Картинка сменяется… она видит потоки звезд, низвергающихся в бездну…

Черная воронка, засасывающая все… пелена, сквозь которую не прорваться… занавес из тысяч острых клинков… водовороты со всех сторон… пенящиеся волны, что ревут, подобно хищникам…

Валерия обнаруживает, что сидит в своем кресле, лицо ее мокрое от пота, а по мышцам гуляют судороги. Несколько судорожных вздохов, и она берет верх над вздумавшим бунтовать телом, а успокоив тело, занимается душой — ведь на самом деле это одно и то же.

Старшие Сестры спокойно ждут, и только когда Домина Каос выпускает руки помощниц, Езинда спрашивает:

— Ну, что скажешь?

— Ничего, — произнести это единственное слово сложнее, чем целую речь.

— Совсем ничего? — Черные брови на круглом лице Клейдор поднимаются.

— Там… — Валерия прикусывает губу: каждый умелец ирунаре описывает то, что видит, своими словами, приносит из глубин родовой, общечеловеческой памяти собственные образы, и порой бывает сложно, почти невозможно растолковать их другим, а тут еще и дополнительные сложности, связанные с объектом сегодняшнего «нырка». — Заслон, крышка…

— Божественная Плоть? — Езинда задумчиво гладит себя по седым волосам. — Нервейг? Кто-то еще?

— Одна из сестер? — начинает Жинора, но сама же машет рукой. — Нет, невероятно. Наверняка это император.

Ирунаре не позволяет видеть события, в которых участвуют существа, больше не принадлежащие к человеческому роду: сами сивиллы, Божественная Плоть, адепты отдельных школ самоизменения, распространенных на варварских планетах, «птенцы» давно уничтоженного Орлиного Гнезда…

Валерия откидывается на спинку стула и закрывает глаза — ее трясет, и дальнейший разговор не представляется интересным. Она чувствует себя странно, как никогда, и ей кажется, что там, в темной бездне, она столкнулась не с одним «непрозрачным» потоком событий, а с двумя.

Вот только что это значит, что?

Глава 5

Время изготовления Мерцающего трона определить удалось лишь приблизительно — два тысячелетия назад, период Фуги.

Предмет сей обладает выраженными психоактивными свойствами, те проявляют себя с переменной силой и по-разному действуют на разных людей. Только этим воздействием можно объяснить большую продолжительность жизни императоров и намного превышающее норму количество разнообразных отклонений в роду эру Монтис, от гениальности в отдельных сферах до безумия…

Из отчета сестры Урнейл, Домина Когнитус,

36-й год правления императора

Цивилита Развеселого

Сердце Вальгорна сладко подрагивало в предвкушении, а руки потели от волнения.

В первый раз в жизни, но далеко не в последний, о нет, он нарядился в ту одежду, что пристала лишь Божественной Плоти, и вскоре войдет в тронный зал не принцепсом, гостем, пусть и могущественным, и родовитым, а полноправным хозяином, под взглядом которого все будут трепетать…

Сапоги-калиги казались неудобными, голые ноги мерзли, путались в полах палудамента, но Вальгорн не обращал на это внимания — его возвышенный, совершенный дух парил на крыльях радости, и неприятные мелочи не имели значения.

Барабаны ударили так, что пол под ногами вздрогнул, и из-за двери, у которой стоял бывший принцепс, донесся мощный голос начавшего декламацию верховного понтифика:

— Сердца наши мертвы и пусты, миллиарды осиротели, ибо пусто место того, кто первый в Явленном…

Ритуал Инкарнацио, с него начинается всякое новое правление.

Дождавшись нужного момента, Вальгорн с бьющимся сердцем шагнул в дверь. Ударивший в лицо яркий свет ослепил его, но бывший принцепс замер, нащупав левой рукой твердый угловатый подлокотник.

Подлокотник Мерцающего престола.

Глаза привыкли, и Вальгорн увидел Каелума, со вскинутыми руками расположившегося в центре жертвенного круга: торчит белая шапка верховного понтифика, сверкает третий глаз во лбу, другие два горят торжеством, щетинятся молниями алые облака на сутане.

