И все зрители, если бы они были тут, устраивают овацию.

Выйдя из студенческого клуба, мы все пожимаем руку милому молодому Джулиану, желаем ему без приключений вернуться в Манчестер, «увидимся пятнадцатого февраля, передавай наши лучшие пожелания Бамберу, ха-ха», потом мы все собираемся в кружок под косыми лучами заходящего солнца, не зная, что делать дальше.

— Ну что ж… как насчет того, чтобы отметить это дело и выпить по пинте? — предлагаю я, желая продлить свой триумф.

— Что? В четыре пополудни?! — негодующе восклицает Патрик, словно я только что пригласил всех к себе домой уколоться героином и устроить оргию.

— Извини, не могу, завтра контрольная, — пожимает плечами Люси.

— Я, наверное, тоже не смогу, — говорит Алиса, после чего следует небольшая лакуна в нашем разговоре: мы все ждем, пока она придумает какой-нибудь предлог.

Но она ничего не придумывает, поэтому я говорю:

— Ладно, мне все равно идти в твою сторону, поэтому я пойду с тобой.

Мы расходимся, и я пытаюсь найти более-менее правдоподобное объяснение того, почему я иду в совершенно противоположном направлении.

— Слушай, а ты молодчина! — восклицает Алиса, когда мы идем через парк к ее общежитию. — Ты был просто восхитителен.

— Ой, спасибо. Ты тоже.

— Да ладно, не мели ерунды. Я балласт для команды. Я прошла отборочный тест только потому, что ты подсказал мне ответы.

— Ты что, это не так, — уверяю ее я, хотя знаю, что это именно так.

— Слушай, а откуда ты все это знаешь?

— Растраченная впустую юность! — небрежно машу я рукой, но Алиса недогоняет, поэтому я поясняю: — Думаю, я просто обладаю способностью запоминать никому не нужные знания, вот и все.

— Думаешь, такое вообще бывает? Ненужное знание?

— Конечно. Иногда я жалею, что научился вязать крючком, — вздыхаю я, и Алиса смеется. Очевидно, она решила, что я шучу. Впрочем, оно и к лучшему. — И выучил слова популярных песен. Иногда мне кажется, что можно прекрасно обойтись без всех этих попсовых текстов…

— «Оставь мне пятна на яблоках, но дай мне птиц и пчел…»

Знаю.

— «Big Yellow Taxi», Джони Митчелл, — говорю я.

— «От Ибицы до Норфолк-Броудз…»

Знаю.

— «Life on Mars», Дэвид Боуи. — Мой голос звучит безразлично.

— Ладно, с этим ты справился, давай что-нибудь из новенького: «У нее скулы — геометрия, а глаза — как грех, и сексуально обучает ее „Космополитен“…»

Конечно же, я знаю эту песню, но разыгрываю небольшую пантомиму, словно ищу ответ, и только потом произношу:

— «Perfect Skin», Ллойд Коул и «Commotions»?

— Господи, да ты су-у-у-у-у-упер, — неестественно долго тянет Алиса, затем хватает меня за руку, и мы идем по парку в свете заката. — Ладно, теперь моя очередь. Давай самое сложное, на что способен.

Я на секунду задумываюсь, потом набираю в грудь побольше воздуха и выдаю:

Вчера увидел я, как падает звезда.
Желанье загадал, но то всего лишь спутник был.
Сгорели зря металл и провода —
Как жаль, любовь в тебе я вновь не пробудил.

Кажется, это сошло мне с рук — в том смысле, что Алису ни разу не вырвало, пока я цитировал сей опус. Да, знаю, я должен стыдиться, что и делаю, уж поверьте мне. Но Алиса восприняла это вполне невинно. Она на секундочку задумывается и выдает:

— Билли Брэгг, «A New England».

— В яблочко, — говорю я.

— Прекрасно, правда?

— Думаю, да, — соглашаюсь я, и мы идем по дорожке меж деревьев, которые вспыхивают натриевым светом, когда мы проходим мимо них, словно подсвеченный пол на дискотеке, когда там играет видео «Billie Jean».

