Дмитрий Борк

Последний рубеж

Деньги не главное, но без них и главному не сбыться.

Пролог

Конец июля 2019 года. Рейс Франкфурт — Лос-Анджелес

Серый день за бортом самолёта моросил противным дождем, и мое настроение от этой картинки еще больше погружалось в унынье. Тяжелый «Боинг», оторвавшись от земли, плавно зацепился за воздух и уверенно пополз на небо. Ватой больно заложило уши, затем болтанка прошила тело тряской, и вжало в кресло. Через минут двадцать, набрав нужные километры, командир звуковым сигналом разрешил всем расслабиться.

Стюардессы засуетились и по очереди вышли к нам в салон. Одна из них, с модельными формами и огромными глазами, подошла ко мне первому и улыбнулась.

— У вас всё хорошо? — уточнила она, наклонившись ко мне. — Может, вы что-нибудь хотите?

«Вот только за это можно тратиться на бизнес-класс, — подумал я. — Нет, конечно, удобные широкие кресла, хороший ужин, дорогой алкоголь и одеяло. Всё это тоже того стоит. Но на душе всегда светлеет, когда в приятном аромате тебя заботой окружает фея».

Я улыбнулся через силу и медленно ответил:

— Спасибо. Я хотел бы коньяка.

— Какой марки коньяк? — спросила стюардесса всё также мило, не растеряв своей улыбки. — Вам «Хеннеси» или «Реми Мартин»?

— «Реми Мартин», — ответил я, — и сразу же тройную, чтобы лишний раз вас не гонять.

— И что-нибудь к напитку? — и она подала мне карту.

— Бутерброд с сыром, пиканью из мраморной говядины, утиную грудку с пастой и микс-салат.

— Спасибо, я скоро принесу!

Она поднялась и скрылась за шторками в проходе, а я достал свой телефон и стал в нём ковыряться. Но, пролистывая одну за другой фотографии с Дианой, я только усугублял мое и без того шаткое душевное равновесие.

Заметив мрачность на моём лице, соседка, дама лет за пятьдесят, решила запросто, по-свойски со мной заговорить. Хоть я и беседовал со стюардессой на английском, она сразу вычислила во мне своего соотечественника.

— Вы, молодой человек, лучше откажитесь от этой сомнительной стряпни. Закажите лучше водочки для нас обоих, а я вас накормлю не чем попало!

На долю секунды я оторопел, но придя в себя, наклонившись к ее уху, тихо и четко произнес:

— Это немецкий лайнер, мадам! Здесь водку-то обычно не подают, только пивас, вино, коньяк, вискарик!

— Очень жаль, — грустно протянула дама, — ну тогда виски! Он тоже подойдет к нашей еде!

— Почему вы так решили? — недоуменно спросил я. — И к какой такой нашей еде?

— Ну как это к какой? Ведь вы русский? Русскую еду и будем кушать!

Она искренне посмотрела на меня как на безмозглого тупицу, да так, что я и сам в это поверил.

— А откуда у немецкой авиакомпании русский борщ? — спросил я.

— Зачем нам борщ? — наивно удивилась дама. — Нам борщ совсем не нужен. Нам нужен холодец!

— Холодец? Вы ели их холодец, их «Зульце»? Ешьте сами эту гадость.

— Да вы с ума сошли! Чтобы я ела немецкий холодец? — в ее голосе послышалась раздражение. — Да я перебрала семь поваров. Их всех прогнала, им только посуду мыть доверить можно. А вы мне про немецкий студень?

«Похоже, подшофе, — подумал я. — Или безумная с Рублёвки? Там почти все такие!»

— Вы что-то путаете, мадам, — я опять наклонился к ней, — это не я, это как раз вы мне предлагаете!

— Господи Иисусе!

Дама засуетилась и полезла в сумку от Вуитона. Через секунду ее холеные пальцы с тяжелыми камнями по очереди доставали: большие варёные яйца и пирожки, ароматное сало и чеснок, нарезанный черный хлеб и зелёный лук, жареную курицу в фольге и соленые грибочки в банке, и… настоящий русский холодец.

Салон бизнес-класса заполнился самыми разными ароматами, и я боковым зрением уловил нервные ёрзания наших соседей.

— Вот, — победно произнесла она, оглядывая два наших стола, — всё собственного приготовления. Всех на фиг я поувольняла и готовлю теперь только сама. Милости прошу со мной откушать, и без возражений!

— Простите меня за любопытство, а вы не из Москвы летите? — спросил я, придав голосу как можно больше мягкости.

— Ну-у из Москвы, — протянула дама с чуть уловимой угрозой в голосе, — и что?

— И жареная курица в полёте тоже из Москвы? — с небольшой опаской уточнил я.

— Да из Москвы, из Москвы. Лечу транзитом через Франкфурт.

Дама негромко засмеялась, и лицо ее стало по-свойски добрым.

— Не бойся, сегодня утром эта тварь еще дышала. А ты всё же водочки попроси, дружище.

— А как вы смогли сюда всё это протащить? — не унимался я. — Разве продукты не запрещено проносить на борт?

— Ну это я не знаю, — в голосе дамы послышалась недоумение, — я шла через ВИП-зал. Там в мои сумки не глядели.

