— А что такое? — спросила Яра, чтобы потянуть время. — Ну да, мое! Я положила утром.
Она поняла, что совершила тактическую ошибку. Не стоило подходить к ящикам сразу, да еще в обледенелой куртке и без вещей в руках. Правильнее было зайти в магазин, купить какую-нибудь мелочь, а к ящику подойти на обратном пути, уже на выходе. А теперь, что бы она ни сказала, тетка ей не поверит: у нее глаза как буравчики. Весь мир для нее достоин тюрьмы. Она одна по эту сторону решетки.
— Утром? — недоверчиво спросила женщина с рацией. — А вот врать не надо! Ты в курсе, что тут не камера хранения? Составим акт — заплатишь штраф!
К ним подошел охранник, который отвлекся от вытряхивания чипсов из рюкзака воришки. Мальчишка воспользовался ситуацией и удрал.
— В чем дело? — спросил охранник сурово.
«Думай-думай, голова! Ну пожалуйста! Помогите мне кто-нибудь!» — мысленно взмолилась Яра и внезапно ощутила холодный укол в ладонь.
— Вы меня помните? Вы дядя Рома. Вы дежурили у нас в школе. Тут, недалеко, у «Байкала»! — сказала Яра так уверенно, будто кто-то подсказал ей эти слова.
Охранник издал горлом холостой звук. Точь-в-точь сторожевой пес, который, бросившись лаять на появившегося из-за угла человека, опознал хозяина.
— И чего теперь: в ладошки хлопать?.. Помнишь — не помнишь!.. Отпусти ее, Ир! И больше на ночь чтобы не оставлять!.. Ты не подумай, что жалко. Нам за это по шее дают! — проворчал он, отворачиваясь.
Его напарница отпустила Яру, и та быстро пошла к выходу. Уже у дверей она услышала, как женщина с рацией насмешливо обратилась к охраннику: «Дядя Рома, а дядя Рома! Отпусти тетю Иру поставить чайничек!»
На улице Яра прислонилась плечом к телефонной будке. Сверху вниз бежали нацарапанные буквы: «Гимли — ты сволочь!» «Почему Гимли? Разве это не гном? Кто может любить гнома? С другой стороны, кто мешает гному быть сволочью, особенно если его никто не любит?» — запутанно подумала Яра.
У нее кружилась голова. Вопросов больше, чем ответов. Откуда выскочили нужные слова? Она не могла знать, что охранника зовут Рома, и представления не имела, откуда в Москве взялся «Байкал». Что за «Байкал»? Кажется, есть такой кинотеатр. Первой мыслью было, что вмешалась русалка: но нет, и на ее нерпи и на нерпи Ула обе русалки сохранили полный заряд.
«Я струхнула и захотела как-то выкрутиться. Любой ценой. Вот и выкрутилась», — мрачно подумала Яра.
Прохладная змейка сквозь кожу выскользнула на ладонь, свернулась и ртом захватила кончик хвоста. Яра безошибочно ощутила, что ошейнику хотелось бы оказаться на ее шее и прильнуть к теплой бьющейся жилке.
Иди, куда я тебя поведу! Тебе будет хорошо! Иди за мной!
«Ну уж нет!» — подумала она, и по сирину на нерпи Ула вернулась в ШНыр. Материализовалась она на привычном месте — на асфальтовом круге в нескольких метрах от микроавтобуса Кузепыча. Этот круг был надежно «пристрелян» со всех точек Москвы. Шныры телепортировали сюда лет четыреста, до всякого асфальта. Ходить здесь строжайше запрещалось, а оставлять какие-либо предметы и подавно. Как-то Вовчик забыл в круге велосипед, и потом кисточкой «пони», самой маленькой, которая нашлась в канцелярском магазине, красил въездные ворота в ШНыр.
Яра провела рукой по куртке и убедилась, что во время телепортации куртка оттаяла. Обычная история, вся лишняя вода осталась на «Речном». Можно сказать, что само слово притянуло. По аллее навстречу Яре, взволнованно мерцая ушами, бежал похожий на слоненка Витяра и голосил:
— Люди, где вы, люди? Дайте мне людей!
— А разве я не людь? — поинтересовалась Яра.
Витяра остановился. Тупо посмотрел на нее. Протер глаза, посмотрел еще раз.
— От ты дуся!!! А тебя все ищут!
— Меня? Зачем?
— Думают: ты в бетон вмуровалась просто-навсего! А ты вотанная — целенькая!
Оттолкнув Витяру, Яра помчалась к ШНыру. Про змейку она не вспоминала. Та браслетом обвивала запястье и так присосалась к пульсу, что казалась продолжением руки. Потому защита ШНыра ее и пропустила.
Яра знала, что Ул сейчас ее убьет, и продумывала первые слова, которые ему скажет. От первых слов зависит многое. Лучше не оправдываться, не прыгать жалобным зайчиком, а спросить что-то ошеломляющее и не в кассу. Ну, например: «Ты не брал череп коня вещего Олега?»
— Олега? Какого Олега? — переспросит Ул.
Он всегда настораживается, когда звучит его паспортное имя. В их не до конца оформившемся мире знаков и полутонов, том мире, который существует только между ними двумя, это знак недовольства.
Глава 6
МОЛЧИТ КАК РЫБА ОБ ЛЕД
Самые большие гадости совершаются всегда из лучших побуждений. Из худших побуждений делаются максимум средние гадости.