Мне приходит в голову, что сейчас мы больше всего похожи на обложку разрекламированного по телику эксклюзивного сборника из четырех дисков под названием «Лучшие любовные песни всех времен». Перед нами огромная куча свежеопавших листьев — красновато-коричневых, охряных и золотых, — и я тащу Алису за собой к этим листьям, крича: «Эгей, давай попинаем листья друг в друга!»

— Ой, я лучше не буду. Там обычно полно собачьего дерьма, — отвечает она.

Мне приходиться признать, что ее слова не лишены здравого смысла.

Вскоре мы добираемся до Кенвуд-Манора. Алиса всю дорогу шла со мной под ручку, а это что-то да значит, и это «что-то» вселило в меня смелость, поэтому я спрашиваю:

— А что ты делаешь в следующий вторник?

Только наиопытнейший глаз вроде моего мог заметить мимолетное свидетельство паники на лице Алисы Харбинсон, но ее лицо уже через миг принимает нормальное выражение, то есть она задумчиво закатывает глаза и, постукивая пальчиком по подбородку, говорит:

— В следующий втор…ник? Дай-ка подумаю…

Быстрее, Алиса, придумывай какое-нибудь оправдание, быстрее, девочка, давай, давай, давай…

— Просто дело, видишь ли, в том, что у меня девятнадцатый день рождения! Почти круглая дата… — Тут я делаю паузу достаточно долгую для того, чтобы она попалась в мою коварную ловушку.

— Так ты устраиваешь вечеринку! Да, я приду с удовольствием…

— На самом деле не вечеринку, у меня недостаточно знакомых, чтобы устраивать вечеринку. Но я думаю, что мы могли бы сходить куда-нибудь… поужинать или что-то в этом роде.

— Только ты и я? — улыбается она.

Как это правильно называть: «орально» или «лабиально»?

— Только ты и я…

— О’кей, — говорит она, словно это целых два слова: «О» и «кей». — Почему бы и нет? Да! Будет классно! Будет весело! — говорит Алиса.

И это действительно будет классно. Классно и Весело. Я полон решимости сделать так, чтобы ужин прошел и Классно, и Весело.

12

...

В о п р о с: Стадии развития какой части человеческого тела можно описать с помощью терминов «катаген», «телоген» и «анаген»?

О т в е т: Волос.

Сегодня — особый день, и не только потому, что это мой девятнадцатый день рождения, последний год тинейджерства [Суффикс — teen имеют английские числительные от 13 до 19, таким образом, тинейджер — это подросток от 13 до 19 лет.], начало новой, захватывающе взрослой, зрелой стадии жизни Брайана Джексона, но и потому, что это день романтического ужина с Алисой Харбинсон, мой специальный подарок на день рождения себе, Алисе и всему миру, поэтому я решил полностью сменить имидж.

По правде говоря, это уже давно пора было сделать. Многие великие артисты, вроде Дэвида Боуи или Кейт Буш, остаются на пике моды лишь потому, что постоянно меняют свое поведение и внешность, но про мое отношение к моде можно без всякого преувеличения сказать, что последнее время я двигался по наезженной колее. Не собираюсь делать ничего экстремального: не буду носить трико в сеточку, никакого героина или там бисексуализма, я просто подстригу волосы. Нет, это будет не простая стрижка. Модельная.

Если быть честным до конца, волосы всегда были для меня неким яблоком раздора. Как и использование геля, или умывание лица, или ношение пуловеров, стрижка волос всегда считалась в общеобразовательной школе на Лэнгли-стрит немного женоподобным делом. Это значит, что до сих пор мою макушку венчала безымянная бесформенная масса, которая отвислыми прилизанными прядями лезла мне в глаза, негигиенично завивалась над воротником, торчала над ушами, так что силуэт головы был похож на большой колокол или, как говаривал Тони, набалдашник.

Но всему этому сегодня придет конец, потому что я уже присмотрел себе «Причесон» — салон причесок с мужскими и женскими мастерами, а не какая-нибудь парикмахерская, и это мне понравилось больше всего. Он модный, но не авангардный, достаточно мужественный и чистый, и на столиках там лежат «Фейс» и «Ай-ди», а не потрепанные и зачитанные до дыр «Раззл» и «Мейфэр». Я уже договорился с приятным мастером по имени Шон (прическа «платформа», серьга в ухе, молодежные замашки), который обещал, что пострижет меня в десять.

