Затопил баню, потом подоил корову. Оказывается, я это дело любил, а так-то бабка и сама могла. Но дойка меня реально успокоила. Уснул быстро и проснулся рано. Как думаете, от чего? Да, правильно! Петух прокукарекал. Я уже и забыл, каково это, когда просыпаешься утром, и ничего не болит, а член стоит — Верка, зараза, приснилась. Бодро вскочил, начал разминаться, а тело деревянное, сила есть, и немалая, а растяжки нет. Начал тянуться и не заметил, как заглянул отец.

— Ты точно головой ударился, — гоготнул он, видя мои потуги на ниве физкультуры.

— Не бился я, ты вот дал по лбу, я и поумнел сразу, — подколол его я.

— Ладно, выпил чуток, а ты хамишь, ничего с тобой не будет, на вот два рубля на обед.

И он, не заметив издевки, протянул мне два железных рублевых кругляша, оба с Лениным.

— Меня вон отец, знаешь, как бил?

Деньги я взял, так как из мелочи у себя нашел копеек сорок всего по карманам, надо поискать заначку потом, не может ее не быть. Может, копилка какая есть? Не спеша оделся, позавтракал стаканом молока и пирожками с картошкой, бабуля еще два завернула с собой, и, взяв сменку, пошел в школу. Портфель у меня старый, но еще годный. Рано, конечно, идти. Гадский петушара, поднял меня ни свет ни заря. Все вокруг уже начинает цвести, глаз радуется. Прохладный ветерок обдувает мою коротко стриженную голову. Мода тут такая. Вот и школа, двухэтажное П-образное серое здание с лозунгом ко дню Победы над входной дверью. Все вокруг и знакомо, и нет. Предвкушаю встречу с однокашниками.

Раздевалка с кучей обуви и одежды в углу. Забытые вещи, каждый день что-нибудь да забывают, а некоторые хранятся с зимы, как эти варежки на резинке, одиноко висящие на крючке. А вообще раздевалка пустая — я один из первых пришел. Снимаю курточку, надеваю кеды и поднимаюсь на второй этаж в класс математики. Там открыто и пусто, сажусь, как всегда делал в своей прошлой жизни, на первую парту. Зрение у меня было слабое, а очки носить не любил, но вспоминаю, что Толян сидит не тут, и пересаживаюсь на последнюю. От нечего делать читаю геометрию Погорелова за шестой-десятый классы и неожиданно понимаю, что я забыл формулу соотношения геометрических функций и тому подобное. Да я даже дискриминант забыл, как вычисляют. Быстренько повторяю. За время после школы и института я многое забыл из того, чем не пользовался. У меня, оказывается, еще и логарифмическая линейка в портфеле лежит. Постепенно все в голове встает на свои места, читаю чуть ли не по диагонали уже, все давным-давно понятно было, и сейчас, после повторения, могу этими знаниями пользоваться. За листанием учебника меня и застала наша математичка Вера Николаевна, пришедшая на контрольную раньше всех. Ну, кроме меня.

— Что, Анатолий, картинки рассматриваешь? Готов к контрольной? — пахнула на меня духами молодая еще женщина, заглядывая в мой учебник.

— «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит», — процитировал я слова Ломоносова, чем до крайности удивил эту тридцатилетнюю девушку.

— Ну-ну, — только и сказала она и, поймав мой взгляд на своем втором размере, еще больше смутилась.

Насколько я помню, она так и не вышла замуж, но к моменту моего переноса еще была жива и прекрасно себя чувствовала. «А она ничего так», — оценил математичку я. С тонкой талией и длинными волосами, которые в данный момент собраны в пучок, она смотрелась неплохо, дело портил разве что блеклый серый цвет блузки. «Ей бы прозрачную рубашку надеть, да юбку покороче», — подумал я и, мотнув головой, сбросил видение голой Верки в голове.

Вера Николаевна разложила листки по партам и, уже оправившись от удивления, строгим голосом сказала:

— Пользоваться на контрольной ничем нельзя, кроме ручки, линейки и логарифмической линейки.

— Не знаю, как ей пользоваться, — бормочу я, разглядывая давно забытый девайс.

— Было бы странно, если бы знал, — усмехнулась математичка.

— Ниче, цыплят по восемь считают! — шучу и прячу линейку в портфель.

— Ой, Штыба, ты сегодня в ударе! Плюс один балл тебе по контрольной, развеселил, — улыбается учительница.

— Боюсь, не разрешат вам шестерку поставить! — тоже улыбаюсь ей.

— Ничего, можно и три раза по два, тоже шесть в итоге, — предлагает математичка.

— Тогда хотя бы два раза по три! — не соглашаюсь я.

Глава 3

Тем временем класс начал заполняться детьми. Зашла и Верка, а следом за ней с мордой побитой собаки вчерашний вуайерист Петя. Значит, заловили сластолюбца. На меня мало кто обращал внимание. Так, привет-привет. Даже за руку не все здоровались. Отличники и хорошисты сразу закучковались вместе, причем парни отдельно, девочки отдельно. Двоечники, как правило, были и похуже одеты, да и второгодниц у нас две было. Одна года на четыре зависла в школе, и сразу после восьмого, как я помню, вышла замуж. Я ей очень нравился, помню, но от нее шарахался. Дурак. Фигурка у девочки ничего так, а вот одевается плохо, меня это и отпугивало. А мог бы девственность потерять года на два раньше. Со мной за партой сидел долговязый Кондрат, такой же двоечник, как и я, — мой, вернее, Толика, первый кореш в школе. Он и пришел последним, и сел рядом, небрежно бросив портфель на пол.

