Глава 2

Довольно непривычно после маленького провинциального городка вдруг оказаться на улицах мегаполиса — а Москва всегда соответствовала этому статусу.

Здесь было воистину вавилонское столпотворение: толпы народу перемещались туда и обратно, чудом не попадая под колёса автомобилей (столица есть столица, машин хватало), тысяч конных экипажей и телег или с перезвоном громыхающего по рельсам трамвая.

Отовсюду летели крики: кто-то продавал, кто-то покупал, звучали тоскливые мелодии шарманщиков, носились мальчишки-газетчики, оповещая о последних новостях, у реки женщины полоскали бельё. Кстати, если мне не изменяет склероз, потом здесь появилась гранитная набережная — пока же ничего такого не наблюдалось.

Представляю, какая здесь творится веселуха, когда река выходит из берегов, — топит, наверное, похлеще, чем в Питере.

И ещё одно, не самое приятное ощущение: в прогретом солнцем воздухе висел едкий запах дыма, копоти, солонины, потных тел и нафталина. Всё это удушливое амбре резко ударило в нос. Я невольно поморщился. Вот что значит чистая экология провинциального Рудановска: быстро привыкаешь к хорошему.

Тут водитель нажал на клаксон: мы чуть не переехали словно телепортировавшегося из ниоткуда продавца пирожков.

— Чтоб тебя! — раздражённо воскликнул водитель, и это было первое слово, которое я от него услышал.

Москва не зря снискала славу купеческой столицы. Торговля тут процветала фактически везде. На каждом шагу попадались рынки, павильоны, базары и базарчики.

Огромное количество военных, совслужащих, спешащих на работу… Глаз привычно выхватывает из толпы цыган — их трудно не опознать по ярким нарядам. «Ромалэ» на удивление много, такое чувство, что они перекочевали в Москву со всей России.

Девинталь, смеясь, пояснил, что в городе появился даже целый «цыганский уголок» в Петровском парке.

Ничего не имею против их брата, но создавать проблемы для милиции и рядовых граждан «ромалэ» умеют.

А вот и мои коллеги, редкие милицейские патрули — кажутся маленькими островками в безбрежном океане людей. Как, спрашивается, эти ребята в новой форме справляются с прорвой работы? Тут ведь и масштабы преступности соответствующие.

И очереди, везде очереди: на биржу труда, в государственные магазины, книжные лавки, в синематограф.

НЭП сделал своё дело. Витрины нэпманских торговых заведений ломились от выставленного товара. Правда, цены в них кусались, но щегольской вид некоторых прохожих наводил на мысли, что есть те, которым всё по карману. И такой модной публики хватало.

На каждом углу бросались в глаза яркие крикливые плакаты: здесь рекламируют новую фильму с Мэри Пикфорд, по соседству мускулистый рабочий заносит молот над сжавшимся от страха буржуином. Мы быстро проскочили это место, и я не разобрал, что было написано на агитплакате. Хотя надпись скорее всего гласила что-то вроде: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»

Реклама цветёт и пахнет. На тех же витринах попадается всякое: «Есть дороже, но нет лучше пудры „Киска-Лемерсье“». Сплошная эклектика, вызывающая улыбку: за стеклом галантерейного магазина выставлен портрет Фридриха Энгельса, а рядом развешаны дамские комбинации. Неплохая компания для классика, чего уж…

— Как вам у нас? — обернулся ко мне Крошкин. — Нравится?

— Очень, — искренне ответил я.

Во мне прямо заговорила ностальгия урбаниста. Люблю человеческие муравейники, и всё тут. А особенно обожаю метро, но до его строительства ещё далеко.

Крошкин удовлетворённо кивнул.

— Я сам москвич, — добавил он с улыбкой. — Очень красивый город.

Девинталь усмехнулся.

Я продолжал вертеть головой, выхватывая самое интересное.

Пивнушка, ещё одна, и ещё… Да тут просто целое царство пивных! И зазывающий плакат: «Пейте пиво, господа, — пиво лучше, чем вода». Причём написан текст без старорежимных «ятей», краска даже выцвести не успела. Выходит, обращением «господин» в Москве никого не удивишь. НЭП во всей своей красе, короче.

И над всем этим плывёт колокольный звон: церквей в городе неимоверно много, а советская власть при всём своём курсе на массовый атеизм пока относится к вере лояльно.

Вот и Храм Христа Спасителя, ещё тот, первозданный, не новодел из моего времени. Я не специалист в архитектуре, поэтому большой разницы не наблюдаю. Внешне вроде бы одинаковы. Разве что дров у стен храма я прежде не видел, но это уж так, специфика эпохи.

Автомобиль затормозил возле столовой «Нарпита». Даже сейчас в скученной Москве было сложно отыскать место для парковки — каждый квадратный метр был занят.

— Георгий Олегович, нам сюда, — сказал Крошкин.