— Утешь же нас! — воскликнул жрец, содрогаясь всем телом. — Утри наши слезы!

Вальгорн ответил, что положено, и Каелум, поднявшись на ноги, зашагал по ступеням к трону. С боков к нему пристроились двое помощников, один с полотенцем, другой с кувшином из серебра, такого старого и темного, что оно выглядит почти черным.

И тот и другой предмет из храма Согласия, построенного Антеем, и, согласно легенде, принадлежали Основателю.

— Божественный Дух нисходит в плотское! Тварное пронизывается Высшим! — загудел верховный понтифик, оказавшись рядом с Вальгорном, и тот опустился на колени.

Согнув голову, он почувствовал себя беззащитным, и страх поразил сердце, подобно холодному лезвию, — в пределах дворца нет никого, кому он мог бы доверять, на кого опереться, жрецы служат Каелуму, и экзорцисты слушаются его приказов, окружающие трон преторианцы смотрят в рот Овиго.

Но ничего, уже помчались целеры к Волюнтасу…

Вальгорн задышал чаще и пропустил страх сквозь себя, как его учили в Скола Анимус: всякое чувство делает тебя сильнее, и главное — отдаться ему целиком, позволить ему пройти до глубины души, до самых основ естества.

Освященное масло потекло на макушку, неприятно защекотало кожу, и тело бывшего принцепса сотрясла благоговейная дрожь — именно в эти мгновения он из обычного человека, пусть и с кровью ангелов в жилах, превращается в Божественную Плоть…

Странно, что пока не чувствуется никаких перемен.

Верховный понтифик вытирал Вальгорну голову, а тот поглядывал по сторонам — скамьи амфитеатра заполнены, но там никто не сидит, все стоят на коленях, как и положено. И те, кто достоин того, в первом ряду, у самого края усыпанного песком жертвенного круга.

Овиго, префект претория, громадный, как два человека разом…

Сивилла Альенда — седая голова над коконом из алого шелка…

Еще кое-кто, на кого лучше не глядеть, ибо сегодня он без ипсе-плаща…

Срочно вызванные в столицу проконсулы и легаты — блестят золотые пуговицы на мундирах, торчат перья на парадных шлемах, руки в белых перчатках лежат на рукоятях церемониального оружия.

Если кто из них и недоволен сменой Божественной Плоти, то скрывает это.

Пятый легион, посмевший вступить в бой с преторианцами, раздавлен и будет сформирован заново. Гальвий эру Цейст погиб, не успевших вовремя сдаться офицеров ждет наказание, и вся армия Империума в один голос поет осанну новому хозяину Мерцающего трона!

— Аве, Кесарь! — провозгласил верховный понтифик так мощно, что заглушил барабаны.

— Аве, Кесарь! — отозвались зрители, и голоса военных смешались с голосами занявших верхние скамьи гражданских чиновников, консулов, преторов и прокураторов, всех, кто смог прибыть на торжество.

А задержавшиеся или сказавшиеся больными вскоре об этом пожалеют.

Вальгорн поднялся на ноги и вскинул руку, приветствуя толпу — именно толпу, неважно, из кого она состоит, ведь все, кто ниже единственного, вознесенного надо всеми, недостойны индивидуальности…

Торжество переполняло его, рвалось наружу, тянуло за углы губ.

И только крошечный червячок беспокойства мешал Вальгорну целиком отдаться ликованию — проклятая фемина исчезла без следа, точно растворилась в воздухе, и мальчишка с Аллювии, непонятно откуда взявшийся родственник, ухитрился сбежать из дворца. Экзорцисты и рекуператоры так его и не нашли, хотя пытали нескольких уродов из внутреннего двора.

Но сейчас не время думать о досадных мелочах, ведь Вальгорн Третий стал Божественной Плотью!

— Аве! — отозвался он, и верховный понтифик вместе с помощниками двинулся вниз по ступенькам.

Наступает момент жертвоприношения, вот только оно пойдет не совсем так, как обычно, и это станет сюрпризом для Луция Каелума, и вряд ли единственным в ближайшее время.

