Дэвид Духовны

Мисс Подземка

Моей матери, бравшей меня в первые поездки на метро в Музей естественной истории; там, где хотели бы, мы оказывались едва ли, но кто знал, что очутимся здесь? Наверное, в этом все дело. Любопытство и неискушенность научили нас ценить не пункт назначения, а поездку. Костям тираннозавра — за то, что они стали таким вот пунктом назначения среди грёз/кошмаров. Мэделин Уэст и всем бывшим и будущим Мисс Подземка — не сходите с поезда, пейзаж переменится. Тебя это касается тоже, Кид Миллер, ты в некотором будущем, возможно, станешь думать об Uber, как я пишу о метро. И Нью-Йорку, месту моего рождения. Однажды я оставлю тебя, но пока нет, не теперь.

Из Царства-под-Волной она явилась
И в грёзы облеклась, чтоб он сверкнул
В ее корзине. Сиды ведь рыбачки:
Мужчин в два счета ловят на крючок,
А грёзы им — наживка.

У. Б. Йейтс,

“Единственная ревность Эмер” [Пер. А. Блейз.]

Часть первая

Даже сейчас, бывает, я в метро поднимаю взгляд на рекламу, закрываю глаза, а там — Мисс Подземка. Пусть и не самая красивая девушка на свете — зато наша.

Эд Коч [Эдвард Ирвин “Эд” Коч (1924–2013) — американский юрист, политик, кинокритик, телеведущий, бывший мэр Нью-Йорка (1978–1989).]

Эмер

В 18:37 20 марта Эмер Ганвейл сидела в поезде линии МСП [МСП, “Межрайонные скоростные перевозки” — частная нью-йоркская компания, обеспечивавшая работу нескольких линий подземного и надземного скоростного транспорта с 1904 по 1940 год.] на Лексингтон-авеню глубоко под Манхэттеном, поезд несся в будущее, но, есть надежда, с остановкой на Девяносто шестой улице. Эмер старательно отводила взгляд от мужчин. Красивой она себя не считала, но кое-каким мужчинам кое-что иногда в ней нравилось. Кое-что. Иногда. Кое-каким. Будто она — один сплошной анекдот. Сине-зеленое преломление у нее в глазах эдакой обворожительной, вселенской, непринужденной меланхолии, словно она смотрит на все издали, с чуть ироничной отстраненностью. Баловалась йогой, иногда забиралась на “ИстэйрМастер” [“StairMaster” (c 1983) — американская компания, производящая тренажеры.] или велотренажер; ньюйоркчанка.

Здесь, в условном плену вагона метро, казалось, что мужская неотвязная потребность беспардонно пялиться на женщин превращается в жутковатую игру в гляделки. Бедра врастопырку, облизываем губы, трахаем взглядом — утомляем. В обеззараживающем свете улицы эти мужчины себя так вести ни за что не стали бы, зато под землей, взаперти, они же прибегают к первобытным, чуть ли не тюремным ужимкам — проверяют, кто тут за главного. Прямо-таки подземный заповедник для крупной дичи, думала Эмер. Стэнфордский эксперимент здесь что ни день. Спасибо Джобсу за айфон, он втянул немало подземных странников в безобидную, зачарованную солипсическую грёзу, хотя подтолкнул некоторых добавлять к бездеятельным похотливым гляделкам настырное музыкальное сопровождение. Такая публика все равно что дети малые: думают, что раз они тебя не слышат, тебе их не видно.

Она рассмеялась от этой мысли и нечаянно встретилась взглядом с гомункулом, облаченным в тонкую полосочку, напротив нее; он счел это знаком расположения к себе Эмер и развел бедра на ширину даже не одного или двух, а целых трех сидений. Этот антисоциальный жест — менспрединг на несколько сидений, пусть вроде как проветривается солидное “хозяйство” — стал на несколько месяцев в 2014 году поводом для настоящей одержимости городских СМИ, породил отдельное понятие и шестидневную культурную войну.

