Дэвид Вебер

Тень Саганами

Энн Маккефри, потому что идеи, как драконы, летают в воздухе, а ты помогла обрести крылья моим идеям

Пролог

Со стороны кормы стремительно несся ракетный залп.

Одиннадцать штук изничтожили противоракеты. С правого борта полуживой буксируемый генератор ложных целей оттянул на себя еще две. Левый генератор ложных целей был уничтожен два залпа тому назад — или уже три? Сейчас не вспомнить, и нет времени вспоминать, надо отдавать приказы рулевому.

— Право девяносто градусов! Резкий поворот — чтоб нос задрался, чиф! Чтобы мы на попа встали!

— Есть право девяносто и накренить корабль! — откликнулся старший чиф Мангрум, с силой отводя назад рычаг управления.

Нос «Непокорного» ушел кверху. Корабль повернулся правым бортом так, чтобы убрать незащищенный левый от неприятеля, — но атакующие ракеты зловеще двинулись следом. Бортовые лазеры израненного легкого крейсера вращались, выслеживая цели с невозмутимым электронным спокойствием, и выплевывали в пространство залпы когерентного света. Разлетелась на куски сначала одна ракета, потом еще две — итого треть. Но остальные летели и летели.

— «Доблестный» потерял переднее кольцо, сэр! У него…

Он резко вскинул голову к визуальному дисплею и успел увидеть, как брат-близнец «Непокорного» целиком принимает на себя очередной бортовой залп ближайшего хевовского линейного крейсера. Тяжелые лазерные боеголовки сдетонировали чуть ли не одновременно менее чем в пяти тысячах километров слева от «Доблестного». Хлестнули смертоносные лазеры, протыкая пошатнувшуюся защитную энергостену корабля, как раскаленный добела нож — мягкое масло. Легкая броня посыпалась, импеллерные узлы полыхнули и лопнули, словно старые, еще докосмические импульсные лампы, воздух выдавило наружу, и вся передняя треть корпуса раскололась на куски. Не взорвалась, а попросту… развалилась. Жестоко искалеченный корпус заметался как безумный, а потом отказала рубашка реактора, и наконец корабль взорвался.

— «Хендли» и «Плазменный поток» пересекают альфа-стену, сэр! — крикнул из коммуникационной секции Франклин, и он подумал, что ему, видимо, полагается что-то почувствовать.

Наверное, ликование. Но то, что два корабля его конвоя спаслись, вызывало лишь чувство горечи. Остальным «купцам» это не удалось, «Доблестный» и «Решительный» уже погибли, а теперь настала очередь «Непокорного».

Бортовые батареи уничтожили еще одну, последнюю ракету — после чего сдетонировали остальные шесть.

«Непокорный» страшно дернулся и зашатался. Пронзительно взвыли аварийные сирены, и он ощутил, как весь корабль задрожал от разрушительной энергии лазеров.

— Пусковые семнадцать, девятнадцать и двадцать уничтожены! Альфа-четырнадцать, Бета-двадцать девять и тридцать уничтожены! Тяжелые повреждения в отсеках шесть-девять-семь в кормовой части! Бортовые батареи от двадцать пятой до тридцатой уничтожены! Пробоина в ракетном отсеке-четыре! Лазеры семнадцать и девятнадцать уничтожены! Тяжелые повреждения в инженерной секции и…

Перечисление жутких, сводящих с ума ран корабля продолжалось, но дослушать его не было времени. Пусть экипаж разбирается с чем может, а его вселенная сузилась до панели управления и тактического вспомогательного дисплея.

— Всем носовым установкам, приготовиться к запуску ложных целей «Майк-Лима»! Лево руля! Маневр уклонения «Юниформ-Эксрэй»!

Старший чиф Мангрум сделал все, что мог. «Непокорный» снова лег на левый борт и возвратился на исходный курс, повернувшись носом к летящему навстречу ракетному шквалу. Зонды-носители генераторов ложных целей — не «пташки» «Призрачного всадника», но тех больше не было; более слабые и менее «умные», но лучшие из тех, что остались, — ринулись вперед, расходясь в пространстве и взывая к сенсорам ракет, пытавшихся уничтожить судно. Он чувствовал запах дыма, смрад горящей изоляции и микросхем — и человеческой плоти. Краем сознания он услышал по открытому каналу связи, как кто-то закричал в агонии.

— План обороны «Гораций»! — рявкнул он, и те, кто остался в живых из его тактической секции, принялись сбрасывать через носовые шахты кассеты противоракет.

Кассеты применялись редко, особенно таким маленьким суденышком, как легкий крейсер, но разработаны они были как раз для подобных ситуаций. «Непокорный» потерял более половины противоракетных пусковых установок. Через стандартные ракетные шахты кассеты выпускали в космос дополнительные обоймы оборонительных «пташек», а поскольку корабль, несмотря на тяжелые повреждения, сохранил три четверти каналов связи со своими противоракетами, то некоторые еще оставались незадействованными.

