— Я есть плоть и кровь своего народа! — объявил мужчина, и престол заполыхал вновь, а бивший сверху свет погас.

— Ты есть! — эхом донеслось со всех сторон.

Пожилой жрец, тот, что с бородкой, вытащил из ножен на поясе изогнутый нож, и на песок упали голубоватые отблески. Двое его помощников шагнули к «избранным», и схваченный за плечи Индри оказался стоящим.

Треснул балахон, обрывки полетели в сторону.

— Причастимся же! — объявил тот, кто спустился с Мерцающего трона.

— Во славу Империума! — мощным голосом воскликнул жрец с бородкой, и вскинутый нож ярко вспыхнул.

Помощники ловко опрокинули Индри на песок, и лезвие с хрустом вошло в его грудь.

— Нет! — воскликнула Унцала и попыталась вскочить, но стоявший позади преторианец не дал ей этого сделать.

Зрение у Ларса вновь помутилось, а когда вернулось, он увидел, как лежащее тело разделывают в три пары рук, и кровь хлещет на песок потоками. Один из младших жрецов извлек из-под сутаны чашу и деловито наполнил ее красной жидкостью, другой водрузил на блюдо еще трепещущее сердце.

— Плоть и кровь! — воскликнул старший служитель, подавая посудину хозяину Мерцающего трона.

Тот принял ее двумя руками и осушил в один глоток.

— Аве! — проревел он, и вонзил крепкие зубы в сердце Индри, выдирая из него кровоточащие куски.

Жрецы резали труп, ломти мяса летели в стороны, и сидящие на скамьях люди хватали их. Чавкали, давились, но жрали человечину так, словно она была самым редким кушаньем Империума.

— Аве, Кесарь! — крики звучали нестройно, вразнобой, будто зрители внезапно опьянели.

Ларс и сам чувствовал одурение, вяжущую слабость в мозгу, невозможность поверить, что все это происходит на самом деле — жрец Божественной Плоти, роющийся в животе Индри, забрызганная кровью борода, женщина на троне, с улыбкой откусывающая от печенки, зрители на скамьях, что обгладывают кости, и все это в неверном, мерцающем свете престола и виброклинков.

Обезображенные останки утащили прочь, место высокого горожанина заняла безымянная брюнетка. Служитель с седой бородкой отрезал ее грудь и вручил хозяину Мерцающего трона, и только затем вонзил нож в горло непрерывно визжавшей девушки.

Владыка Империума с наслаждением впился в женский сосок, разгрыз его, как орех.

— Нет, нет… это бред… — прошептала Унцала.

«Теперь понятно, для чего ему столько «избранных» с разных планет, — подумал Ларс, вспоминая свои мысли в космопорту. — Такое жертвоприношение раз в неделю… Плоть и кровь народа… Надо бежать отсюда…»

Но едва повернул голову, как увидел, что преторианец стоит рядом и следит во все глаза, чтобы будущий деликатес не взбрыкнул.

Нет, с этим здоровяком ему не справиться, а значит… остается только умирать.

Рати попытался вырваться из рук жрецов, но его оглушили, затем привели в себя и только после этого убили.

— Сердце народа бьется в моем сердце! — прокричал хозяин Мерцающего трона, вскидывая обагренные руки.

Толпа отозвалась даже не криком, а полувоем-полустоном экстаза, и Ларсу вновь стало дурно, перед глазами все поплыло, захотелось немедленно проснуться на Аллювии, у себя дома…

Дома, который он больше не увидит, куда он не вернется.

Не выполнит обещание.

— Аве, Кесарь! — пронзительно завопили рядом, и Ларса схватили под руки, подняли на ноги.

Он сжал зубы — только не закричать, не показать своего страха…

Треск ткани, влажный воздух коснулся обнаженного тела, последовал толчок, и шершавый песок оказался под спиной. Взлетела худая, перевитая венами старческая рука с виброножом, и теперь нужно не закрыть глаза, смотреть до последнего, до момента встречи с Обратной Стороной…

— Стойте! — Прозвучавший голос был женским, он перекрыл рев сотен глоток.

Вскинутый клинок замер, Ларс поднял глаза.

