Оба недоуменно уставились на нее. «Знакомство» с Clostridium difficile в их должностные обязанности явно не входило.

— Данный вредоносный грибок может выжить везде — в вулкане, на дне моря, даже в космосе.

Им оставалось поверить ей на слово. Геро тем временем продолжала:

— В любом случае, образец в баллоне являлся частью исследовательского проекта. Грибок отличался странными особенностями роста, и ученых заинтересовало, как он поведет себя в вакууме. Напоминаю, что на дворе были семидесятые, люди бредили обитаемыми космическими станциями и поэтому задумались о необходимости противогрибковых средств для миллионов людей, которым предстоит жить на орбите. Но шанса так и не представилось.

— Потому что «Скайлэб» упал.

— Совершенно верно. Но вернемся к нашему баллону. После нескольких лет, проведенных во дворе дома дяди Эноса Намаджиры, он заржавел, и хозяину захотелось немного его подновить, чтобы он сверкал как раньше. Вдруг местные пожелают посмотреть на него и даже немного заплатят. Он попробовал снять ржавчину, но ничего не получилось. Как объясняет Энос, его родственник перепробовал кучу чистящих средств, в том числе и проверенный народный рецепт: берем обычную картофелину, половину отрезаем, капаем на срез немного средства для мытья посуды и трем ржавую поверхность.

— И что, сработало?

— Еще как. Баллон засиял как новенький. Но несколько дней спустя дядя заболел. Сначала он стал необычно себя вести — забрался, например, на крышу дома и наотрез отказался оттуда спускаться. А затем его тело начало безудержно распухать.

— Что же, черт возьми, случилось? — вырвалось у Трини.

— С этого момента все, что я могу сказать, лишь гипотезы.

Геро сделала паузу. Знала доктор Мартинс об этом или нет, но рассказывать она умела.

Ее слушатели замерли в ожидании.

— Я считаю, что химическое соединение, которым воспользовался мужчина, проникло через микротрещины на поверхности цилиндра и осело внутри, где спящий грибок под воздействием влаги вновь ожил.

— Из-за картошки? — удивился Роберто. — Звучит не очень-то… увлажняюще.

Она кивнула.

— Обычный картофель на семьдесят восемь процентов состоит из воды. Но грибок получил не только влагу, но и пектин, клетчатку, протеин и жиры. В общем, теплицу. Средняя температура в пустыне Западной Австралии в то время доходит до сорока градусов по Цельсию, а внутри цилиндра превышает пятьдесят. Для нас смертельно, но для грибка лучше не придумаешь.

Трини хотела добраться до сути:

— То есть эта штука ожила? — спросила она.

— Не совсем. Повторюсь, я располагаю лишь гипотезой, хотя я думаю, что полисахариды картофеля смешались с пальмитатом натрия в моющем средстве и образовали прекрасную среду для роста. В норме все это крупные, неповоротливые, инертные молекулы, но соедините их вместе, и вы удивитесь, когда поймете, на что они способны. Не вините дядю. Я имею в виду, что он же не специально провел такую реакцию.

Доктор Мартинс воодушевилась — глаза ее блестели от интеллектуальной напряженности, — а Роберто смотрел на нее как завороженный.

— А он ее провел!

— Провел, мать его так!

Господи, она еще и ругается.

Диаз расплылся в улыбке.

— Но мне кажется, что дело не в полисахаридах и пальмитате натрия.

Она наклонилась вперед, как будто намеревалась рассказать соль анекдота и вызвать всеобщий восторг.

— Виновата ржавчина. Гидрат окиси железа.

Fe2O3.nH2O.

Трини выплюнула жвачку в салфетку и достала новую.

— Как, по-вашему, доктор Мартинс, сможете вы для нас подвести предварительный итог?

Геро посмотрела на Романо, похоже, к ней вернулся прежний деловой настрой.

— Разумеется. Итак, мы послали сверхагрессивного экстремофила: он сопротивляется интенсивному теплу и вакууму, однако чувствителен к холоду. Из-за неблагоприятного окружения организм погрузился в спячку, но по-прежнему сохранил высокую чувствительность. И вдобавок подцепил непрошеного пассажира. Вероятно, из-за солнечного излучения. А может, через микротрещины проникла спора. Так или иначе, когда грибок вернулся на Землю, он пробудился и обнаружил себя в теплой, влажной, безопасной, богатой протеином и прекрасно подходящей для роста среде. И здесь нечто заставило его сложную генетическую структуру кардинально измениться.

— И превратиться во что? — спросил Роберто.

Женщина посмотрела на них так, как обычно смотрит учитель на туповатых студентов, которые не понимают очевидного. Она отчетливо произнесла:

— Я полагаю, что мы создали новый вид.

На мгновение наступила тишина. Поскольку теория принадлежала Геро, то и право давать имена оставалось за ней.

— Условно назовем его Cordyceps novus.

Трини заморгала.

— А что вы сказали мистеру Намаджира?

— Что мне нужно еще кое-что проверить, и пусть он мне через несколько часов перезвонит. Но он пропал.

— А что сделали вы?

— Связалась с Министерством обороны.

