— Мессен, отборные воины по вашему приказанию прибыли, — отрапортовал он.

— Отлично. Ты свободен.

Незачем командиру гвардейцев знать, чем будут заниматься его подчиненные.

На лице Тратиса мелькнула обида, но он кивнул и вышел. А Харугот слез с трона и прошелся, оглядывая вытянувшихся воинов.

— Очень хорошо, — сказал он, узнавая знакомых. — Сейчас вам придется поработать мечами, и я хочу, чтобы ни единая живая душа не узнала о том, что именно произойдет в этих стенах. Любой, кто окажется болтливым, умрет быстро и мучительно. Вы знаете, я слов на ветер не бросаю. Ясно?

— Так точно! — гаркнули все десять одновременно.

— Это и к вам относится, — консул повернулся к четырем гвардейцам эскорта, что так и стояли по углам тронного возвышения.

— Так точно!

— Вот и славно. — Харугот повернулся к дверям и повысил голос: — Ари Налн, заводи!

— Да, мессен! — донесся ответ.

В тронный зал начали вводить мужчин в рваной и грязной одежде, с синяками на бледных лицах. Зазвенели кандалы на ногах и руках, поползли запахи нечистот, немытых тел и сырого камня.

— Что с ними делать? — поинтересовался канцлер.

— Кладите на пол, лицом вниз, — приказал Харугот. — Потом выйдите, плотно закройте двери и зажмите уши.

Лицо ари Нална вытянулось, он кивнул и бросился подгонять стражников.

Консул глядел, как навзничь укладывают вчерашних мятежников и убийц, воров и разбойников. Сердце его дрожало в предвкушении — да, он превратит этот зал, где сотни императоров восходили на трон, где они произносили речи и принимали послов, в место кровавой бойни.

И после этого станет еще сильнее, чем раньше.

Сильнее, чем тогда, когда стояли на Теносе возведенные уттарнами храмы.

Последнего из узников положили на пол, хлопнули закрывшиеся двери зала, и Харугот глубоко вздохнул.

— Их ровно пятьдесят человек, — сказал он, глядя на Чернокрылых. — Вы должны по моей команде распороть животы десятерым. По второй команде — еще десятерым, и так всем до единого.

Кое-кто из кандальников дернулся, звякнули цепи, послышался молодой, полный злобы голос:

— Ты сошел с ума, ублюдок! Братья, встанем и попытаемся…

— Этого — в первый десяток, — шепнул Харугот. — Мечи наголо и приготовились! Быстро!

Чернокрылые метнулись в стороны, а он полез в кожаный мешочек, что носил на поясе. Осторожно развязал его и вынул крохотный цветок насыщенного темно-лилового оттенка. Стали видны иззубренные лепестки, усаженные мелкими капельками то ли росы, то ли воды.

Темное Сердце, необычайное редкое растение, что цветет лишь под снегом и чьи свойства ведомы мало кому из мудрейших.

— Поехали! — крикнул консул, и испуганное эхо зашуршало в углах.

Десять мечей ударили одновременно, десять воплей слились в один. Харугот вдохнул аромат Темного Сердца. Вздрогнул и согнулся пополам от муки, когда боль, непредставимая, чудовищная, разорвала ему чрево.

Сейчас он ощущал то же самое, что и десять раненых, все их муки, все терзания.

А запах цветка позволял Харуготу выдержать, не потерять сознание.

Боль — единственный инструмент для того, кто хочет освоить истинную силу Тьмы. Той Тьмы, что плещется за гранью мира, а не рассеянных ее частиц, заключенных внутри его скорлупы.

Причем эту боль необходимо причинять себе.

Но человеческое тело — хрупкая вещь, и если мучить его, то рано или поздно испортишь. Поэтому Харугот давно научился воспринимать боль других, тех, кто страдает рядом.

Именно для этого он держал в подвалах Золотого замка отряд палачей, для этого ходил смотреть на пытки и казни.

И чем сильнее боль, тем большую силу ты можешь использовать…

Десять человек умирали, по полу текла кровь, лилась вонь распоротых кишок. А Харугот, стараясь не отвлекаться на собственные мучения, медленно начинал плетение заклинания.