Конечно, это невероятно дорого, но у меня есть пятерка, которую я получил сегодня утром с письмом от мамы (вложила в открытку с футболистами — «не трать все сразу»!) и пятерка от бабули Джексон, чтобы я смог сходить на романтический ужин на двоих, поэтому чувствую себя весьма модным, богатым и состоятельным, когда вхожу в «Причесон» — первый посетитель с утра. Я подхожу к небольшой группке работников, которые собрались вокруг столика администратора, пьют кофе и курят «Силк кат».

— Запись на десять часов? У Шона? На имя Джексон?

Все они смотрят на меня, мою одежду и мои волосы, затем отводят глаза, в которых ясно читается мысль «с этим лучше не связываться», — все, кроме девушки-администратора, которая неспешно идет к стойке и проверяет книгу записи посетителей. Однако Шона нигде не видно. Где мой новый друг Шон?

— Шона сегодня не будет, — говорит она.

— Да что вы?..

— Но вас может подстричь Никки. Он ученик. Вас это не смущает?

Я следую за ее взглядом и обнаруживаю в углу тщедушного парнишку, который с индифферентным видом подметает оставшиеся после вчерашних стрижек волосы. Это и есть Никки? Ему на вид лет шесть.

— Ученик, — шепчу я.

— Он стрижет не хуже Шона, просто немного дешевле, — радостно щебечет администратор, но даже она понимает, что это авантюра.

Вы знаете эту сцену из вестернов, когда ковбои приходят в бордель и главарь банды выбирает проститутку, которая нравится ему больше всего, и там всегда есть такая сексуальная девица с мушкой, она явно намного привлекательнее остальных проституток, которые все или тощие, или жирные, или старые, или с деревянной ногой, или с родимым пятном на губе, или со стеклянным глазом, и, естественно, ковбой выбирает сексуальную девицу. Так вот, меня всегда очень волновали чувства остальных проституток. Я знаю, что проституция — это плохо, но отвергнутые проститутки всегда так безропотно, разочарованно пожимают плечами, возвращаются к своим шезлонгам, или где они там сидят, что становится понятно: хоть им и не хочется заниматься сексом без любви с незнакомыми ковбоями, всегда приятно получить предложение. Именно так и смотрит на меня Никки-Ученик, потому что Никки — проститутка с деревянной ногой.

— Я уверен, что Никки прекрасно справится! — весело восклицаю я, и Никки пожимает плечами, ставит метлу на пол, берет ножницы и готовится стричь меня.

Мне предлагают настоящий кофе, заваренный специально для меня, и у нас происходит разговор, который, если я правильно понял, называется консультацией. Это для меня слишком сложно, потому что я совсем не знаю терминологии. Хотел притащить с собой фотографию в качестве визуальной поддержки, но, если бы я пришел с фотографией Дэвида Боуи, или Стинга, или Харрисона Форда, мне бы просто рассмеялись в лицо.

— Так что ты хочешь? Обычную стрижку?

— Не знаю. Что такое «обычная стрижка»?

— Покороче затылок и виски.

Нет, это не годится — звучит слишком старомодно.

— На самом деле я думал, что сверху нужно оставить побольше, с нечетким пробором назад налево, а над ушами покороче, и на затылке тоже.

— Затылок подбривать?

— Немножко.

— Как в «Возвращении в Брайдсхед»?

— Нет! — смеюсь я, имея в виду «да».

— Тогда как где?

Спокойствие.

— Мммммм.

— Потому что только что ты описал «покороче затылок и виски».

— Разве? Ну ладно, тогда покороче затылок и виски.

— Помыть не надо? — спрашивает Никки, брезгливо поднимая прядь волос двумя пальцами, словно грязную тряпку.

Будет ли это дороже?

— Нет-нет. Спасибо, думаю, и так нормально.

— Студент?

— Ага!

— Я так и подумал.

И начинается действо. Малыш Никки вполне ловко орудует ножницами, если учесть, что последняя пара, которую он держал в руках, была пластиковой и с закругленными концами. Он очень споро и даже с некоторой долей энтузиазма корнает меня под «Purple Rain», что громко играет по радио. Тем временем я сижу и читаю «Фейс», делая вид, что понимаю смысл и совершенно не волнуюсь за свои волосы, о нет, вовсе не волнуюсь, несмотря на то что Никки — ученик. Ученик кого? Ученик водопроводчика? Ученик электрика? Ученик токаря-карусельщика?