Эмер ощутила, как холодная капля пота высвобождается у нее в правой подмышке и устремляется вниз по ребрам до широты пупа. Манафортоподобный [Пол Джон Манафорт-мл. (р. 1949) — американский юрист, лоббист, политический консультант, руководитель избирательной кампании кандидата в президенты США Доналда Трампа в 2016 году.] бедра-врастопырку в полосатом костюме — может, уолл-стритский, из верхнего одного или десяти процентов — выгнул брови и самую малость поддал тазом, достаточно неприметно, чтобы для общественности все осталось в пределах убедительного отрицания. Пробежал языком по губам. Гадость какая. Пошлятина. Дважды невезуха. Эмер непроизвольно поморщилась и жестом изобразила тошноту — так, наверное, машут распятием перед Дракулой.

Без книги Эмер оказывалась редко; ей близки были романисты XIX века — Джордж Элиот, Джейн Остен, Чарлз Диккенс, но в этот раз печатного материала под рукой не оказалось. Эмер обнаружила, что ей смотреть на экран смартфона или планшета в движущемся поезде нельзя — мутит и голова кружится, но, пусть и осознавая, что в переполненном вагоне рвота могла бы освободить ценное пространство, Эмер все же выбирала коротать время, читая надписи и рекламу наверху стен вокруг нее. С тех пор как выучилась этому, Эмер читала навязчиво — и даже перечитывала — упаковки из-под хлопьев, тюбики зубной пасты, рекламу в метро. Эмер была читателем. Это ее определяло. И вот теперь вперила взгляд гораздо выше коленей полосатого и читала, что могла разобрать.

Первая реклама, привлекшая ее внимание, фирмы страховщиков-стервятников “Уошингтон, Либовиц и Гонсалес”, предлагала лотерейные призы за сокрушительные диагнозы: 5,3 миллиона долларов за отравление свинцом, 6,3 миллиона — за краснуху, 11,3 миллиона — за мезотелиому и так далее. Повторяющиеся три десятых показались слегка подозрительными. Как так вышло, что любая кошмарная трагедия, способная тебя настичь, стоит целое состояние и три сотни тысяч долларов в придачу? Эмер произвела в голове жуткую арифметику, с какой, по ее убеждению, мы все имеем дело, сталкиваясь с подобными Фаустовыми юридическими сценариями. 11,3 миллиона за мезотелиому… уф, нет, нет уж, я пас, а вот 6,3 за краснушечку? Может быть, может быть. Все лучше, чем работать. И вообще, краснуха — это как?

Рядом с “Уошингтоном, Либовицем и Гонсалесом” размещался плакат из серии “Ход мысли”, придуманной ГТУ [ГТУ, Городское транспортное управление (с 1968) — крупная транспортная компания, осуществляет перевозки в двенадцати округах на юго-западе штата Нью-Йорк и в двух округах на юго-западе штата Коннектикут.]; в этой серии массам на время их, масс, перемещения предлагалась потеха в виде литературных и философских цитат.

...

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое.

Франц Кафка [Перевод С. Апта]

“Превращение” — один из ее любимейших рассказов. Она где-то читала, что Кафке не давались чтения этой его работы — его скручивало от приступов смеха. Невозмутимый юмор, порожденный непостижимым ужасом. Литературный эквивалент ее любимого комика актера Бастера Китона. Кафка — мрачный фантазер, чья безыскусная проза читалась как газетные байки из ада на земле. Эмер задумалась над тем, мудро ли вызывать призрак таракана, самый настоящий антиталисман Нью-Йорка, в сознании пассажиров метро, заточенных под землей — там, где уютнее, прямо скажем, паразитам, чем людям. Она видела, как тараканы размером с Нью-Джерси и крысы, каких впору седлать, играют на путях, будто хозяева этих мест, — как в постапокалиптическом диснеевском фильме.

