Но для этого надо, чтобы она сказала «да». Чтобы стала бороться за себя.

6

Пятница, 15 июля 2022 года

Итак, я в который раз мысленно проследил последствия своих кошмарных деяний, и вышло вовсе не плохо — лучше, чем я ожидал.

Я не был уверен, что это вообще случится. То есть сказать кому-то: давай встретимся, выпьем кофе — это одно, а сделать — совсем другое. Назначенную встречу всегда можно отменить. Или перенести раз, другой, а потом просто не ответить на эсэмэску. И все будет выглядеть так естественно, что и не поймешь, то ли кому-то просто не хотелось встречаться, то ли все случилось — или, вернее, не случилось — само собой, как многое в жизни. В общем, никто не виноват, «ничего не было — не о чем и беспокоиться» и т. д.

Я практически убедил себя в том, что, когда мы встретились с тобой в клубе, ты приняла приглашение на кофе только из вежливости — а что еще ты могла сказать? Сначала пообещать, а потом спустить все на тормозах, и дело с концом.

Но ты пришла, Лорен, пришла в «Кафе Макса», как и обещала, — в белом костюме для тенниса, с волосами, собранными в хвост, пропущенный в петлю на бейсболке.

Потом ты долго расспрашивала меня о моей жизни, что, конечно, является признаком воспитанности, проявлением хороших манер и все такое, вот только я совершенно этого не ждал. И потому не стал врать или пытаться преподнести тебе глазированную версию действительности, Лорен. Ведь я поклялся, что никогда больше не буду тебе врать, — и сдержал слово.

И про Вики тоже рассказал, как оно есть. Все началось невинно, обычный светский разговор: ты спросила, чем занимается моя жена, давно ли мы женаты, и я опомниться не успел, как уже выложил тебе все про нищее детство Вики в Западной Вирджинии, про то, как в семнадцать лет она убежала из дома, как подсела на наркотики и вынуждена была делать ужасные вещи, чтобы не умереть с голоду. Не умолчал и о том, в каком ужасном состоянии она была, когда мы с ней встретились, — я и сам был тогда не лучше, хотя по другим причинам, — и как мы, поддерживая друг друга, помогли друг другу вернуться к нормальной жизни. Я говорил тебе, Лорен, как горжусь своей женой и как много мы с ней значим друг для друга, — и так расчувствовался, вошел, можно сказать, во вкус, что незаметно выложил тебе все как есть, то есть абсолютно ВСЕ. И что я люблю Вики и всегда буду ее любить, но мы с ней такие разные — начали жизнь с разных концов и разминулись, идя друг к другу… То есть мы заботимся друг о друге, и каждый из нас сделает для другого все, если понадобится, но наши отношения зашли в тупик, из них исчезла искра. И мы с Вики живем скорее как приятели по общежитию, чем как муж и жена, — больше друзья, чем любовники.

Завершив свою исповедь, я нервно рассмеялся:

— Ты уже и сама, наверное, не рада, что спросила? Извини меня за такую брутальную честность.

Но ты даже не улыбнулась в ответ и не отмахнулась — ничего, мол, бывает. А то, что ты сказала мне тогда, изменило всю мою жизнь.

— Может быть, тебе станет легче, если я признаюсь, что мой брак в сравнении с твоим — настоящая катастрофа?

И мне действительно стало легче, настолько легче, что я никогда не покажу тебе эту тетрадь, вот как. Просто не хочу, чтобы ты знала, до какой степени я жаждал именно этих слов. Пусть это звучит ужасно, но это чистая правда. Я надеялся услышать от тебя, что ты тоже несчастна в браке.

Около часа мы обсуждали проблемы, связанные с нашими супругами. Обычно такими вещами легче делиться с чужими людьми, чем с близкими. Но тут оказалось, что откровенничать с женщиной, которая стала тебе чужой, хотя до того была ближе всех на свете, совсем легко.

А может, дело не в этом, просто между нами снова проскочила искра…

По крайней мере, я и представить себе не мог, что с таким удовольствием буду рассказывать кому-то о том, как меня разлюбила жена. Но два часа, проведенные с тобой на веранде «Кафе Макса», были как отдельная жизнь, рождение чего-то нового, обещание вечности.

Банально, да. Ну и что? Все равно этот дневник никто не прочитает. Хочу быть банальным — и буду. Разве не все мы банальны в наших мыслях? Разве мы не банальны с теми, кого любим? Конечно, банальны, только боимся признаться в этом себе, и особенно другим, из страха быть осмеянными.

А потом был поцелуй возле твоей машины. Если б его инициатором должен был стать я, то, боюсь, его могло и не случиться. Мы уже прощались после кофе (который как-то перешел в кусочек морковного торта): двое друзей случайно встретились после долгой разлуки и готовились расстаться опять…

Ты наклонилась и поцеловала меня. Я не ожидал этого и потому не успел даже закрыть рот, что было бы неловко. Твои губы оставались прижатыми к моим совсем недолго, ровно столько, чтобы я успел понять — это не недоразумение, не дружеский поцелуй, не жест платонической любви, и уж тем более этот поцелуй не следует понимать как «приятно было встретиться, пока!».