Начинаю читать статью о скейтборде, но в смысл не вникаю, поэтому просто рассматриваю моделей в рубрике моды — они все костлявые, гермафродитные, с обнаженной грудью, разомлевшие после секса, и все презрительно улыбаются мне, словно ухмыляясь тому, что Никки вытворяет с моими волосами, и тут начинает визжать машинка — это Никки занялся моим затылком, словно овцу стрижет. Ученик пастуха? Я отрываюсь от «Фейс», смотрю в зеркало и вижу, что выгляжу… действительно вполне хорошо: волосы чистые и свежие, уложенные, но естественные. Смотрится отлично. На самом деле это мне действительно идет, идеальная стрижка, стрижка, которую я ждал всю свою жизнь. Никки, извини, дружище, что мог сомневаться в тебе…

Но он продолжает стричь. Это как на уроке рисования в начальной школе, когда учительница говорит: «Остановись, а то все испортишь», — и Никки все портит! Он выстригает широкие полосы над моими ушами, забривает затылок так высоко, что длинные волосы на макушке выглядят шиньоном. Ученик газонокосильщика? Ученик мясника? Я хочу схватиться за шнур питания и выдернуть его из розетки, но не могу, просто безмолвно утыкаюсь взглядом в «Фейс» и читаю статью о брейк-дансе в торговых центрах «Бейсингсток», ожидая, когда закончится жужжание.

Наконец оно обрывается.

— Гель или воск? — спрашивает Никки.

Боже, гель или воск? Не знаю. А можно сказать «мешок»? Я никогда не пользовался воском, поэтому выбираю воск, и Никки открывает небольшую баночку с кремом для обуви, растирает массу, смахивающую на топленое сало, в ладонях и запускает пальцы в то, что осталось от моих волос.

Становится ясно, что я очень, очень далек от Брайдсхеда. Я похож на Уинстона Смита [Герой антиутопии Дж. Оруэлла «1984».]. Похож на бритого кролика. Выгляжу худым, пучеглазым, истощенным и немного сумасшедшим. Никки достает зеркало и показывает мне затылок, где машинка вскрыла марсианский ландшафт со шрамами и фурункулами, о существовании которых я до сих пор даже не догадывался, причем один из них слегка кровоточит.

— Что скажешь? — интересуется Никки.

— Превосходно, — отвечаю я.

Теперь, когда я загубил свои волосы, самое время выбрать ресторан для романтического ужина на двоих. И снова то же самое: никто не учил меня, как выбирать ресторан, я никогда не был в приличном заведении с кем-либо наедине, только кафешки, индийские и китайские забегаловки, в основном со Спенсером и Тони, где чаще всего традиционным окончанием трапезы были не коньяк с сигарами, а выкрики Тони: «Ходу!» Так что я полагаюсь скорее на инстинкт, чем на опыт, но придерживаюсь нескольких практических правил.

Во-первых, никакой индийской кухни, а то вдруг дойдет до амурных дел. Кроме того, нет ничего особо привлекательного в том, чтобы сидеть с объектом обожания и махать рукой перед ртом, думая: «Черт побери, как жжет!» Во-вторых, исключаются рестораны, расположенные в больших универмагах или супермаркетах. Однажды я пригласил Джанет Паркс на роскошный обед за столиком в «Бритиш хоум сторз» в Базилдоне, и ничего хорошего из этого не получилось. Короче говоря, следует избегать мест, где еду нужно самому нести на подносе; запомни: официант — не роскошь. В-третьих, нельзя сильно выпендриваться. Я сдуру пообещал Алисе, что поведу ее в достаточно шикарное бистро «У Брэдли», но потом сходил посмотреть на меню и понял: это не для моего кошелька. Поэтому мы пойдем в ресторан, где тонкая кухня сочетается с разумными ценами. Даже принимая в расчет пятерку бабули Джексон, у меня всего 12 фунтов на ужин на двоих, включая вино, два основных блюда и один десерт с двумя ложечками.

