Всю эту информацию Само получил от уважаемого купца, чем привел того в немалое изумление своим любопытством. Ведь до сего дня ленивый раб не проявлял интереса ни к чему, кроме еды. Он даже попросил научить его читать, чем чуть не довел хозяина до обморока. И вот тогда почтенный Приск вконец потерял терпение, справедливо решив, что эта неслыханная дерзость должна быть наказана, и поколотил Само палкой. Впрочем, он что-то такое прочел в глазах парня и бил его без особенного рвения. Вроде нужно радоваться, но тень испуга, промелькнувшая при этом в глазах хозяина, Самославу не понравилась совершенно. Тот явно был неглупым человеком, и изменений, произошедших с его собственным рабом, не заметить не мог. Ведь он поколотил не трусливого мальчишку-серва, он бил человека, который размышлял при этом, как бы ему за такое оскорбление половчее вскрыть хозяину глотку. А ведь Само до этого момента и не знал, что такое оскорбление, и считал побои частью своей рабской доли. У невольника нет чести, а значит, и отнять ее невозможно.

Приск был озадачен и встревожен. Ремесло работорговца требует знания человеческих душ, иначе однажды тебя найдут с ножом в сердце, ограбленным до нитки. А потому интуиция почтенного купца била во все колокола, она чуяла опасность. Вечером, у костра, когда Само с жадностью доедал кашу из котелка господина, он услышал неожиданный вопрос:

— Кто ты такой? — Приск спросил это тихим и спокойным голосом, но парень уловил в нем затаенный страх. Да и дрожащая ладонь, то и дело поглаживающая рукоять кинжала на поясе, выдавала волнение многоопытного купца.

— Я Само, мой господин, — сказал раб самым невинным голосом, на какой был способен. — А кто же еще?

— Ты лжешь, — убежденно сказал купец. — Я знаю Само с пяти лет, я знаю его лучше, чем он сам. Я купил его в Ратисбоне, и он вырос на моих глазах. Ты — не он, ты просто занял его тело, говоришь его языком и смотришь на меня его глазами. Признайся, ты злой демон? Или я сейчас же позову стражников, и тебе подпалят пятки.

— Я клянусь святым Мартином, что никакой я не демон. Вот те крест! — Само перекрестился и понял, что только что сморозил чудовищную глупость. Прижимистый хозяин оставил его в язычестве. Ему было плевать, кому молится его двуногая скотина. Ведь по местным обычаям, раб не человек, и у него нет души.

— Это еще как прикажешь понимать? — растерялся Приск. Мальчишка был язычником, а значит, он оказался прав, и раб одержим демоном. Но демон не может поминать великого святого, покровителя Галлии. Много позже такое состояние назовут разрывом шаблона, и именно в нем пребывал сейчас почтенный купец. А Самослав лихорадочно обдумывал свою будущую судьбу и искал пути выхода из опаснейшего положения, в котором сейчас оказался. Хозяин, чтобы узнать правду, был волен его не только пытать, но и убить, не понеся при этом никакого наказания.

— Мне приснился сам святой Мартин, хозяин, и я уверовал, — скромно опустив глаза вниз, ответил Самослав, сердце которого было готово выскочить из груди. — А взамен великий святой пообещал мне свое покровительство, если я приму крещение. Я ему поклялся в этом.

— Святые угодники, — в ужасе прошептал Приск и начал мелко креститься. — Да ведь тут и церквей-то нет! Дикие места!

— Так я не спешу, хозяин, — почтительно ответил ему раб, едва уняв страх. Франки зарежут его по щелчку пальцев купца. — Как церковь увидим, там и окрестишь меня.

— Деньги только на тебя тратить, — ворчливо заявил купец, приходя в свое обычное состояние. — Дьякон дары потребует. А ничего лишнего у меня нет.

— Как скажешь, хозяин, — ответил Само, сохраняя почтительное выражение на физиономии. Вечер был прохладным, но он обливался потом, а в голове вертелась дурацкая фраза из старого анекдота: Штирлиц был близок к провалу. Незатейливая и безыскусная личность мальчишки растворилась без остатка в личности куда более сильной, волевой и умной. И именно это чуть не погубило все дело. Уж слишком заметны стали изменения, произошедшие с неграмотным рабом.

— Что еще сказал тебе святой? — жадно спросил купец.

— Он сказал, что ты побьешь меня палкой, — не моргнув глазом, соврал Самослав.

— Чудо великое, — снова перекрестился побледневший купец. — Спаси меня господи, истинное чудо! Надо церковь одарить. Обязательно одарю. Потом, когда вернемся… Если заработаю в этой поездке… Сразу после свадьбы старшей дочери.

— Это не все, хозяин, — решил додавить Самослав купца. — Он сказал, что я стану свободным, и это принесет тебе много денег.

— Не может этого быть! — выпучил глаза торговец. — А сколько денег?

— Не знаю, — пожал плечами Само. — Он мне не сказал. Так что, читать научишь?

— Ты же венд! — потрясенно смотрел на него хозяин. — Ты же язычник, дикарь. Никто не видел венда, который знает грамоту. Ведь вы животные, годные только на то, чтобы грести на кораблях и рубить камень.

— Я бы все-таки попробовал, — решительно сказал Само и ударил хозяина в самое сердце. — Разве грамотный раб не стоит дороже?

Это был нокаут, ведь почтенный купец был жаден, как императорский евнух. С этого момента жизнь Само сильно изменилась, и каждую свободную минуту он мусолил лист папируса, на котором хозяин записывал свои сделки. Арабские пираты еще не остановили морскую торговлю, а потому купцы везли папирус из Египта в огромном количестве, и он был не слишком дорог. К удивлению парня, букв в алфавите оказалось не двадцать шесть, а двадцать три, и начертание их было довольно непривычным. Например, буква Z выглядела так, что ее и узнать было нельзя, а J, W и U, видимо, еще не придумали. Грамматика и синтаксис в это дикое время отсутствовали напрочь, но зато и писали точно так же, как слышали. То есть, как бог на душу положит, лишь бы понятно было. Само пришлось изрядно попотеть с разбором скорописи, которой пользовался хозяин, но труды его были вознаграждены. Уже через три дня он читал документ с любого места, вызвав у купца состояние, близкое к сердечному приступу. Ведь сам почтенный Приск в юном возрасте потратил на обучение несколько лет и кучу отцовских денег.

— Да что же это такое! — потрясенно спросил Приск. — Глазам своим не верю! Может, ты еще и считать на абаке [Абак — древнейшее подобие счет.] умеешь?

— Это такая деревянная доска с костяшками? — спросил его Само, который видел у хозяина этот прибор, похожий на счеты у продавщицы в советском гастрономе. — Нет, на абаке я считать не умею, но могу научиться. Хотя, я и без него считаю неплохо.

Хозяин нахмурился и отвернулся, а сердце Само царапнуло неприятное предчувствие. Видимо, он все-таки перегнул палку, и теперь прикрыться личиной прежнего, вечно голодного простачка с наивным взглядом у него уже не выйдет. Самослав сделал серьезную ошибку. Ведь он только что дал понять хозяину, что умнее его, а подобное никому и никогда не прощается. Особенно если это сделал мальчишка-невольник, родившийся на берегах Дуная. Колесо судьбы со скрипом повернулось, уводя жизнь славянского невольника совсем в другую сторону, прочь от гарантированной миски каши и дощатой лежанки на рабской половине дома, застеленной драным тряпьем. Только он сам об этом еще не догадывался.