Вот и искомый адрес! У подъезда стоит Медик-41, такой же РАФ, как и наш. Рядом топчется водитель. Увидев нас, светлеет лицом, подхватывает мой сундук и быстро идет в подъезд, показывая дорогу. На всякий случай беру кардиограф и тороплюсь следом. Второй, третий этаж. Автоматически оцениваю габариты лестничной клетки — что если придется тащить носилки. Мда… Праздника не будет. Хрущеба.

Блин-н-н… На площадке перед квартирой рвет пачку, выуживая сигарету, офицер-десантник. Лицо-негатив, остановившиеся глаза. Я уже такое видел. «Черный почтальон». В прихожей острый запах валерьянки, корвалола и чужой беды…


— …Вера Сергеевна, голубушка! Вот приехал доктор наш, приехал с Центральной… Вера Сергеевна!..

За столом, уронив руки на раскрытую папку с картами вызова, сидит знакомая докторша. Лицо серое, губ не видно, на подбородке висят тяжелые мутные капли… Глаза прикованы к фотографии с обгорелым краем. Два парня на фоне БТРа, береты аж на затылке, тельники, героический вид…

В этот дом пришла похоронка. Из Афгана. Документы погибшего привез офицер, который и рассказал, что колонну душманы расстреляли из гранатометов и сбросили взрывом фугаса в неприступное ущелье. В остатках БТРа на дороге нашли обгоревшую куртку с документами. От других не нашли и этого. Ущелье стало им братской могилой…

Скорая не способна уменьшить меру человеческого горя, но увидев захлебнувшуюся в крике женщину, десантник-афганец сделал единственное, что мог — позвонил «03». Знакомая, в общем-то, история. Приехавшая докторша, как умела, принялась утешать бедную женщину: уколы, капли, вода. Транквилизаторы наконец подействовали, женщина забылась в тяжком полусне, вскрикивая и продолжая плакать. Позвонили на работу мужу, позвали соседку.

Начиная заполнять карту вызова, доктор машинально пододвинула к себе и стала рассматривать привезенные офицером документы. Под потертыми конвертами лежала фотография с обгорелым краем. Ее Вера Сергеевна вынула и присмотрелась… Два парня на фоне БТРа. Лихо заломленные береты, героический вид… Слева незнакомое лицо, справа ее сын. Мгновенно пересохшими губами она спросила-прошелестела, развернув фотографию к сидящему напротив офицеру:

— А… это… кто?..

— Справа старший сержант Александр Казакевич. Ее сын… — он тяжело мотнул головой в сторону спальни, — а слева — старший сержант Морозко. А вы что, его знали?

— Знала… Почему знала?! Он что?! Тоже?!!

Побелевшие пальцы впились в край стола.

Все это мне срывающимся шепотом пересказал вошедший следом за нами офицер.

— Где телефон?

— Вон там, в прихожей на полочке…

Максимально сжато описываю Старшему врачу ситуацию.

— Ясно. Знаешь что. Вези ее на Станцию.

— Может домой?

— Нет, домой нельзя. Там сейчас поднимется вой, крик, плач. Ее доломают. Вези к нам. Положим в бокс. А я позову сейчас Коваленко. Что-нибудь придумаем. (Доктор Коваленко — опытнейший психиатр, проработавший на скорой кучу времени.) Транки не коли. Довези так. Гемодинамика стабильная?

— Давление снижено, но держится.

— Она в шоке сейчас. Вези, давай. Быстро. Я пошел готовить все.

Из-подъезда Веру Сергеевну вынесли на стуле. Дядя Коля и офицер быстро сообразили, как ухватиться, и почти бегом спустили ее с третьего этажа. Водитель и я шли следом и несли все наше немудреное хозяйство. Что-то приговаривая, дядя Коля поднял на руки и внес Веру Сергеевну в салон машины.

Завыли-закричали сирены обеих скорых, мелкий щебень брызнул из-под колес. 41-й вылетел из переулка первым, включил всю иллюминацию и перегородил дорогу. Под визг тормозов и возмущенные гудки мы выскочили следом и, рявкнув сиреной, выдавили с крайней левой полосы зазевавшегося водителя. Я присел на корточки рядом с носилками и удерживал всю дорогу безвольное тело…

Нашу машину встречали. За нескольких секунд четверо мужчин выхватили носилки и отнесли Веру Сергеевну в приготовленную комнату. Доктор Коваленко в этот день не дежурил, но уже через считанные минуты, после нашего приезда, во двор влетела посланная за ним дежурная «Волга».