По меньшей мере две трети ракет противника сбилось с курса, отправилось в глубины космоса, погнавшись за ложными целями. Многие вышли из строя, когда импеллерные клинья противоракет легкого крейсера расчистили перед кораблем конус свободного пространства. Оборонительный огонь «Непокорного» пробил туннель в самой середине плотного роя атакующих ракет, и корабль устремился в этот туннель. Его оставшиеся в строю лазерные батареи вели отчаянный непрекращающийся огонь по заходящим с флангов боеголовкам. Пламя лазеров жгло корабль, но разбивалось о непроницаемый импеллерный клин: крутой вираж «Непокорного» озадачил бортовые компьютеры противника, а уцелевшие лазерные боеголовки не успели сманеврировать и выйти на огневые позиции.

«И немудрено, что озадачил», — мрачно пронеслось у него в мозгу.

Истекающий кровью корабль направлялся прямиком в пасть превосходящего по силе оперативного соединения противника, а не прочь от него, и погонные гразеры взяли на прицел тяжелый крейсер класса «Марс».

«Непокорный» открыл огонь. В целом противник находился за пределами дальности любого энергетического оружия, даже массивных погонных батарей, но этот хев, погнавшись за добычей, ушел вперед и оторвался и от своих собратьев, и от более массивных линейных крейсеров, а со стрельбой у «Непокорного» никогда не возникало проблем. Его мишень содрогнулась под сокрушительным и смертоносным ударом, в десятки раз более мощным, чем даже у боеголовок корабля стены. Как будто неприятельский корабль со всего хода налетел в открытом космосе на скалу. Погонные установки разразились сплошным залпом, жадно поглощая каждый эрг, который могла скормить им инженерная секция и их собственные конденсаторные кольца. В общую какофонию сигналов о повреждениях, боевых переговоров и громких напоминаний о приоритетности задач влилась своим пронзительным голосом сирена тревоги, поскольку гразеры уже начинали опасно перегреваться, но смысла снижать темп стрельбы не было, и он это знал.

Знали это и боевые расчеты гразеров. Они даже не пытались уменьшить мощность. Они просто пускали в ход все, что есть — пока есть, — и крейсер умирал, раскалываясь на куски, от него разлетались исковерканные обломки, спасательные катеры, тела в вакуумных скафандрах. Волна разрушений двигалась к корме, отсек за отсеком разрывая корабль, а потом он весь исчез в огненной вспышке, яркой, как солнце… за две секунды до того, как взорвалась перегруженная вторая погонная батарея.

Не было времени почувствовать ни ликование, ни даже мрачное удовлетворение. Краткая передышка, которую он заработал своим отчаянным броском, закончилась, как только хевы перестроились. Товарищи мертвого крейсера легли на бок, выставив борта. Пламя изливалось потоками. Корабли эскадры вымещали ненависть на убийц своего собрата. Ракеты летели со всех сторон, дополняя смертоносный огонь кораблей класса «Марс», и уйти от них не было возможности. Больше не спасут ни уловки, ни хитроумные маневры.

Времени хватало только на то, чтобы взглянуть на дисплей, увидеть приближающийся смертный приговор кораблю и всей его команде и проклясть собственное решение вступить в бой. А потом…

— Айварс, проснись!

Его синие глаза раскрылись почти мгновенно. Почти… но не совсем, не настолько, чтобы обмануть Шинед. Он повернул голову на подушке и поглядел на нее. Его дыхание почти успокоилось, и Шинед поуютнее прижалась к нему. Он ощутил ее тепло и нежность сквозь мягкий шелк ночной рубашки, почувствовал у себя на правом плече пушистые, коротко стриженные темно-рыжие волосы и ласковый поцелуй.

— Все прошло, — тихо сказала она, и ее изумрудно-зеленые глаза блеснули в свете ночника.

«Должно быть, включила свет, услышав, что мне снится кошмар», — подумал он.

— Я знаю, — так же тихо ответил он.

Ее губы сложились в печальную и нежную улыбку.

— Врешь! — прошептала она, касаясь тонкой рукой его аккуратно подстриженной бороды.

— Не вру, — возразил он, чувствуя, как на лбу стынет испарина от всплывшего в памяти ужаса, горя и чувства вины. — Просто «прошло» не до такой степени, как бы тебе хотелось, любимая. «Прошло» настолько, насколько может пройти.

— Айварс!

Она обняла его обеими руками, положив голову ему на грудь, почувствовала у себя под щекой тяжелое биение его сердца и изо всех сил постаралась не разрыдаться. Не выдать своего яростного, горького гнева на приказ, который опять забирал его у нее. Не злиться на Адмиралтейство — за то, что отдает такие приказы, и на него — за то, что слушается их.