выдеру!
— Я работаю вообще-то.
— Нет, милая моя, подработки не считаются. С них за квартиру не заплатишь.
— Ага, как и за газ, походу.
— Богом клянусь: еще одно слово из твоего поганого рта и ты у меня до следующей недели с постели встать не сможешь!
Джулз, подняв кулаки, начинает скакать по комнате — натуральный боксер на ринге, еще и в своем комичном халатике да с полотенцем на плечах — и при этом чуть не ржет. Мэри Пэт тоже не в силах удержать смех.
— Руки опусти, а то по зубам себе, чего доброго, заедешь — всю жизнь будешь шепелявить.
Джулз щерится и, не прекращая дурацкую пляску, показывает два средних пальца.
— Ну так что, в «Робеллз»?
— Говорю тебе: денег совсем нет.
Джулз останавливается и обматывает полотенцем голову.
— Вот не надо. Есть. Может, на газ не хватит, но уж на «Робеллз»…
— Нет, — отрезает Мэри Пэт. — Не хватит.
— Хочешь, чтобы я пошла в школу к этим африкосам и выглядела беднее их? — Глаза у дочери наполняются слезами, и она яростно утирает их краешком полотенца. — Ма, ну пожалуйста!
Мэри Пэт представляет, каково той будет в первый же день, испуганной и дрожащей, с огромными карими глазами.
— Ладно, пара «баков» найдется, — уступает она наконец.
Джулз бухается на колени, изображая благодарность.
— О спасибо тебе!
— Только сначала ты поможешь мне обойти несколько домов.
— Вот щас не поняла. Каких еще домов?
* * *
Начинают с Дорчестер-Хайтс, стучат во все дома вокруг парка и монумента [Монумент в Дорчестер-Хайтс — мраморная башня высотой 35 м, посвященная событиям американской Войны за независимость, в частности эвакуации английских войск, осаждавших Бостон в течение 11 месяцев, 17 марта 1776 г. под напором Континентальной армии Джорджа Вашингтона. // Согласно популярной в эзотерике легенде, семь мудрецов записали на пальмовых листах судьбы всех людей на свете. В Индии в библиотеке рукописей на пальмовых листах можно отыскать и прочитать и свою судьбу, и судьбу любого другого человека. (Примечание переводчика). ]. Много кого нет (или, может, притворяются, приняв Мэри Пэт с Джулз за научных христиан [Научные христиане — последователи религиозного течения под названием Христианская Наука, основанного Мэри Бейкер-Эдди в 1879 г. на основе либерального протестантизма. Объединены в Церковь Христа-Ученого. // Wildgänse rauschen durch die Nacht // Mit schrillem Schrei nach Norden — // Unstäte Fahrt! Habt acht, habt acht! // Die Welt ist voller Morden. // (Примечание переводчика).], распространяющих свое «евангелие»), но остальные открывают. Убеждать почти никого не приходится: праведного гнева и недовольства в избытке. В пятницу будут все.
— А хрен ли, — прокуренным голосом говорит им пожилая женщина с ходунками, — конечно, придем!
* * *
Заканчивают обход уже ближе к вечеру. Солнце садится — точнее, опускается в бурые клубы дыма, что бесконечной лентой ползут с ТЭЦ в конце Вест-Бродвея. Они заходят в «Робеллз», где Джулз выбирает себе тетрадку, упаковку ручек, синий нейлоновый ранец, пару джинсов с широким клешем и высокой посадкой. После этого идут в супермаркет «Финэст», где Мэри Пэт покупает упаковку замороженной еды. На вопрос, чем будет ужинать она, Джулз напоминает о своей вечерней свиданке с Рамом. Стоя в итоге в очереди на кассу с едой на одного и номером «Нэшнл инквайрер», Мэри Пэт думает: «Не хватает только стикера на лбу с надписью “Одинокая, стареющая и толстеющая”».
По дороге домой Джулз ни с того ни с сего спрашивает:
— А ты когда-нибудь задумывалась, есть ли что-то после всего этого?
— Чего-чего?
Джулз сходит с бордюра на проезжую часть, чтобы не наступить на толпу муравьев, объедающих разбитое яйцо. Обойдя молодое деревце, снова поднимается на тротуар.
— Просто, ну, типа, казалось ли тебе когда-нибудь, что все должно быть так, а на деле иначе? И ты не знаешь, правильно ли это, потому что ничего другого, типа, не видела? А видела только, ну, вот это. — Она обводит рукой Олд-Колони-авеню, по которой они идут, и чуть-чуть отклоняется, чтобы не задеть Мэри Пэт. — Ну ты ведь чувствуешь, да?