Убивать ей не нравилось никого, она еще с колледжа была от случая к случаю нестрогой, незашоренной, стихийной вегетарианкой — прочла тогда “Диету новой Америки” [“Diet for New America” (1987) — американский бестселлер популяризатора вегетарианства Джона Роббинза.], — но для тараканов, мух и комаров делала исключение. (А также для очень хороших суси.) Некоторые насекомые заслуживают смерти. Эмер мимолетно задумалась о вирусе Зика и его скорбном урожае розовоголовых младенцев с поврежденным мозгом. У нее самой детей не завелось. Ей был сорок один год.

Мельком посмотрела вниз, проверить, чем там занят эль-нараспашку, и — блин, черт бы драл — встретилась с ним глазами, не смогла скрыть, как суетливо и виновато поморщилась, и заметалась в поисках, что бы прочитать. Нервно обежав взглядом вагон, она удивилась, до чего свирепые и мстительные фантазии о расплате ее посетили. Ее внутренний судья и в мыслях никогда не имел оправдания — все как у Хаммурапи, око за око, с большим креном в поэтическую справедливость. Возмездие — в виде оскорбительных органов этого мужчины. Ово за око. В мыслях мелькнул незваный образ: причиндалы обидчика размазаны по третьему рельсу, под грохочущим поездом. Эмер за этот образ стало стыдно. Чуток жестковато все же. Может, нечто подобное порекомендовал бы драконище Джулиани [Рудольф Уильям Луис “Руди” Джулиани (р. 1944) — американский политический деятель, республиканец, бывший мэр Нью-Йорка (1994–2001).]. Она тряхнула головой, вспомнила деньки шепелявого, шипучего мэра-черепушки.

Эмер навела взгляд на следующий плакат — на нем, к ее удовольствию, красовалась новая участница состязания “Мисс Подземка”. Мисс Подземка? Правда, что ли? Эмер, так уж вышло, о том стародавнем конкурсе красоты знала все.

Там все было по-настоящему. Эмер читала про этот конкурс по программе урбанистики, которую проходила несколько лет назад в Хантер-колледже, — решила посещать там курсы время от времени, поскольку, перефразируя Дилана, если не занят рождением или учебой, занимаешься смертью [Парафраз строки из песни “It’s Alright, Ma (I’m Only Bleeding)” из альбома Боба Дилана “Bringing It All Back Home” (1965).]. Требования для участия в конкурсе были одновременно и мягкие, и трогательно патриархальные: претендентка “должна подходить по возрасту, быть жительницей Нью-Йорка и пользоваться подземкой”. 1941 год, между прочим. Но какими бы причудливыми ни казались ограничения, сам конкурс был прогрессивным, открытым любым расам и этносам, — таким еще не одно десятилетие не станет никакой другой американский конкурс красоты. Хоть и шут гороховый, но все же человек глубокий, бывший мэр Эд Коч однажды сказал: “Даже сейчас, бывает, я в метро поднимаю взгляд на рекламу, закрываю глаза — и там Мисс Подземка. Пусть и не самая красивая девушка на свете, зато наша”.

Размышления о более, казалось бы, невинном прошлом, когда кутерьма личной жизни у людей была, несомненно, такой же, однако фасад — то, как о внутреннем говорили на публике, — получался гораздо проще, а угадывать правила приличий было куда легче, навеяли на Эмер сонливое тепло. Словно пунктирные объявления об эпилептическом припадке, мерцали огни. “Достоевский”, — пробормотала она про себя, будто этот еще один человек подземелья — талисман. Сама подземка подобна утробе, темной, гудящей, и Эмер, с трудом засыпавшая в постели по ночам, нередко задремывала сидя, в пути. Сон среди чужаков в людном вагоне нью-йоркской подземки — жест доверия, от которого и святой блаженно разрыдался бы.