— Нет. А в чем дело?

— Да просто забавный случай, — сказал Шон. — Парень упирается, цепляется за свои ключи, а потом швыряет их. Пример пьяной логики. Правда?

— Наверно.

— Ты не заметил тогда чего-нибудь необычного?

— В каком смысле?

— Ну, скажем, кто-нибудь в баре смотрел на девушек недружелюбно. Ты, наверное, встречал таких — косятся на молоденьких девушек с какой-то даже злобой, пережить не могут, что их время прошло, а кровь все еще бурлит, вот они и косятся, словно кто-то виноват. Тебе попадались такие?

— Уж наверное.

— И в баре в ту ночь тоже?

— Не заметил. Я все больше матч смотрел. Я и на девушек-то не глядел, Шон, пока они на стойку не вспрыгнули.

Шон кивнул.

— Хорошая игра была, — сказал сержант Пауэрс.

— Ее Педро сделал, — сказал Дейв. — Нам бы вообще ничего не забили, если б не промашка в восьмом периоде.

— Да, игрок что надо. Не даром свой хлеб ест, верно?

— Лучшего игрока сейчас просто нет.

Сержант Пауэрс повернулся к Шону, и оба они одновременно встали.

— Все? — спросил Дейв.

— Да, мистер Бойл. — Сержант пожал ему руку. — Вы нам очень помогли, сэр.

— Пожалуйста. Всегда рад.

— О, черт, совсем забыл! — воскликнул сержант Пауэрс. — Куда вы направились после Макджилса, сэр?

Слово выскочило у Дейва раньше, чем он успел подумать:

— Сюда.

— Домой?

— Угу. — Дейв старался не отводить взгляда и отвечать твердым голосом.

Сержант Пауэрс опять раскрыл свой блокнот.

— К часу пятнадцати был дома. — Записывая, он смотрел на Дейва. — Так будет верно?

— В общем, да. Конечно.

— Вот и хорошо, мистер Бойл. Еще раз благодарю.

Сержант Пауэрс уже стал спускаться по лестнице, но Шон задержался в дверях.

— Я и вправду был очень рад тебя видеть, Дейв.

— А я тебя, — сказал Дейв, силясь вспомнить, что его раздражало в Шоне, когда они были детьми. Но так и не вспомнил.

— Надо нам как-нибудь пивка выпить, — сказал Шон. — И не откладывая в долгий ящик.

— Буду рад.

— Заметано. Ну, бывай, Дейв.

Они обменялись рукопожатием, и Дейв старался не поморщиться, когда рука Шона сжала его вспухшую руку.

— Ты тоже, Шон.

Шон стал спускаться, а Дейв остался на площадке. Шон махнул ему рукой через плечо, и Дейв помахал ему в ответ, хотя и знал, что Шон этого не видит.

Прежде чем отправиться к Джимми и Аннабет, он решил выпить пива в кухне. Он надеялся, что Майкл повременит и не сразу сбежит вниз, заслышав, что Шон и второй полицейский уехали. Дейв нуждался в минутной передышке, маленькой паузе, чтобы привести в порядок мысли. Он не совсем понял, что происходило в гостиной, — Шон и другой полицейский задавали ему вопросы, но кем они его считали, свидетелем или подозреваемым? Неопределенность их тона заставляла Дейва сомневаться в истинной цели их посещения. И эти сомнения вызвали у него сильный приступ головной боли. Когда Дейв в чем-то сомневался, когда истинные основания или причины колебались, становясь шаткими и неуловимыми, голова его начинала раскалываться, словно ее резали мясницким ножом. Она болела, и не только болела.

Дело в том, что иногда Дейв переставал быть Дейвом. Он был тогда Мальчишкой, Мальчишкой, Сбежавшим от Волков. И не от одних Волков, но и от Взрослых. А это было другое существо, чем просто Дейв Бойл.

Мальчишка, Сбежавший от Волков и от Взрослых, был сумеречным зверем, двигавшимся по лесистым просторам молчаливо и незаметно. Он жил в мире, невидимом, неведомом остальным, мире, им неизвестном, которого они не желали знать: мир этот темным потоком тек рядом с обычным миром, параллельно ему. Это был мир светлячков и сверчков, который можно было подглядеть лишь краем глаза, обнаружить на долю секунды, чтобы тут же, едва повернув голову, опять потерять из виду.

