«Они меня с кем-то перепутали? — подумала Рина. — Я еще даже экзамен на Первый круг не сдала…»

Она размотала проволоку и аккуратно сдвинула крышку веткой, готовая отскочить в любой момент: птица из почтового ящика не вылетела, значит, шевелилась сама посылка. Но и внутри ничего пернатого не нашлось, только линялая сумка из парусины, совсем не королевская на вид. Рина осторожно потыкала ее — внутри было что-то твердое. Потом боязливо потрогала — кажется, никакой живности. Пальцы нащупали под грубой тканью прямоугольный предмет — книгу? — и мелкие штуковины в карманах. Вынув сумку, Рина увидела под ней ботинки из красной кожи, явно мальчишечьи, но зато новенькие и очень удобные на вид. Это было весьма кстати! Они оказались великоваты — тонкие ноги торчали из них, словно палочки из арбузных леденцов, — но так было куда лучше, чем стоять босиком на камнях и колкой траве. На дне ящика лежала открытка с посланием:

...

«Приветствую вас от имени всего королевства, Семнадцатая Виндера Катрина!

Отныне судьба Хайзе в ваших руках.

Я ничем не могу вам помочь, кроме пары хороших ботинок. Говорят, у Странников это самая нужная вещь. Я бы отправил вам денег, да только деньги теперь никому не нужны. Я приказал бы своим подданным помогать вам, но никто больше не исполняет мою волю.

Как король я бесполезен, пока действует проклятье моего сына, и могу лишь пожелать вам попутного ветра. Времени у нас мало, но я убежден, что скоро вы вернете Хайзе свободу!

С неугасимой надеждой, Рондевул Первый»

У Рины сперло дыхание. До нее начало доходить, что происходит, хотя верить в это совсем не хотелось. Перед глазами стоял недавний вечер: тесная кухонька в передней части фургона, куда, как шутил папа, нельзя приглашать на чай нестройных особ, теплый свет боковых светильников, поздний ужин в кругу семьи. Обычно раскладную мебель выносили на улицу и ели там, любуясь округой, но тогда для этого было слишком сыро и зябко.

Зато фургон в такое время казался очень уютным. Над столом висел абажур из столовых приборов. Его нижний ряд занимали чайные ложечки, вилки и ножи, на втором висели чашки, а над ними — салфеточный хоровод. В зеркально-чистом серебре и глянце фарфора отражался свет, так что получалась вполне себе яркая люстра, хотя ламп или свечей внутри не было. Вместо них к подносу посередине крепились баночки с маслом, вареньем и медом. Конструкция была ненадежная, поэтому вешали ее только на время чаепитий, и только если фургон никуда не ехал. Но мама все равно гордилась своим изобретением. Оно экономило место, и его удобно было относить в мойку, над которой тоже висел крючок.

Тем вечером папа, как всегда спокойный и элегантный без повода, читал газету и рассказывал всем новости, пока мама, как обычно веселая и взъерошенная, намазывала батон кому вареньем, кому медом, а кому сгущенкой. Но лучше всего у нее получалось намазывать саму себя: ее передник пестрел липкими пятнами всех оттенков.

— Ой! — воскликнула она, шлепнув себе на колени особенно большую малиновую каплю.

Папа с любовью посмотрел на нее и сказал:

— Ты моя сахарная палитра!

Потом вернулся к газете и устало покачал головой:

— Когда уже этого безумца поймают?

— Ты про кого? — спросил Альберт, которому не был виден заголовок статьи.

— Про принца Аскара, конечно, — ответил папа слегка раздраженно. — В последнее время все новости только о нем, как будто ничего другого в мире не происходит.

— Мне так жаль этого беднягу, — вздохнула мама, прикручивая на место банки с намазками. На столе остались только чашки и блюдо с хлебом, который стремительно исчезал. — Говорят, его столкнули с лестницы в детстве, а до этого он был нормальным.

— А мне кажется, он не сумасшедший. — Альберт облизывал с пальцев мед, золотисто-рыжий, как его и папины волосы. — Он уже давно эти записки с угрозами оставляет, а его не поймали до сих пор. Значит, он умный на самом деле.

— Ну, судя по его плану, все-таки нет, — возразил папа.

— Так он его раскрыл наконец-то?! Прочитай! Прочитай быстрее!

Альберт забарабанил ногами от нетерпения, и посудный абажур опасно зазвенел. Папа одарил сына воспитательным взглядом средней тяжести.

— Пожалуйста… — нехотя добавил тот.

Папа прочистил горло и нахмурил брови, вживаясь в роль.

...

— «Жалкие ищейки не могут даже напасть на мой след, а я уже почти достроил Ветродуй! Знайте же, что я собираюсь с его помощью заточить всех жителей Хайзе в их дома, как в тюрьмы, чтобы вы поняли, каково мне было сидеть в лечебнице, куда меня упек мой папаша! Вы все проголосовали за мою сестру, лишив меня трона, и я припомню вам это сполна!

