— Джимбо, — еле слышно проговорила она, — мне надо задать три вопроса, да?

Это она разговаривала со своим зверьком. Одни утверждали, что это обезьянка. Другие возражали, что собачка. У самого Марка не было устоявшегося мнения. Он знал только, что зверек тощий и коричневый. Каждый раз, когда он его видел, зверек вычесывался — вот и сейчас тоже. Марк подозревал, что это уловка, чтобы никто не мог его толком рассмотреть.

— Мне надо спросить, — продолжала Глэдис, — Кто, и Зачем, и какие у него Доказательства? Да, Джимбо? И почему он пришел сюда с этой историей, когда Берлинская стена уже пала наконец, когда у нас все налаживается с Россией и вообще?

Значит, она все-таки обдумала его слова — на свой манер.

— Все это часть моего доказательства, — тихо объяснил Марк. — Подумай сама — или спроси Джимбо: кому хочется, чтобы все технологически развитые страны были в мире друг с другом как раз тогда, когда меняется климат?

— Похоже, кому-то хорошему, — ответила Глэдис.

— Да нет — если учесть, что глобальное потепление запустили в тот самый момент, когда мы все отвлеклись на Чернобыль, — сказал ей Марк. — Такой у них метод — успокаивают нас или отвлекают, пока не станет поздно, — и очень характерно, что это часто бывает направлено прямо на нас, на тех, кто практикует магию в нашей стране. У меня в портфеле кипы доказательств, что…

— Распечатки, что ли? — сказала Глэдис. — Ты же знаешь, для меня это китайская грамота. Объясни сам простыми словами.

Марк поерзал в плетеном кресле: как объяснить простыми словами, он не знал.

— Хорошо, — произнес он, помолчав, — начнем с глобального потепления. Ты знаешь, сколько останется от нашей страны, если полярные льды полностью растают?

— Видела карту по ящику, — кивнула Глэдис. — Не то чтобы много.

Тощий зверек в траве, кажется, потрогал лапкой ее голую веснушчатую ногу.

— Знаю-знаю, Джимбо, — сказала она. — Он к чему-то клонит. Знаю. Меня тревожит, Кто и Зачем. Кому нужно, чтобы мы жили в мире друг с дружкой, пока нас подогревают и мы того и гляди превратимся в тропики и потонем?

— Тем же, кому нужна была война пятьдесят лет назад, — подсказал Марк.

— Как в этом разобраться? — спросила она. — То война им нужна, то мир… Вот чего я никак в толк не возьму. Галиматья какая-то!

— Нет, не галиматья, — сказал Марк, — если учесть, сколько всяких изобретений и открытий сделано во время войны. Я говорю не только о ракетах и ядерной энергии, я говорю о семи новых видах защиты, которые Круг обнаружил во время Битвы за Англию. Говорю о том, о чем нам теперь придется думать, — о способах защититься от наводнений, да и вообще о разных способах охлаждения, которые нам понадобятся, когда на планете станет жарче.

Снова настала долгая пауза. На дуршлаг и поднос со звоном упало еще несколько капель дождя.

— Кто-то пользуется нами, чтобы узнавать всякое разное, — заключила Глэдис. — Нехорошо. Чем докажешь?

Марк вытащил бледную руку из недр портфеля.

— Во-первых, я собрал сведения обо всех планах, чертежах и испытательных моделях, которые пропали за последние двадцать лет. Просто прорва! А главное — две трети из них не удалось вернуть, они исчезли бесследно!

— А, промышленный шпионаж, — отмахнулась Глэдис. — Мы-то тут при чем?

— Вот именно! — сказал Марк. — Мы не ведем никаких записей. Все важное мы передаем исключительно устно.

Они посмотрели друг на друга поверх захламленной травы. Кусты зашелестели, будто их пробрала дрожь.

Глэдис грузно поднялась из пластикового кресла.

— Вставай, Джимбо, — брюзгливо позвала она. — Мне давно пора обед готовить. Что-то для меня все это перебор.

Прозвучало это так, словно старуха знать ничего не желает. Она потопала в дом, а Марк встревоженно последовал за ней, предупредительно прихватив с собой поднос. Внутри было темно и пахло травой, смолой, кошками, хлебом. Повсюду стояли горшки с растениями, словно сад вторгся в дом точно так же, как дом растекся по траве. Марк пробрался через джунгли высоких, как деревья, стеблей — что-то похожее обычно растет в устьях рек — и обнаружил, что хозяйка хлопочет в древней кухоньке за зеленой занавеской.

— Незачем было поднос тащить, — заявила Глэдис, не оборачиваясь. — Кошки все уберут. У меня сегодня только пироги с курицей. Пойдет? Если с горошком?

Марк хотел напомнить, что всего минуту назад позавтракал, но не успел. Глэдис вдруг сказала:

— Значит, кто-то из Внешнего Круга, да? Больше никто столько не знает.

