Вот теперь это было привычная ситуация. Я лишь горько усмехнулась. А чего ты ждала, Настя? В жизни только вот так и бывает.

— А раньше…

— Раньше ты была слишком слаба. Теперь уже можешь и сама спуститься.

И ушел. Да, слабость еще ощущалась, но совсем незначительная. Франц был прав. Я могла спуститься. Но не хотела.

Боялась до одури. И не знала как поступить…

Франц

Девчонка шла на поправку. Но даже этого было достаточно, чтобы восстанавливаться пришлось несколько дней, с учетом ее состояния.

Она вся была соткана из страха. Хрупкая, нежная, запуганная. Как ежик, при малейшей опасности, выставляла иголки.

Мне было жаль ее поначалу. Но с каждым днем к этому чувству примешивалось и что-то еще, чего быть не должно!

Волков некстати словил пулю. Да еще и Самойлов этот… Если до этого оставался шанс, что девочку можно будет оставить в городе, то теперь, когда вся эта химия добралась и сюда, дело принимало дурной оборот.

Арес нервничал, Олег тоже.

Они правы — наступит момент, когда каждому придется выбрать на какой стороне он. Нейтралитет выдержать не получится. Уже нет.

И если пару недель назад я бы с легкостью просто отошел в сторону, сумев переждать, то имея на руках зашуганную девчонку, которую отпусти, и через день, она станет жратвой для червей — нет.

Десятки раз спрашивал себя — зачем? Жалел ли? Но удивительное дело — нет. Не жалел.

С ней было непросто, порой злился на Настю, но не было желания выкинуть ту на улицу, избавиться от проблем.

Совсем одичал, как сказал бы Астахов. И был бы прав. Но раньше мне это не мешало.

А что изменилось, Гриш? Что, мать твою, изменилось за эти дни?

Вроде ничего, но в то же время все.

Она все же спустилась. Выбрала из пакета самое мешковатое платье и нацепила. Дуреха. Чего я там не видел? Но продолжала прятать свое тело, не понимая, что ее сексуальность не стереть, не выкинуть, не замазать дурацкой одеждой.

И этот ее взгляд, что пробирал до самых печенок.

— Можно? — робко спросила она, опустив глаза в пол.

Девочка, что же с тобой сделали, что ты даже за стол садиться боишься?

— Проходи. Садись.

Она без слов выполнила все, застыв изваянием.

— Тебе можно есть все, но понемногу. Не увлекайся — желудок еще ослаблен.

Настя кивнула, но к еде не прикоснулась.

— Что-то не так? Не нравится еда? — не понял ее поведения.

Он подняла на меня растерянный взгляд.

— Н-нравится.

— Тогда почему не ешь?

— Сейчас? Пока ты не поел?

Как сдержался, сам не понял. На глаза словно пелена красная упала. Что ж за суки-то ее держали! Мрази!

Не нужно было пояснений, откуда ноги росли. Сжал зубы, глубоко вдохнув, пытаясь взять эмоции под контроль.

— Ты можешь есть так, как тебе удобно. И как захочешь. Единственное ограничение — немного. Только потому что иначе может стать плохо. Все. Дальше ты решай сама что и как.

Она посмотрела на меня с недоверием, потом перевела взгляд на стол, и я четко увидел, как она сглотнула, как во взгляде отразился настоящий голод.

И таким мудаком я себя почувствовал… Лечил ее ссадин? Дурак! Ее душу надо лечить. Поломанную психику!

Я сделал вид, что полностью занят едой. И лишь краем глаза наблюдал за гостьей. Та не сразу, но все таки взяла ложку в руку. Очень осторожно, медленно стала есть. она была так напряжена, будто в любой момент была готова сбежать.

— Спасибо, — наконец сказала она, когда я уже устал притворяться. — Можно, я уйду?

— Куда? — слишком резко спросил я. Настя тут же побледнела и дернулась.

— Н-наверх.

— А, да, конечно. Иди.

Она ушла, а я сидел как идиот корил себя за несдержанность. Чего, спрашивается, гаркнул так?

Убрав на кухне, пошел к себе. Надо было проверить запасы лекарств и решить что делать с Настей дальше. Хотя одна только мысль, что она уедет куда-то, мне не нравилась. Не понимал почему, но за эти дни привык, что дома кто-то был. Пусть и не покидая свою комнату…

— 4 —

С того дня я стала ежедневно спускаться вниз, чтобы поесть. Три раза в день.

Франц разрешил мне гулять по дому, но я не рисковала. С каждым днем я чувствовала себя все лучше. И ждала.

Ждала, что мужчина покажет свое истинное лицо. Начнет требовать плату за свою доброту. Чем? Конечно же, телом. Больше у меня ничего не было.

Но ничего не происходило. Он был так же холодно-равнодушен. И в то же время внимателен. Пару раз я из-за своей неуклюжести разбила посуду. Но мужчина отреагировал довольно сдержанно.

— Не страшно, — сказал он. — Иди в комнату.

И все.

Раньше меня бы за это… Впрочем, это было в прошлом. Я училась жить по-новому. Не дергаться от каждого звука, не ожидать в любой момент тычка или оплеухи.

— Верни вилку, — сказал Франц в один из вечеров.

— Какую вилку? — спросила, похолодев.

— Которую забрала вчера с собой.

Это было правдой. После очередного осмотра синяков мужчина заявил, что почти все прошло. И для меня это означало только одно — раз я в порядке, то либо он меня выставит за дверь, либо решит пользоваться сам. Пусть я и не замечала подобный интерес в его взгляде, понимала, что это вполне реальный вариант развития событий.

Конец ознакомительного фрагмента