Очень высокая женщина с седыми волосами, облаченная в алое, вступила на песок и пошла к ним.

— Как ты смеешь, ведьма! — взвизгнул пожилой жрец, и лицо его исказила ярость. — Здесь, в жертвенном круге, власть понтификов, моя власть, и ты не смеешь вмешиваться в ритуал!

— Опасные слова, Луций, — сказала женщина. — В Империуме один источник власти.

— Что там у вас? — недовольно поинтересовался владыка Мерцающего трона.

Ларс замечал десятки обращенных на него взглядов, любопытных и равнодушных, полных алчной кровожадности и благоговения, но лица всех сидевших на скамьях сливались для него в одно.

Тупое, самодовольное и злое.

— Мой государь, я вынуждена была вмешаться, — произнесла женщина, склоняя голову. — Здесь чуть не пролили самое ценное, что только можно себе представить, — кровь ангелов.

Луций вытаращил глаза, челюсть его отвисла, кто-то удивленно ахнул.

— Точно? — спросил хозяин Империума. — Хотя да, в таких делах ты, Альенда, не ошибаешься… Отпустите его. Карелус, отведи парня куда-нибудь и позаботься о нем, позже разберемся…

Хватка на руках и ногах Ларса исчезла, затем его подняли.

Он увидел полные ярости и ненависти глаза изящного мужчины с бритой головой, бородкой и взглядом хищника. В следующий момент рядом оказался горбатый карлик, и стало не до того, чтобы глазеть по сторонам — его повели прочь, и пришлось уделить внимание ногам, они заплетались и подкашивались.

Выйдя из жертвенного круга, Ларс оглянулся.

Обнаженная Унцала лежала там, где он находился всего минуту назад, рыжие волосы ее казались сделанными из медной проволоки, а в обращенном ему в спину взгляде читалась обреченность…

Боль пронзила сердце, подобно ножу для жертвоприношений.

Запах пыли, обволакивающий, подобно надетому на голову мешку из плотной ткани, приглушенные шаги где-то вдалеке и тупое оцепенение, при котором нет сил даже поднять голову. Неудобный, колючий плащ, шнурком обхваченный вокруг горла, небольшая комната, тусклый светильник на стене, скамьи вдоль стен, широкие и очень жесткие.

Ларс сидел на одной из них, тупо глядя перед собой.

Он выжил, не стал жертвенным мясом во славу Божественной Плоти… но почему, что это за «кровь ангелов», позволившая ему остаться в живых, хотя там, в круге из песка, погибли и Рати, и Унцала?

Они умерли, а он почему-то остался.

Может быть, теперь он сможет вернуться на Аллювию, если, конечно, не выяснится, что все это хитрый трюк, утонченное издевательство, и его не поволокут обратно, лишь подразнив иллюзией спасения…

Мысли ворочались с трудом.

Шаги прозвучали ближе, и в комнату заглянул горбатый карлик, названный Карелусом: тонкие губы, острый нос, желтые, птичьи глаза разного разреза, один круглый, другой обычный, и в них светится острый ум.

— Сидишь? — спросил он, пошевеливая пальцами в ипсе-перстнях и глядя на уроженца Аллювии со странным, почти враждебным интересом. — Но ничего, скоро уже.

Горбун не ушел, так и остался стоять в дверном проеме, и вскоре Ларс уловил новые шаги — тяжелые, уверенные. Подняв голову, увидел, что Карелус согнулся в поклоне, а в комнату входит мужчина, не так давно сошедший с Мерцающего трона, чтобы пить кровь и есть сырое мясо.

Одежда владыки Империума была забрызгана алым, рыжая борода от уха до уха местами слиплась, а маленькие темные глазки угрожающе смотрели из-под тяжелых надбровных дуг.

Следом за ним шагали двое мужчин в облегающих комбинезонах из разноцветных клиньев, в белых улыбающихся масках, в шапках с раздвоенным верхом, напоминавшим два изогнутых толстых рога, и при взгляде на этих людей по спине Ларса побежал холодок, ему захотелось спрятаться.

Поспешно вскочив, он согнулся в поклоне, только чтобы не видеть жутких улыбок.