— Да, — ответил Марк и пристроил поднос на стол, и без того заставленный цветочными горшками. Некоторые попа́дали. Ему пришлось немного растянуть стол, чтобы поднос поместился. Теперь она мне припомнит про разбазаривать таланты, подумал он. — Помочь?

— Нет, иди в ту комнату и сядь, — сказала Глэдис. — Когда я думаю, мне надо быть одной.

Втайне вздохнув с облегчением — то, что она согласилась подумать над его словами, было уже немало, — Марк послушно ушел и сел на жесткий диван среди джунглей, глядя наружу сквозь ромбовидные стекла в двери на веранду. Глэдис наконец разрешила дождю пролиться: снаружи так и хлестали прямые белые струи, в комнате было полутемно. Кошки сходились в дом и собирались вокруг Марка. Плетеные кресла стояли теперь на веранде, как и почти все прочее имущество со двора. Марк сидел и слушал, как журчит и пришепетывает дождь, и едва не заснул, но тут Глэдис позвала его обедать.

— Ты мне так и не сказал, кто это, — проворчала она. — Правда, Джимбо? Как будто кто-то сделал из нас подопытных кроликов. Марк, я имею право знать.

Марк взял большой размякший покупной пирог с курятиной и немного горошка, твердостью напоминавшего дробь, вздохнул и в целях безопасности вышел вместе с Глэдис на другой уровень континуума, где и изложил свою теорию. И увидел, как глаза ее округлились во мраке кухни.

— Такому в жизни не было никаких доказательств, — сказала она. — Доедай. Не хочу тебя торопить, но мне надо в больницу. Я там нужна кое-кому.

Он был совершенно уверен, что уже утратил в ней союзника, но все же собрался с силами и постарался доесть пирог. От нервов пирог у него в животе слипся в твердый ком, еще и угловатый в придачу. Марк смотрел, как Глэдис упаковывается в прозрачный полиэтиленовый дождевик и роется в бесформенной сумке в поисках денег.

— Хочешь — поехали со мной, — предложила она. — Я пока еще думаю, да и на девочку тебе стоит поглядеть. Едешь?

Он кивнул и следом за ней вышел в промокший сад, где без особого удивления обнаружил, что то самое такси, на котором он приехал, снова подкатило к обветшалой калитке. Он залез в машину вслед за Глэдис и сел, скорчившись вокруг угловатого пирога в животе, не зная, надеяться ему на что-то или просто отчаяться.

Глава

4

В больнице Глэдис явно знала все входы и выходы. Не снимая полиэтиленового дождевика, она шустро проковыляла по нескончаемому коридору к лифту. Марк шагал следом и думал, что, если бы не капли дождя на плаще, можно было бы решить, будто ее сюда вызвал какой-нибудь медиум. Неудивительно, что никто из встречных ее не замечал. Марк и сам наложил на себя такие же чары «Не смотри на меня», но это далось ему не без труда. В больницах ему всегда становилось остро не по себе. Они полны боли — и ее противоположности, бодрой бессердечности… А может быть, лучше сказать — жестокости?

Глэдис обернулась к нему только в лифте. Она была собранная и деловитая — почти что бодрая.

— Девочку привезли часов в пять утра, — сказала она. — Бедняжка сильно пострадала и послала зов. Только один. Потом замолчала и отозвала все обратно, будто ошиблась. Правда, у нее сейчас каждая капля силы на счету, просто чтобы не умереть. Хорошо хоть я успела зацепиться, пока она звала. С тех пор послеживаю за ней — и есть в ней что-то очень и очень странное. Честно говоря, когда ты появился, я была уверена, что это по ее поводу приехали. Ты застал меня врасплох. Нечасто я так ошибаюсь.

Марк только кивнул. Шахта лифта была словно срез многослойной боли, наполнявшей больницу. Лифт провез Марка сквозь ослепляющий материнский страх, сквозь скрежет сломанной кости, сквозь разъедающую кислоту внутренней опухоли, сквозь лихорадочные сны и на миг — какое счастье, что на миг, — сквозь вспышку мучений анестезированной плоти под скальпелем. Марку пришлось собрать все силы, чтобы отгородиться.

Когда он вышел из лифта и следом за Глэдис зашагал еще по каким-то коридорам, мимо коек, легче не стало. В этой больнице была, похоже, свободная планировка или что-то вроде: через каждые несколько шагов в углу с окнами стояло по нескольку коек. На подушках лежали искаженные лица. Там и сям в постелях сидели женщины и в сосредоточенном эгоцентризме смертельно больных жадно ели шоколадные конфеты или тупо смотрели на неумолчно болтавших посетителей. Место, куда направлялась Глэдис, тоже оказалось в углу. Его можно было принять за угол, где держат ненужное оборудование, если бы и там не стояла койка. И там у Марка словно гора с плеч свалилась. После напористой боли, наполнявшей больницу, настала такая блаженная тишина, что Марк даже не сразу понял, что происходит.