— Чем недоволен мой государь? — произнес тихий голос за спиной у Нервейга, и острые зубки вонзились ему в плечо.

Она, как всегда, подкралась неслышно, воспользовавшись тем, что он засмотрелся.

— Откуда ты знаешь, что я недоволен? — спросил он, поворачиваясь.

Эльтирия, облаченная в нечто розовато-просвечивающее, улыбнулась.

— Когда все в порядке, ты не обращаешь внимания на моих животных, — проговорила она, фемина, половинка Божественной Плоти, обладательница собственных храмов на десятках планет. — Если же тебя что-то гнетет, то начинаешь ходить от отсека к отсеку, бормотать и таращиться то на одну тварь, то на другую.

Громадный перистиль, где они разговаривали, больше напоминал зверинец — прямо из пола росли деревья, по стенам карабкались лианы, там и сям золотистое дрожание отмечало стенки силового поля. Разноцветные птицы порхали под высоким потолком, с разных сторон доносился писк, визг и чириканье.

— Точно. С тобой не поспоришь, — пробурчал Нервейг.

Эльтирия озорно сверкнула огромными голубыми глазами и хлопнула в ладоши.

— Вина, — бросила она появившейся рядом служанке.

Та бесшумно исчезла, словно растворилась в воздухе, но через мгновение появилась вновь. На низком столике, расположенном у отсека с прыгающими тварями, похожими на мохнатых жаб, будто сам собой возник кувшин с высоким горлышком, два серебряных бокала и блюдо.

Нарезанный тонкими ломтями сыр, дольки фруктов, печенье из целлийской пшеницы.

— Присаживайся, мой государь, — сказала фемина. — Поговорим.

Нервейг опустился в скрипнувшее под его тяжестью кресло, небрежным жестом отослал служанку. Отхлебнул прямо из горлышка и, удовлетворенно причмокнув, разлил напиток по бокалам.

Здесь, в личном перистиле фемины, у стола, поставленного под ветвями дрожащего дерева с Таэды, их не смогут подслушать, даже установив крошечные микрофоны в мебели или посуде. Помешает шелест серебристой с прозеленью листвы, резкие крики мохнатых жаб, стенки силовых полей, расположенные так, что создают глушащее само себя псевдоэхо.

— Задница мира, я ощущаю противодействие, на самой грани… — сказал Нервейг, теребя браслет транслятора. — Едва могу почуять его, словно кто-то копошится во тьме за пределами зрения, пытаясь опутать меня паутиной… и сколько я ни силюсь, не вижу, кто это, и движение мое ограничено…

Он был потомком Антея Основателя, почти два десятилетия сидел на Мерцающем троне и не зря именовался Божественной Плотью — чувствовал многое, недоступное простым смертным, и в первую очередь то, что творилось рядом и имело отношение к его собственной власти.

— Вальгорн? — спросила Эльтирия. — Хотя не думаю, принцепс боец отличный, один на один справится с любым из твоих ликторов, но примитивен, как те варвары, среди которых он прожил так долго, и для интриг не годится.

Нервейг изогнул бровь и хмыкнул.

— Вряд ли справится, — проговорил он. — Ты ведь таскала его в постель?

Фемина кивнула, голубые глаза ее остались ясными, губы изогнулись в улыбке.

— Ну и как?

— Великолепно, мой государь. — Эльтирия облизнулась, как львица после трапезы, и подмигнула супругу.

Нервейг фыркнул.

— Надо будет тоже поиметь его при случае, — сказал он.

— Тебе не понравится. — Она взяла с блюда ломтик сыра и неторопливо откусила. — Ты любишь более крепких, мускулистых мальчуганов… Хотя давай вернемся к делу.

— Точно. — Хозяин Империума отхлебнул еще вина. — Вальгорн думает, что он хитер и скрытен, но за ним следить просто. Он встречался с Овиго, но тот слишком мне предан и знает, что от меня ничего не скроешь, поэтому он отказался от предложений и доложил о той беседе.