В этом мире Дейв пребывал довольно часто. Не в качестве Дейва, а Мальчишкой. И Мальчишкой трудным. Он вырос более злым, более неуравновешенным, способным на поступки, которые настоящий Дейв не мог себе даже вообразить. Обычно Мальчишка этот обитал лишь в снах Дейва, темным силуэтом мелькая за деревьями, различимый лишь изредка. И пока он оставался там, в этом туманном лесу сновидений, он был безвреден.

Однако с самого детства Дейв страдал приступами бессонницы. Бессонница могла накатывать после месяцев и месяцев здорового сна, ввергая его вновь в сумбурный и неспокойный мир бесконечных пробуждений и полудремы. Несколько дней бессонницы — и Дейв краем глаза начинал различать вещи, обычно невидимые. Чаще всего это были мыши, шмыгающие из угла в угол, сигающие через стол; а иногда — черные мухи, вьющиеся в темных закоулках, влетающие и вылетающие из комнаты. Перед глазами внезапно вспыхивали огненные шары, а окружающие казались гуттаперчевыми. А Мальчишка из сновидений был готов вот-вот стать реальностью. Обычно Дейв мог его сдерживать. Мальчишка кричал ему в уши, смеялся не к месту. Грозился прорвать маску спокойствия, прикрывавшую лицо Дейва, и обнаружить перед всеми свою неприглядную сущность.

Эти три дня Дейв не спал. Он лежал без сна, глядя на спящую жену, а Мальчишка плясал в его мозгу, в его сером веществе, и перед глазами мелькали разряды молнии.

— Мне просто надо привести в порядок мысли, — прошептал он и отхлебнул пива.

Привести в порядок мысли, и все будет хорошо, твердил он себе, слыша шаги Майкла на лестнице, упорядочить их, замедлить круговерть, и я наконец высплюсь, а Мальчишка уберется в свои заросли, окружающие не будут казаться гуттаперчевыми, мыши попрячутся по норам, и за ними последуют и мухи.

* * *

Когда Дейв вместе с Майклом выбрался к Джимми и Аннабет, был уже пятый час. Народ расходился, и атмосфера в доме была не из приятных: полупустые блюда с пышками и пирожными, в гостиной накурено так, что дышать трудно, — ведь там дымили целый день, с тех пор как стало известно о Кейти. Утром и ранним днем всех пришедших объединяли общая скорбь и любовь, но ко времени приезда Дейва чувства эти охладели, сменившись своего рода усталой отрешенностью, и на нервы действовали скрип стульев и бесконечные приглушенные прощания у двери.

По словам Селесты, Джимми почти все послеполуденное время провел на заднем крыльце. В дом он заходил всего несколько раз — справиться об Аннабет и выслушать еще несколько соболезнований — и тут же снова спешил на крыльцо, сидел там под развешанным на веревке бельем, давным-давно пересохшим и задубелым. Дейв спросил Аннабет, не нужна ли его помощь, может быть, надо что-нибудь принести, но та, даже не дослушав, покачала головой, и Дейв понял, что спрашивать было глупо. Если бы Аннабет что-то и понадобилось, нашлось бы человек десять, если не пятнадцать, к которым она обратилась бы скорее, чем к нему, Дейву, а сам он старался вспомнить, зачем он здесь, и не слишком дергаться, вспоминая. Вообще, видно, он не принадлежит к тому сорту людей, к которым хочется обращаться за помощью. Иногда он казался не от мира сего и с глубокой тайной горечью и сожалением сознавал, что, наверное, ему на роду написано производить впечатление человека ненадежного.

Вот это-то сознание своей отрешенности он и вынес сейчас на крыльцо. Он подошел к Джимми сзади. Тот сидел под хлопающим на ветру бельем в старом шезлонге и чуть поднял голову, заслышав его шаги.

— Я помешал, Джим?

— Дейв… — Джимми улыбнулся Дейву, появившемуся из-за шезлонга. — Нет-нет, старина, присаживайся.

Дейв опустился на пластмассовый ящик из-под молочных бутылок, стоявший напротив шезлонга. Шум из квартиры за спиной Джимми доносился сюда приглушенно — невнятными голосами, звоном столовых приборов.