Но будет чересчур милосердно просто дать вам смириться с судьбой. Я хочу посмотреть, как вы барахтаетесь в попытках вернуть себе прежнюю жизнь, поэтому оставлю вам единственного свободного человека. Странника, Искателя, Виндера — называйте, как угодно. Он будет скитаться по Хайзе в полном одиночестве, пытаясь вернуть вам облик людской — так я сам бродил по пустыне после побега. А я понаблюдаю со стороны, как вы медленно теряете надежду. На это у вас будет целых двести лет! Хочу, чтобы вы сполна оценили мою задумку!

Если же за два века ни одному из Странников не удастся снять проклятье, оно станет необратимым. А ему не удастся, уж поверьте! Но не потому, что это невозможно, ведь я оставлю вам подсказки, а из-за вашей гнусной натуры.

Вы не хотели видеть меня на троне? Да будет так! Я дарю вам моего папашу на веки вечные! Пусть вами правит бесполезнейший из бесполезных королей!»

К концу монолога испуганный Альберт перестал жевать, а Рина устало закатила глаза. Папа весь покраснел и шумно дышал, газета была измята, люстра звенела. Зато мама аплодировала с таким восторгом, будто только что посмотрела лучшую постановку в столичном театре. Родители, определенно, друг друга стоили.

— А вдруг он и правда это сделает? — с серьезным видом спросил Альберт. — Говорят, он объединился с пустынниками, а пустынники умеют кучу запрещенных штук! Ну там… колдовство. Может, они его научили чему-то такому?

— Он же просто блефует, милый, — улыбнулась мама. — Он хочет привлечь к себе внимание, вот и придумывает эти сказки. Король ничего подобного не допустит.

— Но он уже старый! — не унимался Альберт. — А принцесса Оливия — девчонка! Она ему противостоять не сможет!

— Ну, во-первых, принцесса Оливия тебе в бабушки годится, — сказал папа. — А во-вторых, сын мой, очень советую тебе не недооценивать женщин.

Альберт фыркнул, но спорить не стал, вспомнив, что в его семье целых две женщины, и как минимум с одной из них ему пока никак не потягаться. — А ты что думаешь? — пихнул он сестру локтем. — Если будешь столько есть — потолстеешь. Открывай рот хоть иногда, чтобы говорить, а не откусывать.

Рина злобно пнула его в ответ. Она не любила, когда ее отрывали от размышлений. Пустынников вообще-то называли колдунами, но Альберт с пеленок придумывал всему свои названия, и они как-то сразу приживались в семейном кругу.

Никто не знал, правда ли колдуны живут в пустыне, потому что никто туда не ходил. Куда безопаснее и быстрее было добираться до соседних земель на кораблях. Но по королевству ходили слухи о том, что северная пустошь стала приютом для людей, которые занимаются запрещенной магией — колдовством. По законам Хайзе разрешено было только кудесничество, то есть магия, связанная с изменением предметов. А любое магическое влияние на людей еще пару веков назад запретили как небезопасное.

— Я согласна с мамой, — сказала Рина, допив имбирный чай. — Задумка принца — бред полнейший. До этого он писал, что Ветродуй вызовет Великий ветер, который разнесет проклятье по всему королевству. Да какой искусственный ветер на такое способен? И вообще — мы последние, кому стоит об этом волноваться. Мы же на южной окраине Хайзе, а записки находят на самом севере. Ни одно проклятье сюда не долетит.

После ужина Альберт продолжил строить теории, а Рина забралась на свою кровать и задернула шторку, чтобы всякая рыжая мелочь не совалась в ее убежище. Она хотела спокойно дочитать книгу про великанов, которую начала вчера, но Альберт был слишком возбужден. Он почти выучил статью наизусть и, конечно, полез к Рине ее обсудить.

— Ой, сгинь! — отпихнула его сестра. — Ты мне уже надоел за сегодня!

— Да ты со мной почти не разговаривала! — насупился Альберт.

— И, представь себе, не соскучилась!

Рина демонстративно уткнулась в книгу, но Альберт был прямо как ириска — такой же рыжий и липучий.

— Двинься, я залезу!

— Ты умылся бы хоть! У тебя на руке сгущенка до сих пор! Всю постель мне изляпаешь!

— Да я оближу!

Альберт залез-таки на кровать сестры — благо они легко умещались вдвоем на полуторке — и даже нагло укрылся ее одеялом.

— Ну ладно, что там у тебя? — сдалась Рина. — Только давай быстрее. Скоро свет выключат.

— А вдруг кого-то из нас выберут Странником? — громко зашептал Альберт. — Вот представь, ты осталась одна в целом мире! Что ты будешь делать?

— Радоваться! — зло заявила Рина. — Буду радоваться, что меня наконец-то оставили в покое. Потом запрусь в столичной библиотеке, натаскаю туда разных консервов и буду читать, пока не состарюсь и не умру. А потом крысы обглодают мои счастливые косточки! Все, конец истории.