— Почтительность — это хорошо, — сказал рыжебородый, Нервейг Девятый, Божественная Плоть, хозяин Мерцающего трона, повелитель разбросанного по тысячам планет человечества.

— Альенда, подойди, — велел он.

Мягкое шуршание возвестило, что приблизилась седая женщина в багряном, как уже сообразил Ларс, сивилла, воспитанница таинственной Антрум Ноктурна с планеты Арканус. Рискнув приподнять голову, он обнаружил, что в комнату вошел жрец Луций с седой бородкой, запачканной в крови, огромный преторианец в золотом панцире и еще одна женщина, изящная и хрупкая, в белом одеянии.

— Так ты утверждаешь, что в жилах этого жилистого говнюка течет кровь ангелов? — спросил владыка Империума.

— Да, мой государь, — сказала Альенда.

— Точно?

— Вы же знаете, что мой дар не дает мне возможности ошибаться.

Сивиллами могли быть только женщины, и что именно с ними делали, как готовили в Антрум Ноктурна, за его пределами не знал никто. Но прошедшие многолетнее и суровое обучение обретали необычные способности — они видели сокрытое, разбирались в тайнах, могли заглядывать в грядущее и изменять настоящее.

Они никогда не стремились к власти и все же ею обладали.

В столице Аллювии имелась миссия Антрум Ноктурна, и услуги тамошней сивиллы стоили непомерно дорого, хотя порой она отказывалась от громадных денег, а иногда помогала людям просто так. Среди болотных фермеров не зря ходила пословица «темный, как замыслы сивиллы».

— Но откуда, чтоб мне провалиться в задницу первопредка? — Нервейг хмыкнул и почесал в затылке.

— Это невозможно, мой государь, — сварливым голосом произнес жрец. — Он с Аллювии…

— Луций Каелум, — голос владыки Империума звучал спокойно, но в нем чувствовался гнев. — Если ты еще раз заговоришь без позволения, то распростишься с местом верховного понтифика, а возможно, и с жизнью.

Служитель Божественной Плоти поклонился, лицо его стало белым, точно маска одного из телохранителей, а третий глаз поблек, слился с кожей.

— С Аллювии? — Нервейг хмыкнул еще раз. — Не помню, чтобы там была родня… Надо разобраться. Овиго?

— Мой государь, в инсуле АХ-27 сейчас беспокойно, корабль послать невозможно, — почтительно сказал огромный преторианец.

— Ну ничего, мы подождем. Пусть парень живет во дворце. — Владыка Империума глянул на горбуна: — Карелус, устрой его, а ты, Альенда, выясни все, что получится, а когда появится возможность, немедленно требуй у доблестного префекта претория самый скоростной из целеров.

— Да, мой государь, — это было сказано на три голоса: горбуна, сивиллы и огромного воина.

Раздался шорох удаляющихся шагов, и Ларс с облегчением распрямился.

Изящная женщина в белом на миг задержалась у двери, разглядывая его, ее узкое лицо озарила улыбка.

— Пойдем, устроим тебя куда-нибудь, — сказал горбун, когда они остались вдвоем. — Как тебя звать?

— Ларс. А кто это был?

— О, ничего себе, а ты глазаст… — Карелус задумчиво почесал подбородок. — Фемина, супруга Божественной Плоти.

— Нет, тот, который стоял рядом с вами во время жертвоприношения, бритый, с бородкой и косичками на затылке. — Перед внутренним взором Ларса встал невысокий мужчина с повадками хищника, что смотрел на него с такой ненавистью.

— А это Вальгорн, принцепс крови, — сказал Карелус с некоторым удивлением. — Ничего, со временем ты всех узнаешь. Вот я, например, дворцовый управитель, и от меня зависит, где ты будешь жить, что есть, на чем спать… сам понимаешь, что это вещи важные.

— Понимаю, — кивнул Ларс.

— И называть ты меня должен, как положено, — это прозвучало уже раздраженно. — А именно — мой господин.

На это уроженец Аллювии только засопел — раз уж он не погиб, надо приспосабливаться, как-то выживать дальше… чтобы в конечном итоге вернуться домой. Но даже для этого он не будет называть «господином» горбатого урода, по крайней мере пока.