— За весь день мне не удалось и словом с тобой перемолвиться, — сказал Джимми. — Как поживаешь?

— Господи, — удивился Дейв, — как ты поживаешь?

Джимми потянулся, подняв руки над головой, зевнул.

— Знаешь, сколько людей меня спрашивало об этом? Наверное, чувствую я себя так, как положено. Переменчиво, час на час не приходится. Как теперь? Теперь вроде ничего. Но наверное, потом будет по-другому. Похоже, что так. — Он снова пожал плечами и взглянул на Дейва: — Что у тебя с рукой?

Дейв посмотрел на свою руку. У него был целый день, чтобы придумать объяснение, но он напрочь забыл о руке.

— Это? Помогал приятелю диван ставить, оперся о косяк на лестнице и прищемил диваном.

Джимми, склонив голову, разглядывал вспухшие посиневшие костяшки Дейва.

— Да? Ясно.

Дейв видел, что объяснение его неубедительно, и решил, что, когда его спросят в следующий раз, надо иметь в запасе что-нибудь получше.

— Такая глупость, — сказал он. — Сам себе увечье нанес. Знаешь, как это бывает…

Теперь Джимми глядел ему в глаза, забыв о руке, и черты его смягчились. Он сказал:

— Я так рад тебя видеть, старина.

Дейв чуть было не спросил: «Правда?»

За двадцать пять лет их знакомства на памяти Дейва Джимми ни разу не был рад его видеть. Иногда он чувствовал, что тот не прочь его видеть, но это ведь не одно и то же. Даже когда жизнь вновь свела их, женив на двоюродных сестрах, Джимми не выказывал Дейву большей симпатии, чем просто знакомому. И вскоре Дейв начал воспринимать такую версию их отношений как данность.

Никогда они не были друзьями, не сражались в пристенок, не пинали консервную банку, дурачась на Рестер-стрит. Не гуляли целый год по субботам вместе с Шоном Дивайном, не играли в войну среди куч гравия возле Харвест, не прыгали с крыши на крышу служебных гаражей возле Поуп-парка, не смотрели вместе «Челюсти» в «Рене Чарльз», вжавшись в кресла и вскрикивая от страха. Никогда они не пытались перещеголять друг друга в лихой езде на велосипеде, не спорили, кто будет Старски, а кто — Колчак из «Крадущегося в ночи», не ломали санок на головокружительном спуске с Сомерсет-Хилл после бурана 75-го года. И не подъезжала к ним на Гэннон-стрит машина, пахнувшая яблоками.

Но вот он, Джимми Маркус, день спустя после того, как дочь его была найдена мертвой, и он говорит Дейву, что рад его видеть, а Дейв, как и за два часа до этого, во время беседы с Шоном, видит, что это правда.

— Я тоже рад тебя видеть, Джим.

— Как-то там наши девочки? — спросил Джимми, и в глазах его даже появилось что-то вроде улыбки.

— По-моему, справляются. А где Надин и Сара?

— Они с Тео. Ты, старик, поблагодари от меня Селесту, хорошо? Она нам сейчас прямо как божий ангел.

— Не надо благодарностей, Джимми, старина. Все, что в наших силах, мы с Селестой с радостью сделаем.

— Знаю. — Потянувшись, Джимми стиснул плечо Дейва. — Спасибо.

В эту минуту Дейв чего бы только не сделал для Джимми — поднял бы дом на грудь и держал так, пока Джимми не сказал бы, куда поставить.

И у него чуть не выскочило из головы, зачем он вышел на крыльцо. Ему надо было рассказать Джимми, что он видел Кейти в субботу вечером у Макджилса. Надо было выговорить это, потому что, если откладывать и сказать потом, Джимми удивится, почему он не сказал ему об этом раньше. Надо сказать, пока Джимми не узнает это от других.

— Знаешь, кого я сегодня видел?

— Кого? — спросил Джимми.

— Шона Дивайна, — сказал Дейв. — Помнишь его?

— Еще бы, — сказал Джимми. — До сих пор храню его ловушку.

— Что?

Джимми помахал рукой — дескать, не важно.

— Он теперь полицейский. И именно ему поручено дело Кейти. Он ведет расследование — так, по-моему, у них это называется.

— Да, — сказал Дейв. — Он заезжал ко мне.