Попытайся понять его любой из магов Алиона, он бы потерпел неудачу. Самый мудрый эльфийский волшебник, человек, постигший все тайны Истинного Алфавита, даже йотун или нагх отступил бы, завидев, как вокруг консула Безариона проявляется темный вихрь.

Он поднимался и рос, пока не уперся в потолок, внутри него задвигались черные тени. Гвардейцы дружно вытаращили глаза, но ни один не отступил, не показал страха. Тут собрались самые лучшие, самые смелые и наиболее преданные, прошедшие вместе с Харуготом огонь и воду.

Все они знали, что он могучий колдун и что сила его не такая, как у других магов.

Даже бывшие узники, распростертые на полу, исполненные злобы и ярости, трясущиеся от ужаса смерти, на миг замерли.

— Следующих! — прогремел из темного вихря голос, мало похожий на человеческий, и глаза консула вспыхнули алым огнем.

Чернокрылые сорвались с места. Еще десять кандальников оказались жестоко перевернуты на спины. Мечи вонзились в плоть, к воплям и стонам добавились новые, зазвучали проклятия. Один из тех, до кого еще не дошла очередь, попытался вскочить, опрокинулся обратно от удара в лицо.

Вихрь вокруг Харугота стал гуще.

Но что странно, он не мешал видеть консула. Руки его танцевали, совершая плавные и в то же время быстрые движения. Лицо было искажено, словно от боли, скатывались по нему огромные капли пота. И висел около носа, прямо в воздухе, крохотный лиловый цветок.

— Что он делает? — шепотом спросил один Чернокрылый другого.

— Откуда я знаю? — ответил тот хриплым от напряжения голосом. — Если бы знал, носил бы не кольчугу, а коричневый балахон…

Тут он ошибался. Даже ученики консула не были посвящены в то, чем сегодня занимается их наставник.

— Следующих! — Приказ громом отдался под потолком, а стены тронного зала качнулись.

По спинам золотых драконов, что стояли по углам тронного возвышения, забегали блики.

— Нет! Нет! Помилуйте! — заорал один из бывших узников.

Вопль перешел в стон, а тот — в неразборчивое бульканье.

На этот раз вихрь остался таким же, каким и был, зато из него выделились еще два поменьше. Они отплыли в стороны от Харугота и замерли подобно толстым колоннам. В каждом стала видна более темная сердцевина, а в ней — совсем тонкая черная полоса.

Консул двигался с трудом, шептал что-то, драгоценные камни на перстнях, украшавших его пальцы, казались тусклыми, будто их посыпали пеплом. Волосы стояли дыбом.

— Следующих! — Это прозвучало как писк, и все, бывшие в тронном зале, поморщились — тонкий звук уколол уши.

Чернокрылые выполнили приказ, мечи их обагрились свежей кровью.

К темным колоннам добавились еще две, разместившиеся чуть позади первых. И между ними забегали туда-сюда темные полоски, будто невидимый и очень быстрый паук начал плести сеть.

— Так это он что, строит? — пробормотал кто-то из гвардейцев. — Но что же это такое будет, а?

Пауза затянулась. Свет, падающий через окна, стал чуть тусклее, сквозь облака на западе проглянуло солнце. Но мгновенно спряталось, будто испугалось того, что увидело в Золотом замке. Темные полоски слились в сплошную завесу, за которой исчез Харугот. Осталось только злое сияние его глаз.

— Следующих! — От громоподобного рева сотрясся весь замок, даже служившая ему опорой скала содрогнулась.

Морские волны с ревом ударились о берег, в городе качнулись многие здания.

Чернокрылые не медлили.

Они хорошо знали, как правитель Безариона карает за неповиновение, и даже просто за нерадивость.

— Тва-ари, вот тва-ари… — прохрипел один из раненых последней партии. — Гнить вам в Великой Бездне вместе с вашим консулом…

— Заткнись, — посоветовал ближайший гвардеец. — Думаешь, нам самим это нравится?

