Почему-то до этого момента, за всей беготней и разговорами, я не задумывалась, а что на мне еще надето, кроме платья. Какое нижнее белье тут в моде у наследниц знатных семей?

Но, кажется, уже начала догадываться.

— Панталоны, — обреченно выдохнула я, глядя на собственные ноги в круглых шортиках-шароварах с оборками. — Прелесть.

Я набрала в легкие побольше воздуха и медленно выдохнула.

— Что ж, отсутствие трусов тоже можно пережить, — еще раз успокоила себя я, задумываясь над тем, какие сюрпризы еще могло таить в себе мое новое тело.

Пощупала грудь — размер вроде бы тот же, талия — тонкая. В мире Эммы явно не было вредной еды, бесконечных глутаматов натрия, усилителей вкуса и вредных пищевых добавок.

Плюс, по словам ее отца, она никогда не работала. Отсюда и изнеженное ухоженное тело.

А еще догадка уколола меня, и я невольно скосила глаза на те самые панталоны.

Эмма наверняка была девственницей. Что-то подсказывало, в отличие от сироток в приюте, дочь местной аристократии честь свою обязана была блюсти до самого замужества и первой брачной ночи.

Нет, в прошлой жизни я не являлась развязной подстилкой и точно не стремилась к этой части взрослой жизни в общении с парнями, но так уж вышло, о чем я впоследствии не раз жалела, но обратно фарш в мясо не провернуть. Мое прошлое тело умерло не девственным.

А теперь вместе с телом Эммы мне, похоже, досталось дополнительное сокровище, которым распоряжаться мне.

— Обещаю быть ответственной, — в пустоту произнесла я, будто давая ушедшей Эмме зарок. — Точнее, ну чтобы первый раз как положено. По любви! А не как у меня вышло.

О своем «как вышло» я предпочитала не вспоминать.

Тряхнула головой, отгоняя наваждение, и пошла к воде.

Следующие полчаса я была лесной нимфой со старых картин, плескалась нагишом в ручье, полоскала одежду, в общем, приводила себя в порядок.

Кошак Лысяша к враждебной для него воде близко не походил, предпочитая держаться на твердой земле. Поэтому выбрал себе большой валун в качестве наблюдательного пункта, и если вначале моей «помывочной», внимательно наблюдал, то после, свернувшись калачиком, уснул.

Я уже заканчивала банные процедуры, когда услышала шипение.

Кот, выгнув спину, смотрел куда-то на противоположный берег и враждебно шипел.

Насторожившись, я поспешила выйти на берег, всматриваясь во тьму леса, и ничего пугающего не видела.

Ветер едва слышно качал деревья, вот только кот явно видел лучше меня.

Внезапно движение в ветвях кустарника светло-золотого силуэта привлекло мое внимание. Я пригляделась к фигуре и глазам не поверила.

На ветке, в метре от земли, сидел петух с золотистым пером, хвостом колесом и огромным красным гребнем, который в сумерках казался почти алым. Я потрясла головой, думая, что наваждение схлынет.

Но нет, петух просто сидел на ветке, то ли дремал будто на жерди, то ли смотрел на меня. Взгляд его казался неподвижным и стеклянным.

Поражал и исполинский размер птицы. Будто не петух, а здоровенный индюк. Хотя я и не была специалистом с сельскохозяйственных породах, может, бройлерный…

А вот кот на находку явно начал облизываться.

И теперь подбирался к берегу.

— Эй, ты же выпил ведро молока! Куда?

Но остановить кота я не успела. Дойдя до кромки воды, кот приготовился к прыжку и сиганул вперед, явно надеясь перемахнуть весь ручей разом, не замочив лапы…

Полет кота был впечатляющ, но недолог.

Врезавшись в невидимую стену ровно над серединой ручья, кот картинно сполз по этому невидимому препятствию в воду.

БУЛЬК!

А дальше был истошный кошачий вой о помощи, и я, бегущая ловить тонущего кота, которого уносила течением ручья, и встрепенувшийся петух, которого чуть не поймали.

Увлекшись спасением кота, за птицей я не следила. Только и поняла, что, взмахнув крыльями, петух скрылся где-то в лесах седьмого холма, не оставив на память даже перышка.

Выбравшись на берег, я поставила трясущегося кота на лапы. Вытирать его было нечем, полотенца профессор Зелень мне не подарила, пришлось кутать «горе-утопленника» и в без того мокрую после стирки одежду.

— Должно быть, петух сбежал с фермы, — предположила вслух я. — Вряд ли он дикий.

Коту же было плевать на мои слова, он мерз.

— Ладно, — пообещала я. — Сейчас оденусь, и двинем обратно на холм. Там начихаешь нам новый костер, будем греться.

Обратный путь в гору в мокрой одежде дался гораздо хуже, чем я надеялась.

