Но не обратил на него внимания.

Нет, Рендалл не закричал от ярости, не впал в боевое безумие. Он просто решил, что Харугот сегодня сдохнет, даже если последнему отпрыску рода императоров Безариона придется отдать сердце во власть ледяному клинку. И расчетливое спокойствие осенило его душу.

Олен сражался размеренно и спокойно, без невероятных выпадов Харальда, без могучих ударов и хитрых финтов. Но враги падали под его мечом один за другим, тела валились друг на друга. Чернокрылые пятились, сбивались с шага, нападали по двое, по трое, они действовали слаженно и умело, но не могли ничего поделать с человеком, превратившимся в убийственное устройство из костей, мускулов и сухожилий.

Ни одной лишней мысли не было в голове Рендалла, он ничего не боялся, ни на что не надеялся и не горел жаждой мести.

Он шел прямо к Харуготу из Лексгольма, расчищал дорогу, точно лесоруб в чаще. Только здесь вместо деревьев стояли опытные и сильные воины, и шансов у них было так же мало, как у сосны — против топора.

Олен не оглядывался, он чувствовал, что спутники движутся за ним, прикрывают предводителю спину. Что продолжает рубить эльф, не останавливается Харальд и машет мечом Саттия.

И где-то там, позади, оставался Бенеш, по-прежнему сражавшийся с заклинанием, выпущенным учениками хозяина Безариона.

Внимание Харугота тем временем кто-то отвлек. Консул уставился вправо, к устью Большой улицы, примерно в том направлении, откуда появилась Саттия. Зарычал сквозь зубы, взмахнул руками, над головой его завертелась воронка повернутого острием вверх черного смерча.

Взвыло так, что уши Олена на мгновение отказали, а сам он приготовился отражать нацеленную на него атаку. Но три черные волны, что одна за другой вырвались из смерча, ушли вбок. Сквозь отступающую глухоту Рендалл уловил грохот и треск — похоже, начал рушиться попавший под удар дом.

Но, судя по физиономии Харугота, успеха консул не достиг.

Скривился, точно вместо вина хлебнул уксуса, и воронка исчезла, растаяла серым дымом. Зато темный кокон вокруг консула начал разбухать, подобно брюху сосущего кровь комара, во мраке замелькали серые уродливые силуэты, забормотали тысячи унылых, полных злобы голосов.

Вертикальная трещина, из которой хлынул тусклый свет, расколола кокон, и из нее устремились вперед жуткие, меняющие очертания тени. Покатившуюся от них волну ярой злобы ощутили все. Чернокрылый, что сражался с Оленом, вздрогнул, и пропустил удар в плечо.

Дальше осталось только его добить.

Место убитого занял другой, высокий и плечистый, с серебряными крылышками на шлеме.

— Держаться, парни! — завопил он.

— Уходи, сотник, — неожиданно даже для себя сказал Рендалл, с трудом удерживая от удара руку с мечом, который нестерпимо сверкал, и, казалось, дергался в ладони, жаждая крови. — Людей уводи. Или я положу вас всех.

— Я присягал, — прорычал командир Чернокрылых.

Олен пропустил удар, и атаковал сам, готовясь услышать хруст пробитой кольчуги и чавканье пропоротой плоти. Но сотник необычайно ловко извернулся, и вновь ударил из невозможной позиции, с оттягом на себя, стараясь зацепить горло.

Что бы ни говорили о гвардии Харугота, бойцы в ней были собраны и в самом деле отличные.

Сотник продержался против Олена невообразимо долго, и напомнил уроженцу Заячьего Скока воина по имени Гедари, с которым пришлось сражаться в вывернутом наизнанку мире.

Как давно. Всего полгода назад…

Сотник упал, заливая мостовую кровью из разрубленного паха, а Рендалл шагнул через мертвое тело. Увидел, как по темной колонне, скрывавшей фигуру Харугота, пошла дрожь, и столб из Тьмы распался на два, причем в каждом из них осталась полупрозрачная фигура всадника.

Один из столбов задрожал, в судороге породил двойника.