Мерцающий трон вспыхнул, мягкий свет окутал Вальгорна, и внутри у него что-то сдвинулось. Он не понял, что именно, вроде опять ничего не изменилось, но в то же время он стал другим.

Да, жертвоприношение… и для начала в честь Божественной Плоти жизни лишится не безымянный юнец в белом балахоне, а некто более значимый, можно сказать, уникальный…

Это будет настоящая, воистину благодарственная жертва!

Верховный понтифик удивленно обернулся, когда Вальгорн зашагал следом за ним, на лице жреца отразилось замешательство — еще рано, обреченных на гибель людей еще даже не подвели к жертвенному кругу, и Божественной Плоти пока нужно сидеть на троне.

— Аве! — воскликнул бывший принцепс, вступая на желтый песок.

— Мой государь, вы… — прошептал Каелум, но Вальгорн не стал его слушать.

— Только в руках моих право нести смерть и милость! — объявил он, вытаскивая из ножен клинок из вибростали, привезенный с Волюнтаса и ни разу не подводивший хозяина. — И сейчас я покажу это, и да будет первая кровь, пролитая в мою честь, угодна не только Плоти, но и Духу!

Он взмахнул оружием и глянул на Альенду:

— Иди сюда, сивилла.

— Да, мой государь, — отозвалась она, и красный шелк зашелестел, отмечая ее шаги.

Бледное лицо под копной седых волос не изменилось — неужели она не боится, ведь не может же проклятая ведьма не догадываться, что ее ждет, что живой ей отсюда не выйти?

Не нужно было спасать того выскочку, неведомо откуда взявшегося родича.

Сивилла оказалась рядом, спокойная, необычайно высокая, пахнущая имбирем.

— Прощай, — сказал Вальгорн и ударил, снизу вверх, чтобы клинок распорол живот и вошел в сердце.

Альенда пошатнулась, и губы ее раздвинулись в улыбке.

— Как жаль, что не все доступно нашему взгляду… — прошептала она, так что эти слова, помимо Божественной Плоти, уловил разве что Луций Каелум, но вряд ли жрец понял их смысл.

Да и сам Вальгорн, честно говоря, тоже.

Сивилла упала, и песка коснулся уже труп.

Вальгорн раздул ноздри, вдыхая запах свежей крови, его охватило радостное возбуждение — вот бы сейчас прямо здесь разорвать целку девчонке лет пятнадцати, чтобы она орала от боли и извивалась, и царапала его, а он мог кусать ее за шею, за уши, за грудь…

Но ничего, время для утех придет позже.

— А теперь жертва! Доставай свой нож, старик! — закричал он, повернувшись к верховному понтифику. — А вы все радуйтесь, что еще живы по моей милости, и не молчите, не молчите!

— Аве, Кесарь! — пискнул первым догадливый служитель.

— Аве, Кесарь! — поддержали его остальные.

Да, время новой Божественной Плоти пришло…

В перистиле было темно, золотое свечение силовых полей не могло разогнать мрак. Шуршали невидимые ветви, ночные твари агукали, повизгивали и урчали, булавочник возился в своем отсеке.

Здесь, под сенью дерева-колонны с Аллювии, они находились вдвоем: Вальгорн и его собеседник. Несколько преторианцев стояли у двери, там, где было посветлее, блестели их лорика сквамата, но новый правитель Империума не особенно рассчитывал на гвардейцев — сегодня он справится сам.

— Хм, что скажешь? — спросил он, решив, что выдержал достаточную паузу.

В душе его собеседника должна появиться тревога, пустить корни, вырасти, превратиться в ужас.

— А что угодно услышать моему государю? — В мягком голосе нет и намека на страх.

Вальгорн нахмурился.

— Как думаешь, что мне помешает взять тебя и отдать в руки рекуператоров? — спросил он. — Сам знаешь, говорят все, и ты расскажешь о том, кто ты такой на самом деле, кто твои сообщники… Или ты думаешь, что я вот так оставлю тебя рядом с собой?