— А ты уверен, что он так же предан, как ранее, и сказал тебе все? — Эльтирия посмотрела прямо на супруга, и он ничего не смог прочитать в ее безмятежном взгляде: скрытная, хитрая и умная, опасная, как сотня воинов, настоящая фемина. — Поступки, совершенные давно, в счет не идут, а люди меняются…

— Точно не могу сказать, и эти сомнения меня тревожат. — Нервейг сжал кулаки. — Хотя Вальгорн вообще не представляет проблемы, он более не нужен, и можно в любой момент его казнить.

Два десятилетия назад, только взойдя на Мерцающий трон, он приказал лишить жизни всех своих родичей, включая мать, — шаг сколь жестокий и рискованный, столь и необходимый: правитель должен быть один, и никто не смеет даже притязать на то, чтобы встать с ним рядом.

Убитые братья, тетки и племянники иногда снились ему — стояли и смотрели, одобрительно кивая, и у каждого было аккуратно перерезано горло так, что получался второй рот, и из него текла густая кровь…

В тот день отличился Овиго, ставший потом префектом претория.

Позже Нервейг обнаружил, что какие-то родичи все же нужны, чтобы продолжить династию, если сам он умрет бездетным, и поэтому найденного на Волюнтасе Вальгорна приказал оставить в живых и привезти ко двору. Но затем Эльтирия дважды разрешилась от бремени, у него есть кому передать власть, и принцепса можно убрать с доски.

— Тогда кто? Сенат? — продолжала допытываться она. — Хотя нет — это сборище выживших из ума престарелых патрициев способно только болтать… Сивиллы?

— Альенда на Монтисе одна. — Он махнул рукой, отгоняя назойливую крохотную птаху, похожую на свистящий изумруд, что пыталась усесться на плечо Божественной Плоти. — Я изгнал всех прочих, и, хотя у нее есть послушницы, в одиночку много не сделаешь. Да и чем я им мешаю?

— Церковь во главе с нашим любимым Луцием? — это имя фемина прошипела. — Какая им разница, кто занимает Мерцающий престол, главное, чтобы народ верил и платил дюженицу.

— Точно, факт, — кивнул Нервейг. — Но нынешний понтифик слишком труслив… задница у него взмокает при одном взгляде на меня.

— Трусость порой толкает на опрометчивые поступки, — сказала Эльтирия. — Разреши мне позабавиться с ним, и он все расскажет, во всем признается!

— В твоих руках и я признаюсь, что злоумышлял против себя, — ухмыльнулся хозяин Империума.

Она обиженно надула губки, хотя знала, что Нервейг не обратит на это внимания.

— Не все в церкви решает Каелум, есть и другие, обладающие властью… — сказал он. — Они заняты своими дрязгами, так что оставим их в покое.

— Кто у нас есть еще? Легионы? — спросила фемина.

— Они верны мне, и один я вызвал в столичную инсулу, — хозяин Империума потянулся к кувшину. — А именно Пятый, отведенный от АХ-27.

— Но ведь там урги?

— Ну и что? — Нервейг равнодушно пожал плечами. — Проконсулы и легаты мне все уши прожужжали, что Аллювию защищать невыгодно, что надо спрямить фронт, вот я их и послушался и заодно переместил легион туда, куда надо мне! — Он схватил так и не улетевшую птаху и сжал кулак; внутри хрустнуло. — Галвий эру Цейст предан, а девять десятков боевых кораблей — такая сила, с которой можно не бояться даже восстания преторианцев, хотя оно не более вероятно, чем возвращение Грихайн или восстановление Орлиного Гнезда.

Хозяин Империума разжал ладонь, и на стол шлепнулся окровавленный комок зеленых перьев.

Эльтирия поморщилась.

— Аллювия, — сказала она. — Оттуда ведь тот мальчишка, помнишь?

— Якобы оттуда, — уточнил Нервейг. — Хотя ни в одной из родословных книг не упоминается, что кто-то из предков побывал в пределах АХ-27. Откуда он взялся и зачем, мне непонятно, и это часть противодействия, которое я ощущаю, так что с ним тоже надо разобраться… Вроде бы ничтожный червь, вынутое из-под жертвенного ножа мясо, но он связан с другими вещами, странными, тревожащими…

— Не тревожься, мой государь, мы обязательно справимся. — Фемина прикоснулась к его предплечью, ее пальчики нежно погладили кожу, пощекотали запястье. — Пусть они беспокоятся и трясутся от страха, пусть не спят ночами и знают, что рано или поздно они умрут, а мы останемся!