«Хочет сбежать! Скрыться!» — мелькнула догадка, и Олен яростнее заработал мечом. Быстрее прорваться туда, где Харугот плодит фантомы, надеясь укрыться от возмездия…

Но Чернокрылые, несмотря на гибель вожака, встали стеной, и сумели остановить даже натиск Рендалла.

— Чтоб вас… — пропыхтел он, чувствуя, как потихоньку накатывает усталость, как все труднее становится размахивать необычайно легким для своих размеров клинком. — Да, клянусь Селитой, я…

Довести фразу до конца он не успел.

Полупрозрачные всадники в совершенно одинаковых темных столбах повторили один и тот же жест, точно бросая что-то вперед. И колонны из мрака неспешно поплыли, и не туда, где сражался Олен, а к неведомому противнику консула, которого Рендалл не мог даже увидеть.

Хотя, учитывая появление Хельги, мог предполагать, кто это…

Шесть всадников растворились, исчезли в темных вихрях, и остался только один — Харугот. Колдовство словно состарило его на несколько лет, глаза из черных стали белыми, в волосах прибавилось седины, плечи согнулись, а гладкую кожу избороздили морщины.

Рухнул, выплевывая собственную кровь, последний стоявший на ногах ученик, выпад тар-Готиана свалил неосторожно открывшегося Чернокрылого, крикнула что-то торжествующее Саттия.

Но ни тени неуверенности не появилось на лице консула.

Он спокойно слез с пребывавшего в каменной неподвижности коня и потащил из ножен меч.

— Ну, иди же сюда, иди… — в этот момент Олен готов был молить разом всех богов и Алиона, и Вейхорна, чтобы Харугот в последний момент не передумал, не решил, что разумнее будет удрать.

И, несмотря на терзавшую тело слабость, Рендалл пустил в ход Сердце Пламени. Поток рыжего огня ринулся вперед, поглотил силуэты Чернокрылых, их плащи вспыхнули, точно сухие листья. Оборвался и стих чей-то истошный крик, звуки перекрыл тонкий, противный звон.

Олен не сразу сообразил, что это звенит у него в ушах.

Огонь исчез, стали видны лежащие на мостовой трупы, обгорелые, страшные, и совершенно невредимый Харугот. Остатки пламени стекли по его бородке, зашипели попавшие под сапоги угольки.

— Вы умрете, — сказал консул так, словно не он один стоял против пятерых, с которыми не смогли справиться его гвардейцы и ученики. Губы его двигались медленно, с усилием, а голос звучал искаженно, точно от боли. — Никто и ничто не может противостоять мне. Вы умрете…

Первым в атаку бросился тар-Готиан. Но консул закрутился на месте, пропуская меч рядом с боком, и эльфу пришлось уходить в сторону, чтобы не попасть под удар. На выпад Саттии не обратил внимания, отбил его играючи, и даже сумел остановить атаку Харальда.

Олен мог лишь стоять на месте, борясь с собственной слабостью.

Сельтаро воскликнул что-то на своем языке, ему ответила Саттия, и они двинулись в разные стороны. Обойти противника, напасть одновременно — хороший прием, но лишь в том случае, если ты имеешь дело с обычным роданом.

Рендалл захотел крикнуть, чтобы они остановились, отошли, дали ему место, но язык его не послушался. Изо рта вместо членораздельных слов вырвался слабый писк, похожий на голос одинокого комара. Он пошатнулся и упал бы, не опустись на плечо ладонь Бенеша.

От нее пошло тепло, в ухо полился шепот:

— Отпусти, все отпусти… Само уйдет, жизнь возродится снова… всегда нужно то, что нужно…

— Что уйдет? — спросил Олен, и на этот раз у него получилось выговорить всё.

Ученик мага не отвечал, он что-то делал за спиной у Рендалла. И тот видел, как зеленые ростки окружают полыхающий в степи костер, встают стеной. Загораются и погибают, но на смену им вырастают новые, душат, душат огнище, продираются через слой черного пепла.

Эта картинка накладывалась на другую, на ту, где он стоял на Белой площади, окруженной развалинами зданий, заваленной телами. Сознание плыло, сохранять его удавалось с большим трудом.

— Все уйдет… — повторил Бенеш, и в этот момент тар-Готиан, Саттия и Харальд атаковали Харугота.