— Заезжал к тебе? — удивился Джимми. — Гм… А что это ему у тебя понадобилось?

— Я был у Макджилса в субботу вечером. И Кейти там была. — Дейв постарался произнести это как ни в чем не бывало. — Я оказался в списке посетителей.

— Кейти там была, — повторил Джимми. Он поднял глаза, сощурился. — Ты видел Кейти в субботу вечером, Дейв? Мою Кейти?

— Ну да, Джим. Я про это и говорю. Я был в баре, и она была там. А потом она ушла с подружками и…

— С Дайаной и Ив?

— Ага, с этими девушками, с которыми она всегда повсюду ходит. Они ушли, вот и все.

— Вот и все, — сказал Джимми, устремив взгляд вдаль.

— Я в том смысле, что больше я ее не видел. Но в список я попал.

— Попал в список, понятно. — Джимми улыбнулся, но не Дейву, а чему-то, что, видно, различал вдали его взгляд. — А ты говорил с ней в тот вечер?

— С Кейти? Нет, Джим. Я смотрел матч по телевизору с Большим Стэнли. Я только поздоровался с ней, кивнул. А потом, когда оторвался от экрана, ее уже не было.

Джимми немного помолчал, ноздрями втягивая воздух и время от времени кивая своим мыслям. А потом он вдруг взглянул на Дейва и криво улыбнулся:

— Приятно.

— Что? — спросил Дейв.

— Сидеть здесь вот так. Просто посидеть. Приятно.

— Да?

— Посидеть, оглянуться кругом, — продолжал Джимми. — Ведь всю жизнь торопишься, спешишь — работа, дети, вечно черт знает в каких бегах, пока с ног не валишься. Даже скорость сбавить и то невозможно. А вот сегодня… День особенный, правда? На другие не похожий, а все же и тут приходится заниматься мелочами. То надо позвонить Питу и Сэлу, напомнить, чтоб как следует заперли магазин. То проследить, чтобы девочек, когда проснутся, умыли и одели как надо. То узнать, как там жена, держится ли. Понимаешь? — Он хитро улыбнулся Дейву, наклонился вперед, чуть покачиваясь, стиснув руки в один большой кулак. — То жать всем руки, принимать соболезнования, освобождать место в холодильнике для всей этой еды и питья и терпеть моего тестя, а потом еще позвонить медицинским экспертам, узнать, скоро ли они отдадут мне тело моей девочки, потому что ведь надо договориться с похоронным агентством Рида и с отцом Вера в Святой Цецилии, заказать поминальный стол и зал, где будут поминки, и…

— Джимми, — сказал Дейв, — что-нибудь из этого могли бы взять на себя мы.

Но Джимми продолжал, словно Дейва рядом и не было:

— …и ни в одном из этих дел я не могу упустить ни единой мелочи, ведь, упусти я что, и это будет для нее как вторая смерть, и люди потом, лет через десять, будут помнить про Кейти лишь то, как все было не так на ее похоронах, а я не могу допустить, чтобы помнили про нее это, понимаешь? Потому что Кейти, старина, с шести лет уж точно, была девочкой очень-очень аккуратной, чистенькой, всегда очень заботилась об одежде, чтобы хорошо выглядеть. Вот потому-то и приятно и даже здорово просто посидеть на крылечке, оглядеться и постараться вспомнить про Кейти что-нибудь такое, чтобы немного поплакать. Ведь знаешь, Дейв, меня начинает порядком бесить, что я никак не могу расплакаться, поплакать по ней, моей родной дочке. Ни одной чертовой слезы не пролил еще!..

— Джим…

— Да?

— Но ты ведь сейчас плачешь!

— Ей-богу?

— Да ты до лица дотронься!

Джимми коснулся рукой щеки, по которой катились слезы. Отдернув руку, он секунду смотрел на мокрые пальцы.

— Черт, — сказал он.

— Хочешь, чтоб я ушел?

— Нет, Дейв, нет. Посиди еще немного, если тебе ничего.

— Мне ничего, Джим, ничего…

17

Один короткий взгляд

За час до назначенной встречи у Мартина Фрила Шон и Уайти заехали домой к Уайти, чтобы тот сменил рубашку, закапанную в обед.