Нет. Вовсе нет. Мое сердце громко застучало в ребра.

Ты посмотрела на меня и сказала — кстати, наш диалог я восстанавливаю по памяти, но эту фразу помню дословно. Ты сказала:

— Хочешь увидеть меня снова?

Ты уже знала ответ.

7. Вики

На парковке магазина «Хоум депо» возле трассы Ю.С.30 в Мерривилле, штат Индиана, я встречаюсь с Рэмбо. В этот раз мне не хотелось ни звонить ему, ни писать. Такое дело надо обговорить лично. И у меня мало времени — сегодня ланч с Саймоном, надо успеть вернуться в Чикаго.

Рэмбо выходит из своего могучего «Шеви», в руке — конверт из плотной желтоватой бумаги, и приветствует меня коротким «мисс Вики» — так он зовет меня с тех пор, когда был копом и моим клиентом в одном «развлекательном» заведении, еще до того, как я приехала в Чикаго, встретила Саймона и изменила жизнь. Рэмбо, кстати, был нормальным клиентом, никогда меня не обижал. И платил, хотя, как коп, мог получать свое бесплатно. Наверное, меня и за приставания к мужчинам никогда не привлекали только потому, что мне прикрывал спину такой приличный коп, как он. Правда, он никогда мне этого не говорил, но я так думаю.

Роджер Рэмпкин, вот его настоящее имя, но все зовут его Рэмбо. И не только потому, что кто-то поиграл словами, а потому, что Рэмбо служил до Индианаполиса в армии, да и размерами где-то схож. В общем, он из тех копов, на которого задержанный только глянет — и со страху сразу все выложит.

Четыре года назад Рэмбо ушел из полиции, занялся частным сыском и немного охраной. Я тоже обращалась к нему за услугами — и ни разу не пожалела.

— Хорошо выглядишь, — говорит он мне.

Увы, я не могу сказать ему того же. Годы не пощадили Рэмбо. Он сильно раздался вширь — под ремнем фунтов на двадцать больше, чем нужно, — под глазами мешки, в бороде больше соли, чем перца. Теперь он больше похож не на отвязного копа, а на отморозка с гор.

Я беру у него папку, взамен отдаю конверт с наличкой.

— Большое спасибо, сэр.

Он опускает конверт через открытое окно на переднее сиденье своего «Шеви», достает сигарету, закуривает, предлагает мне. Я отказываюсь. Бросила, как и многое другое. Практически одновременно. Причем отказаться от сигарет было труднее, чем от кокаина.

— Объясни зачем, — говорит он.

— Раньше ты никогда не спрашивал.

Он выпускает дым.

— Раньше я знал ответ. Но принимаю твое замечание.

Не лезь не в свое дело — вот суть моего замечания.

— Хороший мальчик, Рэмбо, — говорю я и помахиваю папкой. Она совсем легкая. — А там не густо…

— Не густо, — соглашается он.

— Расскажи коротко.

— Ну, если совсем коротко… то там ничего и нет. Я снова перерыл все, как ты просила. Поднял все источники, до которых мог добраться. Вики Ланьер родилась в Фэрмонте, Западная Вирджиния, ходила в фэрмонтскую среднюю школу, пропала в две тысячи третьем, в возрасте семнадцати лет, и больше ее не видели. Ее искала полиция, но безрезультатно — никаких следов, так что утверждать, сбежала она сама, похитили ее или убили на месте, невозможно. Девочка пропала со всех радаров. Никогда в жизни не подавала заявлений на налоговые льготы, не привлекалась, у нее не брали отпечатков пальцев, она не поступала в колледж или школу, не открывала счет, не оформляла кредитных карт, не покупала оружие, не заводила аккаунтов в соцсетях и вообще не делала ничего после семнадцати. — Он смотрит на меня, щурясь от солнца.

— Так, значит, ничего необычного? Никаких красных флажков?

— Ничего необычного. Никаких красных флажков.

— Вывод: пользоваться ее личностью как прикрытием все еще безопасно.

— Да, безопасно. Хотя я никогда не мог понять, зачем тебе понадобился псевдоним с таким же именем, как у тебя.

Быстро он забыл… Я стряхиваю с ноги туфельку, сгибаю колено, поднимаю ступню и демонстрирую ему щиколотку. На ней татуировка — крохотное красное сердечко и имя «Вики» обвивает его верхнюю половину. Я сделала ее в шестнадцать лет, по дурости. Так что теперь мне трудно было бы объяснить, почему на ноге у меня написано «Вики», а зовусь я Молли, или Джейн, или Джина, или еще как-нибудь.

— А, да, я и забыл. Давненько я уже…