* * *

Корабельный храм на «Аспере» выглядел, честно говоря, уныло.

Но Энхо здесь нравилось, особенно во время больших служб, когда отец Тит надевал парадную сутану, а из ниши выкатывали изваяние Божественной Плоти высотой под потолок.

Хозяин Империума стоял, вскинув правую руку, точно благословляя своих воинов, и от его сурового, но в то же время ободряющего взгляда теплело на душе.

Сегодня служба была обычной.

— …истинная Плоть претворится в Кровь, текущую в наших телах, наполнит храбростью сердца верных, позволит отогнать замыслы темные и одолеть врага, — шептал Энхо знакомые с детства слова, и то же самое делали стоявшие рядом офицеры и столпившиеся у задней стены навты.

Он знал, что многие ходят сюда по обязанности, но сам посещал храм с удовольствием — здесь он чувствовал свою причастность к огромной мощи, что объединяет все человечество и способна двигать звездами, ощущал, что живет не просто так.

— Аве, Кесарь! — воскликнул, заканчивая службу, отец Тит, и его возглас повторили все.

Энхо подошел за благословением, поклонился изваянию Превознесенного, чувствуя, что оно смотрит именно на него, и заспешил к выходу: до вахты два часа, надо хотя бы немного отдохнуть, а то накопившаяся за время боя усталость пока никуда не делась, да и тупая боль, поселившаяся в затылке после глотка «вакуума», еще не прошла.

Узким тоннелем — к лифтовой площадке, и на два уровня вниз, к кубрику для младших офицеров.

— А, вот и ты, — сказал Арвинд, стоявший около своей койки.

Он сменился с вахты только что, выглядел заторможенным и вялым.

— Могу сказать то же про тебя. — Энхо улыбнулся. — Как все прошло?

Он присел на корточки и открыл дверцу тумбочки, на которой рядом стояли портрет улыбающейся Летиции и парадное изображение владыки Империума в броне штурмовика Второго легиона.

Эру Венц держал его здесь, несмотря на шуточки других офицеров — он ощущал, что служит Божественной Плоти, что является исполнителем ее воли и готов отдать жизнь ради хозяина Мерцающего трона.

— Нормально, хотя и тяжко, — ответил навигатор. — Новый курс с частотной перлаборацией рассчитывали.

Под носом у него виднелись потеки запекшейся крови — признак того, что во время нахождения в карталлусе офицер пережил перегрузку и даже тренированный, усиленный имплантами организм с ней не справился.

— Неужели уходим? — Энхо вытащил полотенце, надо для начала сполоснуться.

— Всем легионом.

— Так что, мы оставляем Аллювию без прикрытия? — Эру Венц глянул на друга удивленно.

— Мне не доложили, — пожал плечами Арвинд, и видно было, что и он озадачен.

— Кто-то должен явиться нам на смену, — сказал Энхо. — Обязательно, ведь урги рядом.

Он собирался добавить, что враг хоть и потрепан, но не разбит и наверняка попробует захватить инсулу АХ-27 еще раз, но не успел — в ушах тонко запищало, а сигнальная лампочка у изголовья замигала зеленым.

— Это что, тебя к гортатору? — недоуменно спросил Арвинд, он-то переданный через ушные импланты вызов слышать не мог.

— Похоже на то, — пробормотал Энхо, швыряя полотенце на койку. — Я побежал.

— Давай! И удачи! — бросил навигатор уже в спину поспешившему к выходу из кубрика другу.

Тот лишь махнул в ответ.

Вновь к лифтовой площадке, дальше на самый верх, туда, где находятся помещения для старших офицеров… отсюда коротким коридором, что разветвляется на два, и остановиться у обычной для турригера двери — низкой, с закругленными углами… наскоро пригладить волосы, проверить, все ли в порядке с обмундированием, и только после этого постучать.

За неаккуратность можно и наряд схлопотать.

— Заходите, эру Венц, — донеслось из-за двери, и она бесшумно отъехала в сторону.

Энхо переступил порог.