Прозвенел звонок, вызвав у меня очередные воспоминания, и учительница начала урок.

— Как вы знаете, сегодня у нас годовая контрольная, скоро конец учебного года, и это ваша последняя возможность исправить оценку в аттестате, — бубнила математичка, да так нудно, что часть ее бормотаний я пропустил.

— А перемена будет? — вырвал меня из размышлений чей-то девичий голосок.

— Нет, перемены не будет, урок сдвоенный, хотя выйти, конечно, можно, — разъяснила Вера Николаевна.

Раздали варианты контрольной — шесть штук по числу рядов школьников, в классе было три ряда парт. Списать можно было у тех, кто сзади сидит и спереди, но у меня позади стена. Я с удовольствием глядел на молодых одноклассников, вспоминая. К моменту переноса многих из них в живых уже не было, а первым летом вместе с родителями разобьется Жуков Игорь. Я к нему неплохо относился, он был не таким снобом, как остальные. Второй от рака умрет та самая Фаранова, по которой якобы я сейчас сохну, но ее нет сейчас в классе, она «бэшка». Не помню точно, когда умрет, дочку успеет родить, лет в двадцать, наверное. Интересно, смогу я повлиять на эти события? Смотрю по сторонам — все заняты делом, корпят над листками. Забавно выглядит Петр. Он поминутно оглядывается на сидящую сзади Верку. Та думает, что он пытается списать у нее, и возмущенно шипит. А Петька пытается задобрить щенячьим взором соседку сзади. Надо будет спросить у него, как там вчера прошел осмотр женского юного тела.

— Штыба, хватит на девочек смотреть, решай контрольную, — хлопнула листком с задачами передо мной учительница, вызвав гогот остальных присутствующих.

«Вот кони!» — ругнулся я на них про себя и углубился в задачи. Ничего особенного. Единственным удивлением для меня было, что это контрольная по алгебре. Оказывается, нет такого предмета сейчас, как математика. Вместо нее есть геометрия и алгебра! Два отдельных предмета. Четыре задачки, одна легче другой. Что вы хотите — восьмой класс! Решаю минут за десять на черновике, потом столько же еще переношу решение на отдельный выданный лист со штампом школы. Поднимаю голову и вижу округленные глаза Кондрата. Он видел мою жесткую расправу с задачками.

— Откуда ответы? Знал? И кто решал их тебе? — шепотом спросил он, истолковав мои успехи по-своему.

Я еще вчера решил не париться с конспирацией, ведь после восьмого класса уже через пару недель многих своих одноклассников долго не увижу.

— Сам решил! — ответил я и слегка подвинул задачи Кондрата к себе.

Быстро решаю парочку и поворачиваю листок к нему. Он, явно офигевая, переписывает себе обе решенных мною задачи, а я тем временем иду сдавать решение.

— Толя! Что ты вскочил? Решай. Времени еще много, — возмущенно говорит Вера Николаевна.

— Да я решил все уже, — отвечаю ей, вызвав опять смех окружающих.

Иду на выход, видя, как учительница недовольно хмурит брови. Она решила, что я надеюсь на тройку, ведь сама пообещала мне плюс один балл. Уже закрывая дверь, вижу, что она решила все же почтить своим вниманием мои каракули. Да, каракули, с письмом у меня не очень, оказывается.

Иду в столовую, так как болтаться по коридору чревато лишней нагрузкой. Директор школы, чей шестидесятилетний юбилей мы недавно праздновали — фронтовик. Увидит кого без дела, работу найдет, вот хотя бы двор мести. В столовой, несмотря на раннее утро, уже есть чем закусить, привезли откуда-то сорокалитровую кастрюлю с беляшами! Жирные, мягкие, горячие, истекающие внутренним соком. Вот и пригодился рублик, выданный отцом. Два беляша, стакан свежесваренного компота. Жизнь хороша! «А хорошо жить еще лучше», — добавило цитату подсознание. Шутки шутками, а два урока делать нечего. Ну, хорошо, не два, а полтора. Пойти в спортзал посмотреть на девочек из десятого? У них как раз физра. Заглядываю в щель, но все видимое пространство занимает фигура толстенькой Марины, моей, кстати, соседки по улице. Никакого удовольствия смотреть на ее толстую задницу нет. Чертыхнувшись, решаю сходить в библиотеку. Поднимаюсь наверх на второй этаж и, удачно разминувшись с директором, чей басок громыхал где-то неподалеку, захожу в обитель знаний. Толик тут бывал два раза в год, когда брал учебники и когда сдавал. Я в свое время бывал чаще, особенно любил фантастику и военные мемуары, не брезговал и приключениями. Библиотекарша — сушеная вобла лет сорока пяти, удивленно подняла на меня глаза.