— А где ты гипс второй взял? — спросил Сашка.

— Это мой. Я в нем сюда приехал, — мрачно ответили ему.

— А тут новый наложили? Везет тебе! — неосторожно брякнул Сашка и тотчас схлопотал по уху рукоятью шнеппера. Потирая ухо, Сашка запоздало припомнил обстоятельства, при которых судьба осчастливила Родиона гипсом.

Родион допрыгал до кровати и плюхнулся на одеяло.

— Пришлось подстраховаться! Я видел на автостоянке Тилля. Он приезжал с четверкой берсерков, — объяснил он.

— А не Белдо? — удивилась Рина.

Родион молча посмотрел на нее. Рина прикусила язык. Чтобы спутать Тилля с Дионисием Тиграновичем, надо удариться не ногой, а головой.

— Тилль внутрь не заходил. Потоптался и уехал, но «берики» остались.

— Одного я, кажется, видела… — Рина быстро рассказала Родиону о девушке на каталке. Об одном умолчала — о ключе с красной биркой и цифрой 62.

Родион кивнул.

— Странная история… Должно быть, это из-за нее Тилль приезжал. На каком она этаже?.. Ночью Лехур на сутки заступает — он выяснит, как и что…

— Лехур?

— Алексей Юрьевич. Хирург, — нетерпеливо ответил Родион.

Рина сообразила, что Лехур — и есть бывший шныр. А что Алексей Юрьич стал Лехуром — ничего странного. Шныры вечно все сокращают.

— Через главный вход вам лучше не выходить. Берики могут узнать! Сматывайтесь через приемное! — распорядился Родион, когда они прощались.

Глава 4

ВЕТКА О ДВУХ КОЛЮЧКАХ

Человек постоянно составляет список тех, на кого можно орать. Это золотой запас его психологического здоровья. И почему-то во главе этого списка всегда те, кто его любит.

Мамася

Мама в пятнистой шубке выдергивала из снега мальчика, будто морковь из грядки.

«И в кого ты такой нетерпеливый? Смирно стой! Опять весь изгваздался!» — кричала она, не отдавая себе отчета, что сама только что непонятно зачем дважды обежала вокруг машины и несколько раз вытащила и спрятала ненужный телефон.

Яре всегда интересно было наблюдать, как родители общаются со своими детьми. Кричат на них, одергивают, толкают. При этом Яра всякий раз обнаруживала, что больше всего родителей злят те недостатки, которые повторяют их собственные. Толстых пап-пингвинчиков, например, выводит из себя, что их сыновья не могут сесть на шпагат и плохо играют в футбол. Может, дети даны нам, чтобы мы могли посмотреть на себя со стороны?

Ул и Яра сидели у подъезда на железной трубе и ждали Афанасия, за которым заскочили по дороге после прогулки по городу.

— Слушай, — сказала Яра. — Я поняла вдруг, что никогда тебя не спрашивала… Как ты оказался в ШНыре?

— Как все… былиин… на маршрутке привезли! А дальше ножками.

— Я не о том. Что послужило причиной того, что к тебе прилетела пчела? Ты никогда не задумывался?

Ул хмыкнул, и Яра поняла, что, конечно же, задумывался. Да и всякий шныр, наверное, хоть раз задавал себе этот вопрос.

— У меня есть двоюродная сестра.

— Которая Ася? — Яра, разумеется, уже знала всех его родственников.

— Угум. У Аськи в пятницу отчетный концерт, а они как раз в среду на новую квартиру переехали. В четверг перевозят пианино, и — чик! — оказывается, грузовой лифт еще не запущен, а чтобы в обычный лифт пианино впихнуть, его надо пилой распилить. А нас трое: я, парень этой самой Аськи и дворник из Узбекистана… В общем, поверишь или нет, мы это пианино на двадцать второй этаж пять с половиной часов перли. Дворник дезертировал этаже так на четырнадцатом… Как вспомнишь, понимаешь, что все остальное в моей жизни рядом с этим пианино просто ерунда. А потом, как я его впер, смотрю, у меня по шее пчела ползет! Наглая такая! Я ее давил, давил…

— А к парню сестры пчела не прилетела? — спросила Яра.

Ул ухмыльнулся:

— А чего к нему лететь-то? Он ныл все время. А когда ноешь, сам себя нытьем вознаграждаешь.

— А о чем ты думал, когда пер?

— Да ни о чем. Как бы допереть… — Ул задрал голову.

Форточка над ними брызнула стеклом, и на газон свалился табурет.

Мама в пятнистой шубке и ее непятнистый мальчик перестали давать друг другу концерты и разом вскинули головы.

— А на каком Аф этаже? — обеспокоилась Яра.

— Чудо, былиин! Откуда табуретка прилетела, видела? По-моему, очевиднее подсказать невозможно, — удивился Ул.

— Надо что-то делать!

Ул усмехнулся. Когда Яра благородно говорила: «Что-то надо делать!» — делать обычно приходилось Улу. Он неохотно поднялся и, прихватив из сугроба воткнувшийся в него табурет, пошел в подъезд. Яра рысцой побежала за ним.