— О, мой государь волен поступать как ему угодно, — поклон, и не поймешь — искренний или издевательский. — Только попав в руки рекуператоров, я непременно умру, и для этого мне достаточно оказаться в сознании на несколько секунд — имплант-прерыватель в мозгу среагирует на кодовую фразу, и все тайны уйдут со мной на Обратную Сторону. Зато мои друзья будут точно знать, что тот, кого они считали союзником, на самом деле предал их и что он не стоит того, чтобы его поддерживать.

Вальгорн поморщился, возникло желание вытащить меч и ударить, чтобы кровь брызнула потоком, как во время их встречи, когда он убил двух гомункулов… но нельзя, это будет глупо.

— Ты мне угрожаешь? — прорычал он.

— Как смею я, мой государь? — изумление на лице, и, похоже, искреннее.

— Хм, союзники, — произнес Вальгорн, словно пробуя на вкус это слово. — Исключительно странный союз, ты не находишь? Вы знаете обо мне все, я о вас — ничего.

— О, достаточно того, что мы всецело преданы вам, мой государь. — Крик какой-то твари заглушил слова, и непонятно, что прозвучало: «преданы вам» или «предали вас».

Нет, нужно будет уничтожить этот перистиль, игрушку бежавшей фемины.

— Лучше тайный друг, чем откровенный недоброжелатель, — продолжил собеседник. — Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи, называемой человеком.

Опять фраза из «Книги Заратустры»!

Зачем?

Вальгорна пытаются убедить, что он имеет дело с люциферитами, или тот, кто стоит сейчас напротив, просто не в силах время от времени не цитировать древние, священные для себя трактаты?

Возможно и то, и другое.

Когда-нибудь он узнает правду, но не сейчас, позже, когда прочно усядется на Мерцающий престол.

— Ну ладно, что же, — сказал Вальгорн. — Иди пока, иди.

Он смотрел вслед собеседнику и думал, что лучше явный враг, чем союзник, о котором ты не знаешь ничего.

Иплант-прерыватель в мозгу — это серьезно, отключить или извлечь подобное устройство невозможно, неизвестны способы обойти его действие, сделать так, чтобы хозяин не вспомнил кодовой фразы или не смог ее проартикулировать. Из того, кто таскает в себе подобную штуку, не получится даже изготовить капутор, если ты найдешь умельцев, готовых нарушить закон Тикурга.

Значит, пока остается только следить, использовать камеры и микрофоны, собирать сведения обычными способами — иногда это помогает, хотя в этот раз, скорее всего, ничего не даст, слишком уж хитрая тварь помогла Вальгорну взобраться на трон и, что самое неприятное, даже не потребовала за это платы.

Ничего, время радикальных средств придет, но немного позже.

* * *

Двадцать шагов от одной стены до другой, и пятнадцать шагов, если идти поперек, гладкие стены, где с трудом нащупываются швы между каменными блоками, неровный пол и крохотный источник в одном из углов. Постоянная темнота, что становится лишь чуть менее густой на несколько часов в разгар дня, и делается непроницаемой в остальное время. Сырость и прохлада, и еще вонь, которую осознаешь не постоянно, лишь время от времени, но привыкнуть в ней все равно не можешь.

Ларс думал, что с какого-то момента смрад мочи и кала перестанет бить в нос, но он ошибся.

Вода в подземном отделении гробницы была, ее хватало, чтобы не умереть от жажды, а армейские сухие пайки в рюкзаке Янитора позволяли не испытывать голода. Но когда тебе шестнадцать лет и ты сутки за сутками сидишь в темном закрытом помещении, можно свихнуться от безделья.

В первый же день Ларс ощупал каждый сантиметр стен и пола и понял, что отсюда не выбраться, что подняться по гладкой стене сумеет только паук, а продолбить ее нечем, разве что собственной головой.

Он заставлял себя отжиматься и прыгать, даже бегал по периметру комнаты, но воздуха тут было маловато для упражнений, быстро приходила одышка, выступал холодный пот. Тогда он садился или ложился в углу, противоположном от того, где справлял нужду, и погружался в болезненное оцепенение.