— Не отравят? — усмехнулся я.

— Пусть только попробуют, — принял шутку чекист. — На самом деле кормят недорого и сытно. Котлет «Помпадур» и фуа-гра не обещаю, но наедитесь до отвала и за смешные деньги.

Водитель нашёл место, чтобы приткнуть машину, и присоединился к нам на раздаче. Очереди не было: время обеденных перерывов ещё не пришло, так что светить корочками и пугать народ не понадобилось. Хотя по взглядам, которые бросали женщины с раздачи на моих попутчиков, стало ясно: обоих сотрудников ГПУ тут хорошо знают и крепко побаиваются.

Контраст по сравнению с восемнадцатым годом, когда чекистов буквально валили в подобных заведениях.

Меню разнообразием не блистало: из первого только мясные щи с кислой капустой, на второе — пшённая каша с мясной подливкой (самого мяса в ней не наблюдалось). На десерт я взял компот из сушёных яблок и пирожок с капустой.

Каждый платил сам за себя. Вся покупка действительно обошлась в копейки.

Вчетвером сели за столик в углу и принялись наворачивать еду из металлических мисок металлическими же ложками. Вилок, как и салфеток, тут не полагалось.

Оба «брата-акробата» тщательно пережёвывали пищу, выполняя наставления медиков, на разговоры не отвлекались.

Одновременно покончив с едой, бросили на меня внимательные взгляды.

Я доел пирожок и допил компот.

— Спасибо, товарищи! Было вкусно.

Мы вышли из столовой. После сытного обеда и без того хорошее настроение приподнялось. Я радовался солнечному дню и новой, незнакомой обстановке. Хотя… кто знает, может, когда-то я и бродил по этим изменившимся улочкам, просто не получается вспомнить. За сто лет многое изменилось: что-то снесли, что-то, наоборот, построили — жизнь на месте не стоит, иногда бежит с сумасшедшей скоростью.

И пусть у меня в руках не было кружки с пенящимся пивом, мне хотелось, подобно гайдаевской троице, произнести сакраментальное: «Жить, как говорится, хорошо!».

И пусть вокруг царит та самая пресловутая разруха, причём не только в головах, то и дело глаз натыкается на вереницу нищих, на снующих туда-сюда грязных и оборванных беспризорников, пусть многие фабрики и заводы ещё стоят, а улицы не успевают убирать от конского навоза… Это не страшно. Всё скоро переменится, причём к лучшему.

Фабрики запустят и построят новые, беспризорников отогреют и дадут путёвку в жизнь, а по широким проспектам Москвы забегают тысячи «стальных коней».

— На Лубянку, — велел Девинталь шофёру.

Тот кивнул и завёл мотор.

Ага, вот та самая Лубянка, знаменитый страх и ужас из советских анекдотов. Но мне совершенно не страшно, потому что я знаю — бояться мне нечего.

Облик Лубянки пока отличается от привычного, многих строений не хватает. Они появятся в более позднее время, когда на этой территории вырастет целый комплекс административных зданий для спецслужб.

Сразу внутрь попасть не удалось: действовала строгая пропускная система. Мои спутники терпеливо дожидались, пока я выправлю все необходимые бумаги. К счастью, много времени это не заняло, поскольку мой пропуск был подготовлен заранее.

Только в последнюю секунду меня вдруг накрыло осознанием: твою ж дивизию!.. Я ведь иду не абы к кому, а к самому Железному Феликсу, рыцарю революции!

Я знал Феликса Эдмундовича только по портретам и фотографиям, а ещё по бесподобной игре Михаила Козакова в кино. Интересно, насколько точно артист сумел передать его облик и поведение? Впрочем, советская школа есть советская школа. Даже не сомневаюсь, что попадание в десятку.

Поднялись на третий этаж.

— Раньше кабинет Феликса Эдмундовича находился на втором этаже, — взял на себя обязанности экскурсовода Крошкин. — Только враги ухитрились забросить в окно бомбу. Хорошо, что Феликс Эдмундович успел среагировать и спрятался в большом несгораемом сейфе в кабинете. Бомба взорвалась, всё посекло осколками, но товарищ Дзержинский спасся благодаря своей находчивости.

Я знал об этой истории, но кивнул, словно слышал её в первый раз. Поговаривают, что именно после неё Дзержинского стали называть Железным Феликсом. Но я не сомневался и в том, что это на самом деле был человек из стали. Иной на его месте таких успехов бы не добился.

Больно осознавать, что в девяностые толпа, охваченная какой-то безумной истерией, повалила памятник Феликсу Эдмундовичу на Лубянке. Честное слово, такого обращения он не заслужил.

Не берусь загадывать на будущее, но… может, мне хоть что-то удастся изменить к лучшему в будущей эпохе. Мы должны помнить и уважать всех своих героев. А Дзержинский был и остаётся героем. И останется таким на века!