Они напали на удивление слаженно, точно не первый раз сражались бок о бок. И консул не сумел отбить все три удара, он был неплохим мечником, но никак не великим. Но он не стал и пытаться. Звякнул его клинок, столкнувшись с оружием эльфа, а странник по мирам и девушка попали в цель.

Один меч должен был поразить Харугота в сердце, второй — разрубить горло. Но оба отскочили от живой плоти, точно от валуна. Раздался мелодичный звон, словно разбился большой кусок стекла, и консул захохотал, страшным, безумным смехом, напоминавшим воронье карканье.

Лицо его залила чернота, будто из глаз потек деготь, и клинки, что коснулись тела правителя Безариона, начали темнеть. По металлу зазмеились тысячи тоненьких трещин, раздался негромкий хруст.

— Бросайте! — закричал Олен, но Харальд и Саттия сами сообразили, что делать.

Два меча упали на мостовую, и оба с чавканьем расплылись вонючей мерзкой слизью.

— Я же говорил, вы все умрете, — тяжело, словно его язык обрел вес подъемного моста, проговорил Харугот.

Слова он произносил невнятно, а лицо его корежило совершенно диким образом. Под кожей бегали сотни крохотных бугорков, вздувались и опадали, из ушей текло нечто черное, похожее на смолу.

— Отойдите, я сам, — проговорил Рендалл, стряхнул с плеча ладонь Бенеша и сделал шаг вперед.

Он был столь же свеж, как до начала боя. И хорошо помнил, как во время их первой стычки ледяной клинок не смог одолеть Харугота, повредить плоти, напитанной силой Тьмы, но все же лишил колдуна сознания.

Если сейчас сделать это, то Саттия сможет пустить в ход свои знания, как тогда, на Теносе…

— Иди же сюда, иди, — выдавил консул, и слова его прозвучали так, точно их произнесли не человеческие губы.

На мгновение Олену показалось, что перед ним высится закутанный в серый туман Дом Ничтожества — высоченные стены, толстые колонны, похожие на лапы, чешуйчатая крыша, дыбящаяся острым гребнем, и ворота с козырьком над ними, что так напоминают лицо…

А в следующий момент плюющийся синими искрами ледяной клинок ударил. Зашипел воздух, от ног Рендалла вперед побежала полоса белого инея. Но Харугот уклонился, перетек с места на место, словно был облаком черного как антрацит тумана.

Увернуться от ответного выпада Рендаллу помог боевой инстинкт, память предков-воинов, отпечатанная не в сознании даже, а в теле, в мышцах. Он сначала не понял, зачем рванулся в сторону. Лишь затем краем глаза увидел, что окутанное темной дымкой лезвие прошло у самого бока.

Кожи коснулось нечто холодное, неприятно осклизлое.

Олен ударил во второй раз, и тут уж консул не смог сделать ничего. Полупрозрачное лезвие гневно зазвенело, вокруг него замельтешил вихрь белых и голубых искр. А два багровых огня в облаке тьмы, заменявшие Харуготу глаза, померкли, но только на миг, а затем засияли с новой силой.

Правитель Безариона распахнул ставший невообразимо огромным рот, и выдохнул. Поток ледяного, зловонного ветра ударил с силой тарана. Бросившегося на помощь Олену тар-Готиана отшвырнуло на добрый десяток локтей, и высокий сельтаро остался лежать неподвижно.

Но сам Рендалл не отступил ни на шаг.

Искры, вылетевшие из ледяного клинка, смешались с желтыми и красными огнями, которые породило Сердце Пламени. Силы Нижней и Верхней Сторон смешались, поразив тело Олена жесточайшей болью, но зато образовали щит, непроницаемый даже для напора Тьмы…

Глаза консула изумленно расширились.

— Ты умреешшь… — полупровыл-полупрошептал он так, что эхо заметалось по площади, а с ратуши рухнула последняя уцелевшая башня. Шагнул вперед, тяжело и медленно, точно увечный слон. — Я сокрушу теббяяя…

Олен увидел, как Харальд подобрал меч одного из Чернокрылых, Саттия вытащила из ножен на поясе убитого воина кинжал с узким лезвием. Зашептала, поглаживая клинок, и по нему начала расползаться темная пленка.