— А-а, — иронично протянул я гласную букву и подумал, что идея с водкой, в общем-то, неплоха, — тогда одну минуту.

Я вежливым движением пригласил стюардессу и, перейдя на хороший немецкий, попросил поменять коньяк на триста граммов водки.

— Я сейчас посмотрю, — ответила мне красавица, — вот только нам не разрешено подавать в бутылке. Мы обязаны разливать водку в небольшие рюмки.

— Видите наши столики, — я кивнул головой на них, — мы очень голодные, и нас мучает жажда. Вы же не хотите весь полёт постоянно к нам подходить? Дайте нам, пожалуйста, стаканчики и водки, и мы сами себе будем наливать.

Стюардесса, посмотрела на наши яства, затем на мою попутчицу, недолго подумала над моими словами и утвердительно кивнула.

— Хорошо, сэр. Всё остальное тоже вам нести? — задала она вопрос вдогонку своим мыслям.

— Нет-нет, всё отменяем, кроме водки, — и я благодарно кивнул красавице.

Через пять минут, опрокинув первый полтинник, моя соседка смачно занюхала пахучим салом и с хрустом закусила зелёным луком. Поставила назад стаканчик, повернула ко мне голову и пристально в меня вгляделась.

— Э-э, дорогой, — протянула она, — да ты никак летать боишься!

— А что, — смутился я, — прям так заметно?

— На выпей, — она щедро плеснула в мой стаканчик живой водицы, — может, полегчает!

Оторопев во второй раз за вечер, я быстро опрокинул свой сосуд.

— А почему? — не унималась моя попутчица. — Может, ты падал?

— Да, Слава Богу, нет! — вынужденно ответил я. — Но случай один был…

— О-о, давай колись, — она приготовилась слушать, — уж очень интересно!

— Ну, летел я как-то раз из городу Парижу летом, — нехотя начал я рассказ, — а рядом странный мужичок в лыжном костюме.

Все напряглись, а он, когда табло погасло, вдруг соскочил и заорал на весь салон: «Кайтесь, грешники, ваш судный день настал! Пришло время молиться!» Вот я и подумал, что настал пипец, и чуть в штаны не наложил реально!

На секунду прервавшись, я не спеша отломил ножку холодной курицы. Затем дотянулся до чеснока, плеснул себе по новой. Залпом выпил и смачно закусил.

— И что? — лицо тётки застыло с открытым ртом, в котором лежало непережёванное яйцо. — Что дальше-то было?

— Да ничего, — скучно ответил я, и закусил пахучим чесноком. — Он просто молча сел на свое место, и мы тихо полетели дальше.

Секундная пауза и громкий хохот дамы разразился на весь огромный лайнер.

— Ну ты шутник, — наконец откашлявшись, произнесла моя попутчица. — Тебя как звать, дружище?

— Макс!

— А меня Нюра! — и она толкнула меня своим плечом. — Будем знакомы, и сразу же давай на ты!

«Хорошо, хоть без брудершафта», — подумал я.

— А у меня тоже прикольная история была, — настроение Нюры ракетой шло на самый верх, — летела как-то возле аварийного выхода. А со мной рядом две древние бабульки. Аля Альцгеймер. Весь полёт проспали, но очень часто, просыпаясь, друг друга тормошили и спрашивали: «Валюшенька, ну что там? Доехали? Нам не пора ли выходить?»

Впервые за долгий день меня отпустило, и я смог рассмеяться. Нюра поддержала меня своим ржачем, да так, что заулыбались и стюардессы.

— Так, Нюра, — я попытался успокоиться, — тогда я тоже еще кое-что расскажу.

Быстро опрокинув очередной стаканчик, я продолжил:

— Как-то летел рядом с двумя пассажирами. Оба пилоты, и оба в лётной форме. Возвращались домой с подмены экипажа. Ну, я с ними выпил-закусил, и тут нам приспичило по малой. А в туалете засела дама с ребенком и надолго. Ну, мы постояли, потоптались и пошли в хвост самолёта. Идем навеселе, шутим и сильно шатаемся. И тут смотрю — в салоне гробовая тишина, и только звук моторов слышно.

И кто-то сиплым голосом их спрашивает:

— Скажите, командир, а в кабине кто-нибудь остался?..

Нюра прыснула, но всё же смогла спросить:

— И что он ответил, кто остался?

— Кто-кто? Стюардессы, кто ж еще!

Нюра честно попыталась хохотать потише, но у нее это никак не получалось.

— Подожди-подожди, — отсмеявшись, произнесла она, — а ты знаешь эту байку про немецкого и английского пилота?

— Нет!

— Ща, погодь, дай вспомнить!

Она отрезала вилкой свой холодец и намазала на него горчицы из пакетика.

— Короче, в аэропорту Мюнхена пилот «Люфтганзы» запрашивает у немецкого диспетчера полосу. Тот ему отвечает, что по правилам он должен задавать вопрос на английском языке. На что пилот резонно заявляет: «Я немец, пилотирую немецкий самолёт, нахожусь в Германии, с чего это я должен говорить на английском языке?» На что слышит ответ с другого самолёта на безупречном английском: «Потому что вы проиграли Вторую мировую!»