* * *

Скорая… Я рассказываю о ней, а у самого внутри начинает бушевать ураган эмоций. Нельзя там быть равнодушным, это неестественно. Иначе просто невозможно… Невозможно забежать на высокий этаж с полными руками, невозможно забыть, что сегодня еще ничего не ел, невозможно одним словом успокоить истерику семьи, невозможно попасть в ускользающую вену умирающего человека…

Через какое-то время работы появляется специфическое чутье на беду. Это когда едешь на относительно безобидный по форме вызов, смущенный мужской голос по «03»: «…Я это… желудок чего-то болит… тошнит, в грудь отдает, и голова сильно кружится… плоховато чего-то… я бы…это…доктора бы, а? Чето я до поликлиники… это… не дойду… похоже… Уж извините…» А в голове уже начинает складываться диагностическая мозаика. «Взрослый мужик в похмелье скорую не вызовет… больной живот скорее крепким чаем полечит… про рвоту вообще не расскажет… уж если доктора зовет… плохо там… Боли в эпигастрии, внезапная рвота, слабость, отдает за грудину… Не инфаркт ли там? «Задний»?»… И уже тревога передается водителю и бригаде. Бежим, перепрыгивая ступеньки, и вот он, «клиент» лет пятидесяти, сидит на постели, лицо серое, потное. Рядом перепуганная жена, приподнимается к нам на встречу, пытается что-то объяснить… Мужик начинает судорожно зевать… «Т-т-твою мать!!! Сейчас врежет!!!» Хватаем его кто за что, сдергиваем на пол. Вокруг шум и безумная суета, но каждый делает свое и делает это максимально быстро и точно. Уже развернут дефибриллятор, уже зацепили кардиограф, интубационную трубку и катетер под ключицу загнали одновременно. «Руки-ноги БРЫСЬ!!!» Отскакиваем от тела. Разряд!!! Сестра висит над грудной клеткой, в руке шприц с длинной иглой. Ловит взгляд доктора. Секундная пауза… Гипнотизируем ленту кардиографа. Прямая! «Давай! Нежненько!!!» Зависаю над мужиком. Аккуратно начинаю непрямой массаж. Три-четыре-пять… На ЭКГ каша. «Дышим» мешком… еще… три-четыре-пять… Заводись, гад! Не видишь, стараемся!!! Посторонний шум в углу… Обвисая, ползет по стене спиной жена, закатывая глаза и начиная утробно выть… Медсестра поднимается с колен, два шага, подхватывает не успевшую рухнуть тетку… Тр-р-ресь!!! Звонкая оплеуха мгновенно затыкает истерику.

— Тетка!!! Смотри на меня! Смотри сюда, говорю!!! Вот! Тебе! Капельница! Держи вверху!!! Помогай!!! Вот тебе ватка, поплохеет — нюхай! Поняла?!! Смотри мне в глаза!!! Поняла?!! Молодец!!! Так и стой…

Слава богу! На пленке проскочил комплекс… Еще один, еще…Фу-у-у, «затикало»…

— Дима, давление!

— Шестьдесят. Низов пока нет.

— Следи, сейчас может быть «свечка».

— Уи, мон женераль.

— Света, в капельницу комплекс, промедол, в жопу лидокаин.

— Как я до его жопы доберусь-то, навалились все…

Огрызаемся, значит, самое плохое уже перевалили.

Мужик начинает шевелить руками, пытается приподнять голову… Вот бабай!!! Трубка ж…

— Дима?!

— Сто на шестьдесят, растет, пульс девяносто, дышит сам.

— Ладно, интубацию убираем.

На ленте — уродливый горб инфарктного комплекса. Достаем связку присосок и начинаем уже по всем правилам снимать многоканальную ЭКГ.

Вот он, убийца. Правильно оценили. Задний — самый говенный для неотложки. Маскируется под боли в желудке, а потом — хрынннь! Но этого вроде вовремя прихватили. Площадь поражения не растет, давление держит, болевой синдром задавили наркотиками. Вон дядька уже балдеет…

Жена тоже молодца! Стоит, как кремлевский солдат у мавзолея, с капельницей в руке.

— Тетенька, вы присядьте вот на стульчик. Можно-можно! Бутылку эту к спинке кровати приладим. Вы как? Все в порядке? Муж? С ним все будет хорошо. Сейчас еще немножко полечим и в больничку поедем. Ага, в больничку! Ну инфаркт же не насморк. Что было?! Э-э-э… ну как бы это… он у вас того… помер ненадолго, но мы его слезно попросили вернуться. Ну-у-у… плакать-то зачем? Все уже позади…Да, пожалуйста-пожалуйста… давайте, идите соберите ему бельишко, зубную щетку и еще чего… Тапочки? Нет, тапочки пока не стоит, а то по девчонкам побежит. Ну вот и молодец, вот уже и улыбаешься.

— Медик-центральный, Медик-16 просит госпитализацию. Инфаркт, мужчина, Железнодорожный район. Вас поняли. Нет, все нормально, стабильный. Потихоньку довезем».

* * *

Эпидемия гриппа началась. На улице –30, метель, на мне свитер, халат и аляска поверх, на ногах унты. Задача в «рафик» влезть, задача из него вылезти. В четыре часа, после института, заступаю в смену. На все, что ездит, усаживают максимум народа. В разъезд идут операторы «03», бригады дробят, фельдшеров сажают на самостоятельный разъезд. Студенты старше 4-го курса тоже ездят самостоятельно. Естественно, диспетчера фильтруют вызова и не дадут какую-нибудь «жуть» студенту, но это только теоретически. Нарваться может кто угодно и на что угодно. На «03» звонят и говорят: «…упал, расшибся…», забывая сказать, что упал-то с четвертого этажа. «Болит живот…» — как не болеть, если в нем кухонный нож по рукоятку. «Голова болит…» Едет девочка-фельдшер, а там шизофреник в «активной галлюцинаторной фазе», с топором гоняется за семейкой. Ясен перец, что у него голова «болит». Только вот каким «здоровым» местом думал звонивший на «03»?