Гортатор, стройный, подтянутый, несмотря на почти шестьдесят, стоял у стола и разглядывал висевшую над ним карту, что изображала инсулу АХ-27 и ее ближайшие окрестности. Был он сед, невысок и мог «похвастаться» лицом, разделенным на две части, наполовину смуглым, наполовину серым — напоминание о давнем бое, когда молодой офицер получил ожог, а новая кожа отчего-то плохо прижилась.

За глаза командира «Аспера» называли «Янусом» и болтали, что он видит и то, что творится у него за спиной.

— Декурион эру Венц по вашему приказанию прибыл, — доложил Энхо, вытягиваясь по стойке «смирно».

— Вольно, — сказал гортатор, поворачиваясь.

Грубый шов, лежащий там, где матовая серая кожа, выглядевшая неживой, состыковывалась с обычной, появлялся из-под волос, проходил между бровями, по носу, упирался в верхнюю губу и продолжался от нижней. Создавалось впечатление, что перед тобой не одно, а два разных лица, неровно сшитых между собой, и поначалу смотреть на такое было неприятно.

Но за год Энхо привык.

— Поздравляю, вы достойно выдержали первый бой и безобразное испытание «вакуумом», — проговорил гортатор.

— Служу Империуму, — по-уставному отозвался эру Венц, но по горячей волне, пробежавшей по лицу, понял, что краснеет.

Хлебнув предложенного Арвиндом пойла, он отрубился на пару минут и пришел в себя на полу с жуткой головной болью и ощущением, что сожрал без хлеба бочку машинного масла.

Если это назвать «достойно»…

— Я не шучу. — Губы гортатора тронула слабая улыбка. — Известны иные случаи. Некоторые отказываются пить, другие, не привыкшие к столь крепкому и неочищенному алкоголю, скажем так, оскверняют кубрик рвотными массами или творят разные безобразные дела.

Энхо стало чуток полегче — он хоть и спрашивал насчет испытания, никто толком так и не объяснил, что с ним и как, его хлопали по плечу и поздравляли, отвечали, что все в порядке, но и только.

— Кроме того, за первый бой полагается нашивка, как вы знаете, — продолжил Янус. — Сегодня же в штаб армии уйдет представление, а когда мы прибудем в инсулу Монтиса…

Эру Венц с трудом удержался от удивленного восклицания — как, их легион отводят не на базу-эмпориум, расположенную на одном из спутников Саксума, им предстоит прыжок к столице?

Но зачем, во имя всех доблестей Превознесенного?

Ведь охрана инсулы ПР-33 возложена на корабли преторианцев, и обычным армейским там делать нечего!

— …не забыл, что вы родом со столичной планеты, — гортатор говорил так же ровно, — и постараюсь выхлопотать для вас увольнительную на несколько дней, хотя это будет зависеть от того, как долго мы там пробудем.

— Служу Империуму! — воскликнул Энхо и уже тише добавил: — Разрешите вопрос, гортатор?

— Не разрешаю, — гладкий лоб Януса пересекла единственная морщина, легла поперек шва. — Мне, как и вам, декурион, могут быть не очень понятны приказы командования, но это не значит, что их не нужно выполнять. Можете идти, эру Венц, и я надеюсь, что все детали этой беседы останутся между нами?

— Так точно, — отозвался Энхо.

Он вышел в коридор, а перед лифтом на мгновение остановился, чтобы привести в порядок мысли, — он увидит мать и отца, вернется в родной дом, встретится с Летицией, а ведь последний раз они гуляли вместе полгода назад, когда он был в отпуске… это же случилось так давно!

А то, что они уходят из инсулы АХ-27 и, похоже, что оставляют ее ургам — командирам виднее.

Энхо всего лишь простой декурион.

Но мысль эта не принесла успокоения, и когда эру Венц вернулся в кубрик, на душе у него было гадко, он ощущал себя дезертиром, что опозорился, показав врагу спину.

* * *

Пушистый паук-стрекотун двигался медленно, то и дело меняя цвета — оливковый, золотистый, молочно-белый, — время от времени он повизгивал, негромко, очень мелодично. В соседнем отсеке пульсировал огромный шар булавочника с планеты Арундо, и пахнущие медом золотистые «снежинки» летели от него вверх, кружились и падали обратно.