— Сказал бы ты что-то новое, — проговорил Рендалл, отступая на шаг и понимая, что его задача сейчас — отвлечь внимание консула.

И Харальд, за невероятно долгую жизнь побывавший в тысячах схваток, и как никто чувствующий «музыку» боя, не стал пытаться напасть на Харугота сзади. Встал рядом с Рендаллом и поднял чужой клинок, готовясь парировать удар.

— Ты точно бешеный зроит из джунглей Мероэ, — продолжил Олен, стараясь отследить каждое движение консула, любое изменение в том облаке Тьмы, каким стал правитель Безариона. — Жаждешь крови и смерти…

Харугот усмехнулся, или, по крайней мере, издал некий звук, похожий на смешок, и нанес удар. Он оказался настолько стремительным, что Рендалл заметил лишь смазанное движение. Ледяной клинок дернул руку, его державшую, и отдача от столкновения мечей сотрясла все тело.

Запястье едва не вывернулось, локоть хрустнул.

Харальд тоже успел парировать удар, но устоять на ногах не смог. Меч Чернокрылого переломился у рукояти, а странник по мирам отлетел в сторону, пару раз перекатился. Но вскочил легко, будто огромный кот.

И тут нанес удар Бенеш.

Сверкнуло, и из мостовой, опутывая ноги консулу, полезли толстые стебли. С необычайной скоростью потянулись вверх, закручиваясь вокруг Харугота, подобно вьюну, нарастающему около столба. Заструились по ним потоки зеленого свечения. Консул заревел от боли, принялся рвать стебли, и рук в этот момент у него оказалось больше, чем две.

— Клянусь Селитой… — пробормотал Рендалл, глядя на толстые, похожие на горелые сосиски пальцы.

Зеленая стена не выдержала, треснула, огонь погас. По стеблям пробежала серо-бурая волна, и на мостовую начали падать сухие обрывки. Харугот шагнул из круга оставшихся торчать плетей, такой же, как до начала схватки — почти что человек, смуглое лицо, бородка, и только глаза затоплены тьмой.

Как понял Олен во внезапном озарении, этого и добивался Бенеш — чтобы их враг перестал быть облаком смертоносного мрака, сгустился, уплотнился, вернул себе облик родана.

Потому что в следующий момент Саттия быстро и бесшумно, точно охотящаяся кошка, шагнула за спину консулу. Нанесла удар, и кинжал вонзился Харуготу в затылок. Смерть после такой раны наступает мгновенно, но консул лишь покачнулся. Глаза его на миг стали обычными, человеческими, на лице отразились разочарование и обида.

— Неужели… — просипел он, поднимая руку к горлу, из которого под самым подбородком высунулся блестящий кончики лезвия. — Зачем?.. Вы понимаете, безумцы, что теперь этот мир обречен на погибель?..

Олен сделал выпад, чтобы добить почти неуязвимого противника, но ледяной клинок лишь разочарованно зазвенел, будучи не в силах причинить вред Харуготу. Тот свалился на колени, и так и остался стоять, раскачиваясь из стороны в сторону и пытаясь зажать рану на горле, из которой струилась кровь.

Меч выпал из руки консула.

— Что значит — мир погибнет? — спросила Саттия, обходя Харугота по дуге так, чтобы увидеть его лицо.

Ее глазам, способным воспринимать эманации Тьмы, открывалось совершенно немыслимое зрелище. Дыра в плоти мира, прорванная усилиями Предвечной Госпожи, открывшаяся в теле консула и за время схватки его усилиями расширившаяся, едва не поглотившая Харугота, должна была смять, растворить слабое человеческое существо. Превратиться в алчную безумную пасть, способную только выплевывать ядовитую и черную силу.

Но консул сумел удержаться на грани, смог вернуть себе человеческий облик, хотя какими усилиями это ему далось, знал лишь он один. Дыра никуда не пропала, осталась в плоти Харугота, но почти не проявляла себя, скованная обручами железной воли.

Что бы он ни творил, нынешний правитель Безариона оставался величайшим чародеем Алиона.