Бывшие узники стонали и скулили, зал полнил аромат грозы. Сооружение из тьмы постепенно уплотнялось, на его стенках появлялись корявые рисунки, но исчезали тут же, так что не удавалось разобрать, что именно на них изображено. В углах сгущались тени, по стенам бродили непонятно откуда взявшиеся отблески. Кровь на полу застывала, из алой становилась темной.

— А теперь — убейте их всех! — Этот приказ заставил Чернокрылых вздрогнуть.

— Чего замерли? Вперед! — рявкнул старший из гвардейцев, и мечи заработали вновь, вонзаясь на этот раз в сердца.

Умирали бывшие узники по-разному. Потерявшие сознание от боли — молча, сошедшие с ума — со смехом. Другие кляли убийц, плевали им в лицо, третьи встречали гибель с облегчением.

А Харугот из Лексгольма, заключенный в скорлупу из Тьмы, впитывал и впитывал их боль. Если бы не Темное Сердце, он бы давно лишился рассудка или погиб. Настолько чудовищное страдание не в силах вынести никто из смертных. Но пока консул держался, и магия вокруг него клубилась и клокотала.

Рос вниз невидимый взгляду фундамент, сверху сходились стропила высоченной крыши.

— Хорошо… — сказал консул, когда прямо перед его лицом с гулом захлопнулись створки исполинских ворот.

Они уходили вверх, к изогнутому козырьку, что напоминал надбровные дуги над тремя глазами. Поверхность ворот, до отвращения похожая на покрытую оспинами кожу, шевелилась и вспучивалась, по ней пробегали и прятались бугры. А в их центре висело кольцо из черного металла.

Будь тут Олен Рендалл, он бы узнал эти ворота.

И в невероятном усилии Харугот принялся умещать построенный единственно силой его мысли храм Тьмы внутрь себя. В первый момент его чуть не вывернуло наизнанку. Показалось, что кожа треснула, а внутренности и кости полезли наружу, словно змеи из логова.

Но потом стало полегче.

Он корчился и хрипел, запихивая эфирное сооружение внутрь тела, воплощая в себе коридор из Алиона за его пределы. Последние капли силы, полученной от тех людей, что погибли в тронном зале, пускал он в дело, и святилище послушно таяло, уменьшалось в размерах.

С ужасом смотрели на происходящее Чернокрылые.

Для них все выглядело так, словно возникшую вокруг Харугота пелену начало мять и корежить. По черным стенам и колоннам побежала рябь, ее сменили настоящие волны. Из них проступила фигура консула, согнувшегося, с вытаращенными глазами и текущей изо рта пеной.

— Помилуй нас… — начал было один из гвардейцев, но не смог вспомнить ни единого бога, что мог бы помочь.

А затем тьма исчезла, остался только правитель Безариона и его дыхание, шумное и прерывистое. Прошло несколько непередаваемо тягучих мгновений, и консул медленно распрямился.

— Вот и все, — сказал он, вытирая с лица непонятно откуда взявшуюся кровь, — теперь мне не нужно то, что разрушил этот выскочка…

И на пол, в кровавую лужу, упали темно-лиловые лепестки.

Часть третья

Финальная комбинация

Придет день, сойдутся в центре мира его владыки. Сеча их будет жуткой, и неисчислимые беды падут на землю. А виной всему будет упавшая с неба звезда, огненная и холодная…

Пророчество Ирга Паршивого. Цантир, 932 год от Падения Небес

Глава 11

Вечерняя Звезда

Они два дня шли через дикий, нехоженый лес. За компанией путешественников с любопытством наблюдали самые разные звери — крылатые и ползающие, малюсенькие и огромные, но все до единого — странные на вид. Но вот нападать никто не спешил, хотя хищников было много, грациозно-красивых, зубастых и когтистых.

Сапоги топтали мох, траву, с хрустом давили грибы и чавкали по мелким болотам. Вверху качали кронами деревья — великаны и карлики, толстые и очень тонкие, на землю падали иголки и листья.

Хандра Олена не рассеялась до конца, но немного притупилась.

На второй день стали попадаться следы разумных существ. Сначала наткнулись на остатки шалаша, а немногим позже, когда вышли на берег довольно большой реки, Юрьян остановился и воскликнул:

— Ха, глядите-ка! Что это такое? Не верю собственным глазам, заешь меня крабы!