— А они? — проговорил Роберто.

Геро вытянула руку.

— А они послали вас, ребята.

2

Следующие шесть часов полета прошли в относительной тишине. Пока они летели над западным побережьем Африки, наступила ночь. Трини занималась тем, чем и всегда на пути к очередной миссии, — старалась выспаться, насколько это возможно. Она также никогда не проходила мимо доступной душевой. Жизнь строится на мелочах, хотя иногда приходится ограничивать свои потребности. Геро в конце концов надоело пялиться на ботинки сидящей напротив нее Трини, и когда стемнело, женщина тихонько перебралась через соседку и наклонилась к Роберто.

— Не возражаете? — прошептала она, указывая на пустое сиденье.

Он и не возражал. Нисколько. Диаз подвинулся, давая Геро возможность протиснуться, и доктор Мартинс постаралась расположиться в кресле с максимальным комфортом.

Мнимым поводом к подобному маневру стала возможность приподнять затекшие ноги на сиденье, но Роберто отлично понимал, что сделать это можно на любом другом. Вероятно, реальная причина заключалась в том обмене взглядами украдкой по окончании ее рассказа. Но психологически ему проще было считать видимую причину истинной, даже если он отлично понимал, что это не так.

Вот так мы обычно успокаиваем самих себя.

А истина состояла в том, что Роберто в данной ситуации был не столь уж невинен. К доктору Геро Мартинс он моментально почувствовал влечение и хотя и не собирался идти напролом, все равно хотел убедиться, что прежние чары в случае необходимости все еще при нем. Их брак с Энни длился около трех лет, и начался он, прямо скажем, неудачно. Первый год большую часть их времени отнимала работа. Жена «залетела» гораздо раньше, чем они планировали, и беременность протекала тяжело, заставив ее слечь в последние четыре-пять месяцев. Для кого угодно это стало бы тяжелым испытанием, но для Энни, вечного двигателя и журналиста, привыкшего к жизни в дороге, оказалось настоящей пыткой, а постельный режим — почти тюремным заточением.

А затем появился ребенок, такой, знаете ли, младенец. Чересчур для первых лет совместной жизни… Где же годы «только для нас», куда исчезла та блаженная ранняя пора, когда мы наслаждаемся молодостью, красотой, свободой, друг другом, и где, если заговорили об этом, секс, господи ты боже мой!

Особенно Роберто не нравилось чувствовать себя воплощением идиотского клише — женатым чуваком, который вечно ноет, как мало у него секса после рождения ребенка, но… тем не менее. Он был самцом в самом расцвете сил, и теперь ему стало трудно представить себя и Энни, счастливо дожившими вместе до преклонных лет. Нет, не таким образом.

Но он любил ее. И не хотел ей изменять.

Поэтому он нашел утешение в невинном флирте, исключительно из спортивного интереса. Он никогда не был в нем хорош, но нечто, что мешало простому заигрыванию пойти дальше, делало сам процесс значительно легче. Роберто удивлялся той легкости, с которой общался с привлекательными женщинами, и как охотно они откликались. Стабильный, уверенный мужчина тридцати пяти лет, с престижной работой в разы отличался от двадцатичетырехлетнего косноязычного раздолбая с вечной эрекцией.

Личным предпочтениям и склонностям Геро все это отвечало как нельзя лучше. К концу своей затянувшейся после колледжа мучительной связи с Максом, докторантом, более мальчиком, чем мужчиной, близким к ней по возрасту, у нее сложился пунктик относительно женатых особей. Не в том смысле, что она предпочитала только их — что подразумевало бы аморальную страсть: «делаю лишь потому, что это плохо», а не «делаю, невзирая на то что это плохо». Нет, у Геро были в отношении «окольцованных» некие правила поведения, основанные на их очевидных преимуществах, которые она однажды даже вписала в записную книжку, сидя на особенно скучной лекции по лазерной микрообработке. Преимущества в порядке важности располагались так:

...

1. Женатые естественным образом демонстрируют зрелое поведение, осознавая, что жизнь имеет свойство меняться, и доказывая это через желание брака и идею совместного существования, что по определению включает компромиссы и необходимость думать о нуждах ближнего.

2. Они обычно лучше в постели не только из-за своего опыта, но, главным образом, из-за повторяющегося опыта с одной и той же женщиной, что позволяет как получать удовольствие, так и понять, как его доставить, если, конечно, они не полные нарциссы, что маловероятно (см. пункт 1).

3. Они обычно вежливы, благодарны и не оставляют после себя много дерьма на полу, поскольку к горшку их в течение нескольких лет приучала взрослая женщина, которая не является их матерью.

4. Им есть куда пойти спустя приемлемый промежуток времени после секса, что освобождает вечера для работы.

5. Они по определению не стремятся к постоянным отношениям, что позволяет ей вести себя, как ей хочется, в ожидании ничтожного шанса, что на смену придет кто-нибудь получше.

Геро отлично понимала, что существует куча причин, которые портят идеальный образ женатого любовника, и все их можно обобщить в одном-единственном пункте, который она крупными буквами вывела на обложке своего блокнота.