Уайти жил с сыном Терренсом в многоквартирном доме из белого кирпича у самой южной границы города. Квартира была устлана бежевым ковровым покрытием, стены в ней были кремовыми, и пахло в ней мертвенным запахом гостиницы или больницы. Когда они вошли, телевизор был включен, хотя дома никого не было, тихо играла музыка, а на ковре возле черной махины музыкального центра валялись разрозненные части игры «Сега». Напротив телевизора и музыкального центра стояла продавленная кушетка, а судя по оберткам из «Макдональдса» в мусорной корзине, которые тут же заприметил Шон, морозильник здесь был в основном набит готовыми обедами.

— Где Терри? — спросил Шон.

— На хоккее, наверное, — сказал Уайти. — Или на бейсболе… Сейчас сезон. Но больше он увлекается хоккеем. Пропадает на чемпионате.

Шон однажды видел Терри. В четырнадцать тот был здоровенным детиной, настоящим великаном, и Шон представил себе его года через два, представил, в какой ужас будет повергать противника его появление на льду, его мощные, на бешеной скорости броски.

Терри был оставлен на попечение отцу, потому что мать и не думала оспаривать у него это право. Она бросила мужа и сына несколько лет назад ради адвоката, специалиста по гражданскому праву, обвиненного позднее в растрате и, как это слышал Шон, дисквалифицированного. С адвокатом этим она осталась, сохранив хорошие отношения и с Уайти. Во всяком случае, говорил он о ней так, что забывали о его разводе.

Сейчас, войдя в гостиную вместе с Шоном, Уайти тем не менее о нем напомнил. Расстегивая рубашку и поглядывая на разбросанные на полу части «Сеги», он заметил:

— Сьюзен говорит, что мы с Терри устроили здесь настоящую берлогу. Она закатывает глазки, но знаешь, по-моему, это она просто из ревности. Пива или еще чего-нибудь?

Шону вспомнились слова Фрила о том, что Уайти пьет, и он представил себе, каким взглядом тот встретит Уайти, если от него будет разить, как из пивной бочки. А кроме того, зная Уайти, можно было заподозрить и то, что он испытывает его, Шона, — ведь все сейчас смотрят на него с пристрастием.

— Принеси-ка воды, — сказал он, — или кока-колы.

— Вот хороший мальчик, — сказал Уайти. Он улыбался с таким видом, будто действительно испытывал Шона, но что-то неуловимое во взгляде говорило о том, что на самом деле ему хочется выпить. Облизнувшись, Уайти сказал: — Я принесу две банки кока-колы.

Вернувшись из кухни с двумя банками, одну он вручил Шону. Потом направился в ванную, маленькую, рядом с гостиной, и Шон услышал, как он стягивает рубашку и плещется под краном.

— Все это дело становится каким-то неопределенным! — крикнул Уайти из ванной. — У тебя тоже такое чувство?

— Есть немножко, — признался Шон.

— Алиби Феллоу и О'Доннела выглядят вполне солидно.

— Это не означает, что они не могли кого-то нанять, — заметил Шон.

— Согласен. Ты думаешь именно так?

— Да нет. Слишком грязная работа.

— Однако совсем исключить эту версию нельзя.

— Нельзя.

— Надо нам еще раз получше допросить этого паренька Харриса, хотя бы потому, что алиби у него нет. Но вообще-то, старина, не подходит ему такое дело. Слабоват он для этого.

— Но мотив все же усмотреть можно, — сказал Шон. — Например, зреющая ревность к О'Доннелу или что-нибудь в этом роде.

Уайти вышел из ванной, вытирая полотенцем лицо; на белом животе его через всю диафрагму слева направо змеился красный шрам, стягивающий кожу.

— Ну, так что этот парень? — Он опять направился в спальню.

Шон вышел за ним в переднюю.

— Преступником он мне тоже не очень видится, но надо в этом удостовериться точно.

— К тому же есть еще папаша и эти ее полоумные дядюшки, но наши уже переговорили с соседями, и не думаю, что путь наш ведет сюда.

Прислонившись к стене, Шон отпил кока-колы.

— Учитывая полную неопределенность всего этого дерьмового дела, сержант, думаю…

— Да, поделись со мной всеми предположениями. — Уайти появился в коридорчике в накинутой на плечи свежей рубашке. — Старушка эта, Прайор, — сказал он, застегивая пуговицы, — говорила, что не слышала крика.