Над водной гладью висел самый настоящий мост, искусно сплетенный из ветвей и лиан. Держался он за могучие деревья, шириной был не больше локтя, но толстые канаты-перила позволяли идти по нему без опаски.

— Вилакин, — ответил Харальд. — Местные жители. Скоро, если я все правильно понимаю, должна быть их деревня.

Подошли к мосту. Рыжий уверенно обнюхал его и, задрав хвост, ступил на настил из толстых палок.

— Что бы это значило? — недоуменно спросил Юрьян.

— Что деревня на том берегу, — пояснил Олен. — Он такие вещи замечательно чует. Не хуже, чем врагов.

Пока шли по раскачивающемуся и скрипящему мосту, а внизу шумела вода, его посетило ощущение, что все это уже было. Что точно так же шагали через дикий лес к населенным местам. Только тогда они путешествовали вдвоем, не считая оцилана, а сам Рендалл почти ничего не знал об этом мире, зато испытывал уверенность, что без труда выберется и вернется домой, в Алион.

Теперь он знал о Вейхорне очень много, зато надежда на возвращение находилась при последнем издыхании.

— Надо же, выдержал всех, — заметил Рик, ступая на землю. — Хотя вилакин всегда умели строить…

И они пошли дальше вдоль берега.

Примерно через милю ветер принес запах дыма, а затем Рыжий неожиданно остановился и мяукнул.

— Похоже, нас встречают, — заметил Харальд и сказал что-то на мягком, певучем языке, что состоял, как показалось, из одних гласных.

Олен поморщился, когда в глубине черепа возникла знакомая щекотка.

— Ты говоришь, вы не враги? — Из-за ствола могучего дерева вышел мужчина в одной набедренной повязке.

Выглядел он хрупким, а густые рыжие волосы равномерно покрывали все тело, только лицо и шея оставались голыми. В руке держал копье с каменным наконечником, ноги оставались босыми. Взгляд притягивали ногти, очень похожие на когти, и глаза, звериные, с вертикальным зрачком.

— Да, именно так, — кивнул Харальд.

— Если бы вы были врагами, — говорил вилакин неторопливо, но во взгляде его пряталось беспокойство, — то вы давно были бы утыканы стрелами. Но вы внушаете мне опасение, поскольку пришли с той стороны, откуда ничего хорошего явиться не может.

И он сделал отвращающий жест.

— Но мы же не арот? — вопросом ответил Харальд, а Рыжий направился к волосатому и принялся тереться о его ноги.

— Да. И с вами зверь, — заметил вилакин. — Даже не знаю, что и сказать, видит Дарующая Тень… Ладно, будьте нашими гостями.

— Благодарим за приглашение.

Вилакин развернулся и пошел вперед, легко, точно скользя между деревьями. Путешественники последовали за ним.

— Этот тип мне не нравится, — заявил Юрьян вполголоса. — Выглядит так, словно вот-вот сварит нас в котле и съест.

— Это юто едят врагов, — заметил Харальд. — А вообще, бояться поздно, мы пришли.

Открылась большая, вытянувшаяся вдоль реки поляна, и на ней — похожие на снопы хижины. Крыши из толстых пучков сушеной травы спускались до самой земли, позволяя видеть только основания стен. Окон, похоже, не имелось вовсе, выделялись проемы дверей.

Провожатый завопил что-то, что Олен даже со своим знанием языка понять не смог.

— Айййяяя!!! — донесся ответ со всех сторон, и из хижин начали выбегать вилакин: мужчины с копьями, женщины с бусами на шее и размалеванными лицами, голые детишки.

Выпучив глаза, помчались навстречу гостям, такие же волосатые, как и первый, с кошачьими глазами.

— Съесть не съедят, — заметил Харальд, — но как бы не затоптали от радости. Вон какие шустрые…

Но обитатели лесной деревни лишь образовали вокруг гостей хоровод и принялись танцевать, подпрыгивая, виляя задами и бормоча. Дети, оставшиеся за его пределами, начали истошно визжать.