Покинув теплую поляну у ручья, я даже не предполагала, что идти по почти ночному лесу окажется так противно и до зубодробительного холодно.

Будет чудом, если к утру неподготовленное к нагрузкам тело Эммы, в котором я оказалась, не подхватит насморк.

Добравшись до заброшенной сторожки, я вытряхнула кота из своих мокрых объятий. Тот без лишних притязаний сразу побежал к камину, где охотно расчихался на уже успевшие потухнуть остатки углей. Пришлось еще бродить по поляне и набирать новый хворост, чтобы окончательно не замерзнуть ночью.

Уснули с Лысяшой мы также возле огня вдвоем, укутавшись в плед, принесенный Зеленью, почти без памяти от усталости за сегодняшний день.

А проснувшись утром, я поняла, что чуда не вышло.

Нос был заложен, горло болело, а из моего рта доносился только едва слышный сип.

Заболела.

Глава 6

С преданностью собаки Лысяш проводил меня до границы шестого холма.

— Дальше тебе нельзя, — шептала я, потому что на более громкое была неспособна. — Не шалить! Жди в доме.

Столь громким словом я назвала лачужку.

За вчерашний день монстрокот очень доходчиво доказал и показал, что человеческую речь воспринимает отлично, разве что ответить не может.

Что в очередной раз рождало во мне смутные сомнения: обитатели острова вообще того, что ли? Как можно существовать бок о бок с этими монстрами столь долгое время и вообще не замечать элементарного?

Либо магистр Стефаниус был прав.

Это конкретно меня нимурн слушал, потому что так проявился мой магический талант.

Почему-то в глубине души стало чуточку жаль. Никакой тебе интриги, никаких молний с неба! Просто повелевание монстрокотом!

За этими рассуждениями я и сама не заметила, как по узенькой дорожке добрела до академического городка.

Дорога стала шире, деревья расступились, обнажая передо мной стены монументального строения.

Любой среднестатистический европейский средневековый замок нервно закурил бы в стороне, дайся ему подобная возможность.

Потому что академия представляла собой не что иное, как крепость, монументальную, мощную, с наблюдательными башнями по периметру, окнами-бойницами — словно следами давних сражений, и широкими вратами — ровно по моему курсу.

Впрочем, этих ворот было много — они окружали городские стены по периметру, и к каждым вела дорога от леса и прилежащего холма.

Двенадцать — догадалась я провести параллели с часовым циферблатом.

Нашлось и главное отличие от крепости — ни одни из ворот никто не охранял, да и двери были нараспашку — похоже, академия жила и ощущала себя в полной безопасности многие годы.

Да и кому тут нападать, если подумать; похоже, главной опасностью острова были лысые котята.

Возможно, мне следовало бы зайти в городок, осмотреться внутри, но я решила, что еще успею, а вот опаздывать на первый же урок к профессору Зелень не хотелось.

Я отсчитала нужные мне ворота, вычислив дорогу к третьему холму, и устремилась туда.

То, что иду в верном направлении, поняла почти сразу по тому, что в одном потоке со мной шли и другие люди.

Начиная от детей, сбившихся в стайку, лет от семи до десяти. Заканчивая двумя размеренно шагающими пенсионерками. Те никуда не спешили, прогуливались медленно, вальяжно, как отдыхающие в санатории.

Краем уха я уловила их разговор:

— Семена помидоров лучше замачивать в марганце перед посадкой, чтобы обеззаразить.

— Зачем? — спорила вторая. — Они же магические, плевали они на твою марганцовку.

Я обогнала двух синьор и устремилась к самой многочисленной группе идущих. Хоть она была разномастна, и тоже разбита на компании, но если судить по возрасту идущих — они были плюс-минус моими ровесниками.

Раздавался смех, здесь бурлила жизнь. Одежды молодых людей пестрили красками, а говор — родным сленгом.

— Преподы говорят, на следующей неделе будет вылазка в «обратный». Я утром подслушала, — заявила девушка в синем платье и меховой жилетке.

В отличие от меня, у которой поверх платья, доставшегося от Эммы, теперь красовался свитер, а вместо обуви были резиновые сапоги — у этой девчонки с одеждой дела обстояли явно лучше.

И платье теплое, и жилетка, и даже пуховая шаль, из-под которой выбивалась розовая челка — отчего я сделала очередной вывод: краску для волос местные студенты где-то достают.

— Что-то они зачастили, — ответила идущая рядом рыжая. Назвать ее девчонкой уже было сложно, чувствовался опыт и возраст — лет тридцать. Но судя по тому, что она успешно вписалась в эту молодую компанию, я могла и ошибиться, однако подслушивать не перестала. — Никак с очередной проверкой, небось опять померла какая-то важная шишка.