На второй или третий день — со счета Ларс сбился на удивление быстро — начались галлюцинации.

Он видел родную усадьбу, слышал голоса друзей и родственников, в том числе и умершего отца, чувствовал ласковые прикосновения матери… но та превращалась в Мельдию, а вместе с ней являлся и Янитор, и при взгляде на него в душе закипал гнев, и он начинал мечтать, что сделает с лысым усачом… попадал вообще непонятно куда, в сумрачные джунгли, слегка похожие на аллювианские, сталкивался с Нервейгом и Эльтирией, с высокой сивиллой, что спасла его от смерти во время жертвоприношения…

Вот только зачем, чтобы он сдох в подземелье?

В минуты просветления Ларс понимал, что сходит с ума, что надо как-то с этим бороться, но сил не находилось…

Пару раз, в минуты душевной слабости, он начинал кричать, звать на помощь — не может быть, чтобы Некроурбис не посещали совсем, кто-то должен ухаживать за гробницами мертвых правителей, следить за порядком!

Орал до тех пор, пока в горле не начинало саднить, но никто не отзывался.

Однажды ночью, уже окончательно сбившись со счета дней, Ларс проснулся оттого, что ощутил — рядом кто-то есть. Он резко сел, обострившимся слухом пытаясь определить, кто это и насколько опасен, но не уловил ни единого звука, кроме журчания воды.

Затем пришло понимание — к нему заглянула хозяйка гробницы, где он заперт, фемина Ландия Ослепительная, то ли вернувшаяся с Обратной Стороны, то ли никогда туда целиком не уходившая.

Эта мысль не вызвала ни страха, ни удивления, и Ларс вновь лег.

Ведь так естественно для хозяйки проведать свою собственность, посмотреть, что за незваный гость тут объявился…

Он то ли снова уснул, то ли провалился в очередное видение, но обнаружил, что вокруг него словно листья в вихре крутятся все, кто когда-либо занимал Мерцающий трон, начиная от Антея Основателя, что предстал в виде маленького лысого старичка с колючим взглядом.

Никто не называл имен, Ларс просто знал, кто есть кто.

Они походили на живых, но в то же время были плоскими, как психокартины, и рты, открываясь, не производили звуков, и в них не имелось ни зубов, ни языка, лишь нечто серое, клубящееся.

Без удивления Ларс обнаружил среди прочих Нервейга, мрачного и насупленного, с кровью в рыжей бороде, и подумал, что тот тоже мертв и погребен неподалеку. Почему только он не услышал похоронной процессии?.. Хотя, учитывая размер Некроурбиса, звуки могли сюда не донестись, и никто из провожавших Божественную Плоть в последний путь не приблизился к той аллее, где стоит похожая на храм усыпальница из синего с белыми прожилками мрамора…

Затем бывшие хозяева Империума сгинули, и Ларс провалился в обычный сон.

Прошел то ли день, то ли два, и он понял, что перестал испытывать голод, а в теле появилось странное онемение. Упражнения он забросил, зато видения стали куда более яркими, чем темная, вонючая, заключенная в четырех стенах реальность.

Когда послышались шаги и слабый свет проник в подземелье, Ларс решил, что это ему кажется.

— Что-то тихо, — сказали наверху. — Не помер ли он?

— Не должен, — второй голос, хриплый, принадлежал Янитору, и сердце забилось чаще, а кровь побежала по жилам — за ним пришли, собираются его вытащить, а значит, он не погибнет.

Ларс смирил порыв вскочить на ноги и заорать, остался лежать как лежал.

Нужно показать, что он беспомощен и слаб, и тогда у него будет шанс отомстить, застать их врасплох.

— Ладно, спускайся, — велел усач, и вдоль стены с шорохом скользнула веревочная лестница.

— Ну и воняет же там, — пожаловался человек, что заговорил первым, и послышалось тяжелое сопение.

Свет был слишком ярким для привыкших к темноте глаз Ларса, и он лежал, опустив веки.