— Я сейчас оглохну, — мрачно заявил Рик. — Или сам сожру кого-нибудь помясистее…

Хоровод остановился, вилакин дружно вскинули руки к небу, а потом стали расходиться.

— Теперь хорошо, — сказал провожатый. — Зло, что вы могли принести с гор, отогнано, и вы можете войти к нам.

— Э, спасибо… — несколько ошеломленно проговорил Харальд.

— Но сомнения еще не развеяны. Поэтому сейчас мы вопросим Мастерицу Зверей о том, что делать дальше.

— И если она скажет, что мы враги? — вмешался в разговор Олен.

Нет, он не боялся вилакин с их смешными копьями и набедренными повязками. Рендаллу просто не хотелось кровопролития, не хотелось пускать в дело ледяной клинок и Сердце Пламени.

Оружие, после которого остаются только груды трупов.

— Тогда мы прогоним вас, — развел руками провожатый. — Не нам идти против велений Ее-Караи, но и не нам лишать жизни разумных.

Он повел гостей в глубь деревни. Они миновали старика, что скребком вычищал изнутри шкуру, прошли мимо навеса, под которым обжигали на огне копья. Очутились на крохотном утоптанном пятачке, где среди настоящих залежей из рыбьих костей высилась деревянная статуя.

Ростом она была примерно с Олена и изображала женщину с головой крупной кошки. Торчали усы, в глазах тлела насмешка. Вместо кистей были звериные лапы, а позади виднелся длинный хвост. В лапах женщина держала хлыст и шкатулку с ладонь размером.

— Рыбы? Почему они? — спросил Юрьян.

— Ну, нельзя же приносить богине в жертву тех, кому она покровительствует? — сказал уттарн.

— Кхе-кхе, — прокашлялся провожатый. — О великая хранительница наша, дай-ка мне ответ, что за существа явились сегодня к нам?

И он фамильярно постучал древком копья по основанию статуи.

Похоже было, что вилакин относятся к собственной повелительнице без раболепия, скорее по-приятельски.

— Эй, хватит молчать, — нахмурился провожатый.

Глаза изваяния приоткрылись, в них мелькнул желтый огонек, но пропал так быстро, что Олен решил — показалось. Чуть дрогнул хлыст в звериной лапе, качнулся хвост.

— Странно, — озадаченно почесал в затылке вилакин. — Вроде бы и жертву вчера приносили, и откликается она охотно. Придется звать жреца. Хорошо, если он не утопал в лес. Ждите, сейчас я его приведу.

— Что-то это мне напоминает, — сказал Рендалл, глядя, как провожатый исчезает между хижин. — Только там статуя была каменной, и изображала она не женщину, а мужчину.

— Ничего удивительного, — вздохнул Харальд. — Наша компания кому угодно покажется странной.

Послышались голоса, и провожатый вернулся, ведя за собой заспанного юнца в набедренной повязке из леопардовой шкуры и с мешком за плечами. Тот зевал, чесался и выглядел очень недовольным.

— И стоило меня будить? — буркнул он, переводя взгляд с людей на лиафри и дальше, с оцилана на уттарна.

— И стоило днем спать? — хмыкнул рыжий вилакин.

— Я проводил важный ночной обряд…

— Знаю я твои обряды. Опять по девкам шатался? Давай, не жмись, поработай немного. А не то…

Упоминание о «девках» заставило жреца посерьезнеть. Вздохнув, он вытащил из мешка крупную рыбину. Она шлепнулась к подножию изваяния Ее-Караи, меж скелетов родственниц. А молодой вилакин прокашлялся и рявкнул на богиню так, что кот прижал уши, а Олен вздрогнул:

— А ну, очнись, ленивая подруга! Очнись и съешь то, что не ходит по земле, не летает по воздуху! А ну, быстро!

Подобного способа обращения с богами Рендаллу видеть еще не приходилось. Но в затерянной среди лесов деревушке подобное было в порядке вещей.

— Давай-давай! — поддержал жреца провожатый.

Статуя вновь дрогнула, веки поднялись, на этот раз явственно, и стали видны зрачки цвета меда. Звериные лапы задвигались, поверхность дерева стала маслянистой, точно кожа.