Дверь на втором этаже была нараспашку. Ул увидел спину Афанасия, который, повторяя что-то успокоительное, придерживал за руки встопорщенную маленькую старушку. Заметив Ула, старушка с писком вырвалась, кинулась по коридору и заперлась в туалете.

— А-а-а-а-а! — закричал Афанасий, колотя в дверь. — Что ты наделал? Не надо, Нина Матвеевна! Отнимите у нее телефон! Любой ценой! Аа-аа!

Из-за двери слышалось бойкое бормотание.

— А чего такое-то? — спросила Яра.

— Да она вызывает всех подряд! Пожарных, ФСБ, милицию, «Скорую»!.. Рассказывает, что у нее трупы под диваном, взрывчатка на антресолях, а ее саму захватили в заложники и пытают!.. И главное: убедительно говорит! Откройте дверь, Нина Матвеевна! Вам же хуже будет! В психушку заберут!

— А ну-ка, отойди! — решительно велел Ул.

Использовав льва, он легко снял дверь с петель, забрал у старушки телефон, бережно отнес ее в комнату и усадил в кресло. Дальше в дело включилась Яра, захлопотала с чаем и лекарствами, и через полчаса Нина Матвеевна уже мирно спала.

— Все! Теперь до утра!.. А там уж не моя забота: Рузя дежурит! — с облегчением сказал Афанасий. — И почему шныры вечно должны всех опекать? Откуда сваливаются все эти ненормальные, увечные, несчастненькие? Э?

— Обычная история. Бабка в очереди. А подходящую закладку не могут выудить вторую неделю. И все это время бабку приходится опекать, — пояснил Ул.

— Все равно глупо! Молодых психов завались, а закладку тащим для бабки, — разглядывая прокушенный палец, буркнул Афанасий.

Ул строго взглянул на него.

— Да все я отлично знаю! Не мы решаем, кого, когда и как. Сто раз слышал! — буркнул Афанасий. — Думаешь, легко с этой партизанкой целые сутки просидеть? Она меня самого нервным сделала! Вон, глаз дергается!

* * *

До «Планерной» они добрались за час. Город был засыпан снегом. За троллейбусными дугами по заточенным в ледяной футляр проводам ползли синие молнии.

— Как поживает Гуля? — спросила Яра.

— Нормально, — кисло ответил Афанасий. — Недавно выиграла комплект дорогущих кастрюль! Тяжелые, как утюги. И мы их перли. По дороге устали и начали раздавать… Так, вообрази, многие не брали. Москвичи во всем подозревают подвох. А самую большую кастрюлю мы запустили в Москву-реку. С моста. Думали: она пробьет лед. Ничего подобного — тогда льда уже сто лет не было.

— Подарил бы Суповне! Она была бы счастлива! — с сожалением сказала Яра.

Афанасий даже остановился, пораженный этой мыслью.

— Во! Сразу видно: женское мышление! — воскликнул он восхищенно. — Но, увы, всякая хорошая мысля всегда приходят опосля! И вообще: во мне живет неблагодарная свинья!

— Ну и пусть живет! Не ковыряй ее! — посоветовал Ул.

— Ты не понимаешь. Если б она только жила, а она все время хрюкает! — пожаловался Афанасий.

Яра и Ул улыбнулись, но кисло. Разговор не клеился. Афанасий ничего не мог понять и напрягался. Он ощущал себя третьим лишним на празднике жизни. Влюбленные, если разобраться, скучнейшие люди для окружающих.

— Ул! — начала Яра, когда они в подмосковной маршрутке ехали в Копытово. — Помнишь, ты проспорил мне одно желание? Скажи, пожалуйста…

— Пожалуйста! — сразу согласился Ул.

— УЛ!

— Ничего не знаю! Ты просила сказать «пожалуйста»! Желание исполнено, — заявил Ул.

Сказал, а сам вопросительно следил за Ярой глазами. И она, разумеется, прекрасно это чувствовала.

— Сегодня? — спросила она.

Короткий шрам на верхней губе Ула дрогнул.

— Хорошо. Сегодня вечером.

— Чего вечером? — влез Афанасий. Он сидел впереди, рядом с водителем, и все время оборачивался.

— Вечером и узнаешь! — пообещал Ул.

— А почему вечером? Что, сейчас нельзя?

— Можно и сейчас. Но лучше вечером, — таинственно ответил Ул.

В ШНыр они пришли в середине ужина. Кто-то из средних шныров — скорее всего, Наста, которая вечно все нарушала, — впустил в столовую жеребенка Дельты и спрятал его под столом. Вместо того чтобы сидеть тихо, жеребенок вскидывал голову и бился снизу в столешницу. Наста и те, кто был с ней вместе за столиком, изо всех сил делали вид, что ничего не происходит, хотя после каждого такого «буха» тарелки подлетали на полметра.

Ул и Яра за стол садиться не стали и сразу, как были, в куртках, прошли к столу Кавалерии. Та вопросительно подняла на них глаза.

— Вообще-то в помещении принято раздеваться! — заметила она.

— Мы хотим… — начал Ул. Он осекся, кашлянул, приобретая внутренний разгон, и решительно закончил: — Ну это… расписаться!

Кавалерия осторожно опустила ложку на стол. Потом приподняла ее, проверяя, не осталось ли на полировке пятна, и подложила под ложку салфетку.