Прогуливаясь по городу и заглядывая в окна ресторанов, я постоянно видел отражение своей новой прически, своего затравленного и испуганного лица. Еще и этот воск для волос — полная фигня. Считается, что он должен давать чувство контроля над волосами, но все, что получил я, — это прилизанная челка, прилипшая ко лбу, как облитая нефтью чайка. Возможно, при свечах она будет смотреться лучше. Если только не загорится.

Я делаю обход ресторанов, расположенных в менее дорогой, но весьма колоритной части города, и наконец делаю свой выбор — традиционная итальянская траттория под названием «Пицца плаза Луиджи». Там есть и гамбургеры, и ребрышки, и жаренные во фритюре снетки, и клетчатые красные скатерти, и свечи в винных бутылках, покрытых огромными красными везувиями застывшего воска, и обязательные хлебницы и огромные перцемолки на каждом столе, поэтому я резервирую столик на восемь тридцать на имя Джексон у краснолицего мужчины с грязными ногтями, который может быть, а может и не быть тем самым эпонимическим Луиджи, а затем возвращаюсь к себе в нору.

13

...

В о п р о с: Прочная синяя ткань, получившая имя от французского выражения serge de Nimes [Саржа из Нима.]; сок дерева hevea brasihensis; натуральная текстильная нить гусениц насекомых рода bombyx. Назовите эти три материала.

О т в е т: Деним, резина и шелк.

Вообще-то, я должен писать сочинение на тему «Описания природы в „Священных сонетах“ Джона Донна», но я ищу их уже неделю и пока ни одного не нашел.

На пометки карандашом на полях надежды мало: я поназаписывал всякого типа «Благовещение!», или «ирония?», или «ср. у Фрейда» и «здесь он вертит столы!». Сейчас я уже не могу вспомнить, к чему все это, поэтому принимаюсь читать «О грамматологии» Жака Дерриды. На мой взгляд, есть шесть возрастов читателя и соответствующих им книг. Первый — комиксы; затем 2) книги, где больше иллюстраций, чем слов; затем 3) книги, где больше слов, чем иллюстраций; потом 4) книги без иллюстраций, разве что промелькнет карта или там генеалогическое древо, но много диалогов; затем 5) книги с длинными абзацами и практически без диалогов; и, наконец, 6) книги без диалогов, без повествования, только огромные длиннющие абзацы, со ссылками, библиографиями и приложениями, написанные мелким, очень мелким шрифтом. «О грамматологии» Жака Дерриды больше всего подходит для шестого возраста, а по своему интеллектуальному развитию я сейчас где-то между четвертым и пятым. Я читаю первое предложение, пролистываю книгу в бесплодном поиске какой-нибудь карты, или фото, или иллюстрации, затем засыпаю.

Проснувшись, я вдруг осознаю, что уже полпятого и у меня всего три часа для того, чтобы собраться на ужин. Я направляюсь в ванную, но обнаруживаю, что Джош использовал ванну, чтобы замочить в порошке кучу грязной джинсы. Приходится вылавливать одежду из холодного синего супа и складывать ее в раковину, и только уже улегшись в ванну, я понимаю, что не смыл как следует весь порошок, поэтому, как ни крути, подвергаюсь стирке в режиме «хлопок / синтетика, без замачивания, 60 градусов». Расслабиться в ванне, как я надеялся, не удается, особенно после того, как приходится обливаться холодной водой из душа, чтобы предотвратить самые худшие химические ожоги. Глядя в зеркало, я замечаю, что немного посинел.

Я перекладываю мокрый деним обратно в ванну, затем, обуреваемый жаждой отмщения, шлепаю по коридору в спальню Джоша и, убедившись в отсутствии хозяина, проскальзываю внутрь и умыкаю его скраб для лица «Апри», который состоит в основном из частиц перемолотых персиковых косточек, размешанных в мыле, чтобы можно было натереть ими лицо. Что я и делаю. Кожа становится такой приятной на ощупь, но, когда дело доходит до смывания скраба, результат оказывается не столь уж хорошим. Я выгляжу так, словно прошел сквозь зеркальную витрину. Или кто-то изо всех сил растер мое лицо молотыми персиковыми косточками. Полагаю, отсюда можно вынести урок, и он таков: угри не стираются.