— Вот это точно, — сказал Нервейг и сжал ее кисть в своей.

Глава 3

Незримый и неуловимый, вечный и непреходящий Божественный Дух, сумма человечества, оберегающая его цельность, пребывал сам в себе. Тварное жило безнадзорно, и идеальная часть Явленного, воплощенная в людях, грозила погибнуть, рассеяться, и было это в тяжкие тысячелетия Фуги. И тогда Божественный Дух обзавелся Плотью, воссияв на Нашей Стороне, одновременно став чернотой проявленной, пожирающей на Стороне Обратной.

Плоть сия внешне неотличима от обычной, но внутренне совершенно иная, внутренне совершенная.

Илгар Вайдонх Квинтус,

«Трактат о Божественной Плоти,

ее воплощении и чудесах»

Мягкое одеяло, такое толстое, что под ним жарко, спертый воздух, где ощущаются незнакомые запахи, одновременно аппетитные и отвратительные, приглушенные восклицания, словно неподалеку играют дети. Завешенные ало-зелеными коврами стены без окон, необычайно широкая кровать, приоткрытая дверь, в которую проникает слабый свет, и еще одна, напротив, из матового стекла, эрус-контроллер в углу, совсем не такой, как дома.

В первый момент Ларс не понял, где проснулся и как сюда попал.

Но едва сев на постели, он вспомнил все: прилет на Монтис, жертвоприношение, то, как Карелус привел его сюда, как откуда-то взялась еда и как он боролся с сонливостью, пока та не победила.

Что же, он выжил, он во дворце Божественной Плоти, и надо как-то здесь устраиваться.

Едва Ларс встал с кровати, под потолком вспыхнул светильник, а дверь, ведущая наружу, колыхнулась.

— Тилли-бом, пьяный дом, он проснулся, гром-гром-гром, — сказал заглянувший в комнату карлик с огромной головой, облаченный в красные с серебряной бахромой обтягивающие трусы.

Тело его было стройным, безволосым и неестественно гладким, но не выглядело молодым, а глаза цвета расплавленного золота смотрели с иссеченного морщинами лица.

— Привет, — проговорил Ларс.

— И тебе привет, куривет-куривет, — ответил карлик, переступая порог. — Можно?

— Ты уже зашел.

— И то верно, — незваный гость захихикал, размахивая руками и раскачиваясь всем телом. — Меня зовут Декстер, а для комплекта-дуплекта за мной таскается Синистер, курлым-бурлым!

В комнату заглянул еще один карлик в таких же трусах, в черной шапочке и с гитарой в руках.

— О, счастье видеть вас! — пропел он, издавая нестройное бренчание. — Триумф! Овация! Ура-ура-ура!

— Мы — братья, и из нас двоих — я умный, а он — талантливый, — сообщил Декстер, усевшись на пол.

— Да ну? — удивился Ларс, после чего назвал свое имя.

Синистер шлепнулся на ковер рядом с братом, и на морщинистых физиономиях расцвели одинаковые неприятные ухмылки. На миг показалось, что в гости к нему заглянули не люди, а два странных, уродливых и, несомненно, хищных существа, явившихся прямиком из детских страхов.

— Заходи, Мельдия, он проснулся и рад нас видеть, тряк-тряк-тряк! — воскликнул Декстер неожиданно, непонятно к кому обращаясь, и только затем посмотрел в сторону двери.

— Давай-ка, я бы так не сказал, — пробормотал Ларс, разглядывая вошедшую в комнату молодую женщину.

Она была закутана в бордовый халат, странным образом бугрившийся там, где у человека ничего не должно выпирать. Волосы скрывал длинный колпак с кисточкой на конце, а под фиолетовыми глазами лежали тени.

— Не пугайся, мальчик, — сказала женщина, — у нас тут на самом деле очень скучно. Поэтому мы рады любому развлечению, а новичок… сам понимаешь…

— Где это «тут»? — спросил Ларс. — И кто вы такие?