Из дневника невернувшегося шныра
После звонка Родиона Рина не пыталась уснуть. Ей было тревожно и как-то по-особенному пакостно. Точно она долго оттирала стол, а потом кто-то протащил по нему за хвост обмазанного мазутом дохлого кота. Рине захотелось чем-то отвлечься. Она обложилась подушками и, стараясь, чтобы монитор не отблескивал в окне, включила ноутбук.
Где есть лошади, там будут и мухи. Где работают мобильные телефоны, туда проползет и вездесущий паук Интернета. Рина влезла в свой профиль в социальной сети и просмотрела сообщения. Два от бывших одноклассников и одно от кого-то неизвестного. Она почти удалила его, но прежде зачерпнула глазом.
ЛИКВИДАЦИЯ КОНЮШНИ ВО ВЛАДИМИРСКОЙ ОБЛАСТИ
В связи со сменой собственника конюшня переоборудуется под свиноферму. 30 декабря сорок две лошади отправляются на мясокомбинат. Их можно выкупить по мясной цене.
Сейчас в конюшне находятся:
1) Молодые кобылы 4—6 лет, все с Башкирского к/з, масти разные (рыжие, вороные).
2) Русский тяжеловоз, кобыла 9 лет, должна ожеребиться через месяц, масть рыже-чалая, есть документы.
3) Годовалый жеребчик, б/п, рыжий.
4) Орловская рысачка, кобыла, масть серая, 7 лет (мать Красная Заря, отец Сумасшедший Норвежец).
5) Помесь тяжеловоз-дончак, годовичок, жеребец.
6) Дончак с документами, жеребец, 165 см в холке, 17 лет, гнедо-рыжий.
7) Русский тяжеловоз, жеребец, годится в упряжь и под седло, мягкая рысь, 14 лет, игреневый с белой проточиной.
+ Много других лошадей. Могут использоваться в прокате и на сельхозработах. Животные в запущенном состоянии, ухаживать некому.
Зоотехник Александра Леонидовна: телефон +7(9**)***-**-**
От волнения Рина сильно отогнула крышку ноутбука, и где-то пропал контакт. Ей пришлось долго качать крышку вперед-назад, прежде чем монитор вновь зажегся. Она задыхалась. Ей надо было куда-то бежать, что-то делать. Оставаться в бездействии она не могла. Некий гад, толстым пальцем тыкая в кнопки калькулятора, посчитал, что лошади не приносят дохода. А если и приносят, то не такой, как свиньи. День или ночь, дождь или ветер, лето или зима — свинья ест, греет брюхо под электрическими лампами и наливается жиром. Так за чем дело стало? Сдадим лошадей на мясокомбинат — и да здравствует всеобщее свинство!
А сейчас, разумеется, дела заброшены. Конюхи разбежались — кому охота ухаживать за будущей колбасой? Лошади стоят голодные, нечищенные, в денниках грязь. Один зоотехник пытается что-то сделать, но что удастся в одиночку?
Рина кинулась к Кавалерии. Ночь — не ночь, какая разница! Конечно, Кавалерия ее поймет, иначе быть не может.
В комнате у Кавалерии она никогда раньше не бывала, но представляла, где это находится. В коридоре было холодно. Низом гуляли вечные сквозняки. ШНыр отапливался неважно. Кузепыч утверждал: дело тут не в батареях, а в плохо положенных плитах, но это мелочи. Через пятьдесят-шестьдесят лет все равно все снесут и перестроят. А пока Кузепыча греет мысль, что его тогда на свете уже не будет и заморачиваться придется другому.
Вот и комната Кавалерии. Рина постучала. Никакого ответа. Она постучала решительнее, и дверь вдруг подалась. На всякий случай окликнув: «Доброе утро! Это я!» — Рина вошла. Узкая, маленькая комнатка была пуста. Ничего лишнего. Небольшой шкаф. Кровать тщательно заправлена: ни одной складки на покрывале. По центру стола — банка из-под оливок, полная карандашей. Тут же рядом и железная коробка с пастелью. Бумаги, правда, не видно.
«Неужели она рисует?» — подумала Рина.
Единственной вещью, не имевшей отношения к ШНыру, была черно-белая фотография в рамке. Мужчина держал на плечах мальчика и улыбался. Хорошо улыбался: и губами, и глазами, и морщинками у глаз. Мальчик таращился и был серьезен.
Ни к чему не притрагиваясь, Рина осторожно подалась назад, вышла из комнаты и притворила за собой дверь.
На улице было морозно. Снеговик, вылепленный с вечера Рузей, стоял перед окнами у Насты. В его правой руке-ветке тоскливо обвисал лопнувший шар. Скорее всего, простреленный из шнеппера той же Настой. Рядом притулился продавленный стул. На деревянной спинке кто-то издевательски написал помадой:
Вчера на этом самом месте Рузя толстенький сидел
И неподвижно, страстно, нежно на Насточку свою глядел.
Рина пошла искать Кавалерию по большому кругу, через площадку у ворот. После недавнего снегопада серые пятна на бортах микроавтобуса проступили совсем отчетливо. К грязи Кузепыч относился философски: утверждал, что зимой мыть машину опаснее, чем не мыть. У него целая теория существовала, что старая грязь охраняет от новой, служа защитным слоем.