— Глупцы, не видящие дальше собственного носа, — Харугот хрипел, с каждым словом выплевывал капли крови, но не обращал на это внимания. — Вы думаете, мне так нужна была эта власть ради власти? Твоя смерть ради наслаждения убийством, Олен Рендалл? Нет, я хотел стать над всеми людьми Алиона, подчинить кого-нибудь из геданов, чтобы начать настоящую войну…

Харальд подошел, встал рядом с Оленом, держась за ушибленное во время падения плечо.

— Настоящая война, — пробурчал он. — Как будто эта была игрушечной.

Пришедший в себя тар-Готиан сел, очумело закрутил головой. Поднялся, убрал меч в ножны и заковылял к соратникам, припадая на правую ногу.

— Начать войну, — консул не обратил внимания на слова странника по мирам, — против тех, кто, сам того не зная, ведет Алион к гибели. Против богов, обитателей Великой Бездны и Небесного Чертога.

Саттия удивленно покачала головой, Олен хмыкнул. Да, Харугот из Лексгольма на мелочи не разменивался. Бросить вызов бессмертным хозяевам Алиона до него отважился только Восставший Маг.

— Именно они, Адерг, Азевр, Анхил, Селита, Сифорна, Скарита и прочие, — продолжил консул, — сохраняют наш мир. Но в то же время они собственной тяжестью вынуждают Алион двигаться через Предвечную Тьму, навстречу гибели в пасти Нижней Стороны. Нужно сразить их, убить или изгнать, и тогда есть шанс, что наше движение замедлится, появится шанс на спасение…

— Не может быть… — прошептал Рендалл.

— Может, да, — неожиданно сказал Бенеш. — Он говорит правду, я вижу… Сила бессмертных велика… но они слишком могучи, излишне велики… мы падем…

Олен покачал головой. Так вот зачем Харугот хотел убить его и подчинить себе Камень Памяти. Вот для чего развязал войну, повел войска на Лузианию, а потом и на Терсалим. Хотел погубить многие тысячи, чтобы затем попытаться спасти миллионы и Алион в целом.

И, сразив его, они погубят собственный мир? Отдадут Алион на растерзание гостям и еще более могучим существам, что обитают в ледяных пространствах Нижней Стороны, ее Владыкам…

— Никогда не доверял этим богам, — проговорил Харальд. — Всегда считал, что без них лучше.

Харугот засмеялся, хрипло и страшно, рот его перекосило в жуткой усмешке, а из губ вместе с кровью полились слова:

— Теперь не имеет значения, во что ты верил, зеленоглазый. Вы все умрете, довольно скоро, и тогда вспомните меня. Если бы я смог довести план до конца, разрушить храмы, лишить богов силы…

— А что бы ты стал делать потом? — спросила Саттия. — С той Тьмой, что внутри тебя? Рано или поздно ты не сумел бы обуздать ее, и тогда бы она хлынула внутрь Алиона, погубив его не менее страшно, чем Нижняя Сторона. Очнись, глупец! Хотя бы перед смертью ты должен понять, что был всего лишь марионеткой! Предвечной Госпоже чем-то важен наш мир, и она использовала тебя как молоток, чтобы расколоть его скорлупу!

Руки Харугота поднялись, лицо перекосилось в запредельном усилии, но сказать он ничего не смог.

— Но даже если бы ты победил и сам воцарился над Алионом подобно богу, что бы это дало? — воскликнула девушка. — Нижняя Сторона уже тут, ее посланцы ломают небо. И сумел бы ты их остановить?

— Что-нибудь придумал бы… — выдавил из себя консул, а потом очень тихо выдохнул: — Всё…

Его начало мять и корчить, лицо почернело, на нем вспухли многочисленные бугорки.

Бенеш шагнул из-за спины Олена, раскинул руки. От его ладоней в стороны заструилось малахитовое свечение, образовало тонкую пленку, полупрозрачным колпаком накрывшую Рендалла и остальных. По его стенкам побежали разводы, мир снаружи причудливо исказился, стал зеленовато-серым.

Харугот сумел встать, хотя это больше походило на то, что консула вздернули на ноги, взяв за голову. Еще он ухитрился выдавить нечто вроде улыбки, а затем пропал в облаке тьмы. Щупальца непроглядного мрака рванули в стороны, ударили в колпак, но зеленые стенки выдержали.