— Брым, он не понимает, летает-принимает! — завопил Декстер, а Синистер принялся колотить по струнам.

Мельдия улыбнулась, обнажив безупречно белые и ровные, словно фарфоровые, зубы.

— Мы — принадлежности для удовольствий Божественной Плоти, — сообщила она. — Или ты до сих пор не понял, куда попал, мальчик? Где тебя купили?

— Купили? — Ларс отшатнулся. — Я свободный гражданин!

— Кое-кто тут тоже называл себя свободным гражданином, кхе-кхе, — сказал вошедший в комнату мускулистый мужчина: этот оказался вовсе обнажен, кожа его сверкала, как лакированная, а невероятно длинный фаллос свисал почти до колен. — Я, например. Только что?

— Письку притащил свою, — сказал Декстер Синистеру.

— Точно длинную змею, — отозвался тот и замахнулся на мускулистого гитарой.

— Тихо вы, — осадила их Мельдия. — Ты, мальчик, находишься в пределах того, что именуется внутренним двором при Мерцающем троне, и здесь можно забыть о том, кем ты был раньше… Как ты сюда попал?

— Меня выбрали, — хмуро отозвался Ларс. — На Аллювии, жрецы… прилетели…

Рассказывать, открываться перед этими людьми или не совсем людьми — он пока не понял — не хотелось, но с ними рядом ему жить какое-то время, а значит, понадобятся друзья и союзники.

Он вспоминал о визите Гнея Атрокса, о полете, о прерванном жертвоприношении, а в комнату входили новые слушатели — красивые девушки в накидках и халатах, голые мужчины с гипертрофированными мускулами, уроды обоих полов, настолько мерзкие, что при одном взгляде на них хотелось блевать.

Принадлежности для удовольствий Божественной Плоти…

— Да, необычная история… Чтобы сивилла вмешалась в ритуал? — сказала Мельдия, когда Ларс замолчал. — Я не знаю, мальчик, чем она закончится, но может выйти так, что ты сумеешь выбраться отсюда.

— Это так трудно?

— Почти невозможно, — пропищал чудовищно жирный мужик в комбинезоне. — Игрушки либо ломают, либо выкидывают на помойку.

Синистер тронул струны, и на этот раз они прозвучали мелодично и грустно.

— Но вы же… как… — начал Ларс.

— Мы — игрушки, живые инструменты для забав. — Мельдия улыбнулась вновь. — Лита родом из патрицианской семьи, — она указала на крошечную блондинку со шрамами на лице, — эти два, изображающие из себя дураков, полные люди и такими и умрут, а я, например, получеловек.

Полы халата разошлись, и Ларс выпучил глаза.

Ее тело от шеи и до паха покрывали торчащие женские груди разного размера и формы. Выглядело это обрывком бреда, куском ночного кошмара, неведомо как втиснутым в реальность.

Нет, он знал, что с помощью направленной мутации или имплантов можно сотворить кого угодно, но…

— А есть и не люди, брякс-квакс, — влез Декстер. — Вон Алитон писюндрой трясет! Алиска извивается, разве что не шипит!

Девушка, на которую он указал, тощенькая и на вид совсем молоденькая, лет пятнадцати, высунула язык, длинный и узкий, покрытый чешуей, и подмигнула Ларсу.

Гомункулы, искусственные создания… и они здесь?

Хотя почему нет?

— Игрушки… — сказал он, пробуя это слово на вкус. — Я тоже?

— Это неясно, — Мельдия запахнула халат, и вновь стала выглядеть почти обычно. — Карелус поселил тебя здесь, поскольку тебя надо было куда-то пристроить, а у нас место всегда есть, да и тут ты будешь под присмотром, никуда не денешься.

— О, что тут за сборище? — Голос, прозвучавший от двери, принадлежал дворцовому управителю.

— Бежим, паника-шманика! Хрям-хрям! — завопил Декстер, пытаясь заползти под кровать.

Мельдия нахмурилась.

— А ну тихо! — рявкнул Карелус. — Все — вон!

Полоса лилового пламени щелкнула по ковру на полу, не оставив подпалин, полетели синие искры. Синистер заскулил и скривил рожу, показывая, что ему больно, но под суровым взглядом управителя быстро замолк.

Через минуту в комнате остались только Ларс и горбун.

— Ничего, без них куда лучше, — сказал Карелус, отключая кнут и вешая его на пояс. — Прошу вас, госпожа.

Сивилле пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой о притолоку.

Под взглядом необычных серебристых глаз Ларс почувствовал себя неуютно, возникло ощущение, что ему заглянули не только во внутренности, но и в душу и мгновенно оценили все, что там есть.

— Оставьте нас, — сказала она. — А ты можешь сесть.

Ларс сделал шаг и опустился на край кровати, а Карелус, поклонившись, исчез за дверью.

— Откуда же ты такой взялся? — спросила сивилла, прохаживаясь туда-сюда.

Красные одежды ее шелестели, словно колосья на ветру, и ему неожиданно вспомнился дом, посадки вокруг усадьбы, то, как в сезон дождей капли лупят по крыше с утра до ночи…

Ларс на миг словно перенесся туда, услышал звуки болота, голос матери!

Он ошеломленно заморгал и обнаружил, что Альенда сидит напротив, заняв единственный стул, и внимательно смотрит, причем взгляд ее неподвижен, как у ядовитой змеи.

— Удивительно, но в тебе больше странного, чем даже я ожидала, — проговорила она. — На Аллювии все такие?

— Не знаю, — Ларс пожал плечами. — А вы умеете видеть будущее?

— Будущего нет, — сказала она. — Есть только настоящее, растянутое во времени. Скажи, у тебя имеются братья? Или дяди по отцу?

— Нет, только сестры. А зачем вы…

— Ну что же, это облегчает задачу.

Он нахмурился, пытаясь понять, о чем речь, а сивилла все с тем же шелестом поднялась со стула.

— Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом, львом верблюд и, наконец, ребенком становится лев, — произнесла Альенда со странной интонацией, одновременно настойчиво и словно извиняясь. — Оставайся пока здесь, я думаю, что мы еще увидимся.

Движение — вспышка красного на фоне ковров, — и Ларс остался один.

Но уже через мгновение дверь приоткрылась, и Декстер просунул большую голову в образовавшуюся щель.

— Не проглотила тебя ведьма, злобная кокедьма? — поинтересовался он. — Брекс-ух! Вижу, что не проглотила… Пойдем, братец, я тебе все тут покажу, а еще сделаю так, чтобы ты смог набить брюхо…

И в этот момент Ларс ощутил, что зверски, до спазмов в желудке, голоден.

Лабиринт узких полутемных коридорчиков, комнат разного размера, где пахнет духами и благовониями, смазкой и горячей резиной, двориков-перистилей с фонтанами и деревьями, и залов, где ложем служит вся поверхность пола, а вместо стен огромные зеркала… Никаких окон, два выхода, охраняемых преторианцами, Карелус с силовым кнутом, что идет в дело очень редко и больше для вида, полные люди и гомункулы, неимоверно красивые и до тошноты уродливые — болтающие, скучающие и смеющиеся, но все одинаково мертвые внутри…

Привыкшие к тому, что их используют.

Игрушки, принадлежности для удовольствий Божественной Плоти.

Время в пределах внутреннего двора при Мерцающем троне текло не так, как за его границами, и Ларс сбился на третий или четвертый день. Он привык к облику соседей, обитавших в таких же комнатушках, как и он сам, начал более-менее разбираться, как тут все устроено.

Декстер и Синистер опекали новичка, хотя зачем, он мог только догадываться — может быть, просто так, от скуки, а может быть, братья-карлики с лицами стариков исполняли чей-то приказ или имели еще какой интерес.

И еще иногда Ларс ловил взгляд Мельдии, необычайно острый и внимательный.

Да, распоряжался внутренним двором Карелус, но и среди игрушек имелась негласная иерархия, и полуженщина с множеством грудей находилась на самом ее верху. Она была здесь некоронованной королевой, и ее слушались все, даже самые злобные и безумные.

На шестой или седьмой день Мельдия явилась к Ларсу без приглашения.

— Привет, мальчик, — сказала она, входя по здешнему обыкновению без стука.

— Привет, — отозвался он, садясь на кровати.