Андрей, конечно, никогда такого не говорил. Но он искренне удивился, когда они увидели дверь — такую же, как с противоположной стороны, только без таблички. Последний километр казалось, что у их пути не будет конца.
Вначале Виктор предполагал, что коридор закольцован, и это некая хитроумная планировка, вроде модели Вселенной, в которой ее начало является ее же концом. Таких длинных зданий не может быть в принципе, и нужно внимательно вглядываться в стены в поисках необычных стыков или инструментов для оптических иллюзий. В версии Виктора фигурировал механизм, тихо передвигающий коридорные блоки, как кубики лего. Он что-то рисовал в своем журнале, и мнения Андрея в общем-то и не спрашивал. Андрею это было на руку, потому что он смотрел на конструкцию замка под другим углом, не воспринимая его как что-то реальное, он опирался скорее на интуицию, чем на логику.
...Запись от 8 ноября
Если вечность и бесконечность существуют,
то существует и бесконечная яма,
в которую однажды я упаду, чтобы лететь вечно.
Виктор приложил ухо к двери. Послушал. Покачал головой — ничего не слышно.
— Заходим?
Андрей кивнул.
В небольшой комнате с двумя креслами, камином (идентичном первому), искусно выполненным армуаром и пустыми канделябрами, расставленными по углам на полу, царил несвойственный замку уют. На Андрея и Виктора с одной-единственной картины смотрели четыре человека — впервые они находились вместе в осеннем, слегка затуманенном, саду. Женщина, двое мужчин и подросток. На заднем плане возвышался исполинский замок.
Зубья вгрызались в небосвод.
Глаза людей вгрызались в Виктора и Андрея.
И все здесь во что-нибудь да вгрызалось.
— Вся семейка в сборе, — сказал Виктор и раскрыл журнал на том месте, где пытался их изобразить. — Ну-ка, похожи? Копия! Во мне точно умирает художник.
— Никто в тебе не умирает. А ты умираешь.
— В смысле? Ты что такое говоришь?
— Жизнь — это медленное умирание.
Андрей провел ладонью перед огнем, ощущая и впитывая его тепло. Ему понравилось, как он сейчас все это исполнил: и слова, и жесты — таким и должен быть обладатель Книги.
Виктор же уставился на Андрея с открытым ртом, словно решая, как ему отреагировать: возразить, отшутиться, подраться, поспорить? В конце концов, он просто сменил тему.
Умно.
— Ну и лица у них, конечно… Самые настоящие чудовища.
— Может, потише?
— Боишься, что услышат? Уверен, они и так ни одного слова не пропустили.
— Дров-то не подкидывай.
— Ой, а ты все со своим приметами, — отмахнулся Виктор, но говорить все-таки стал тише.
«Не подкидывай дров» — расхожая поговорка. Но если простые смертные имеют в виду «не усугубляй ситуацию», то среди верующих она обозначает скорее «не гневи высшие силы». В детстве Андрей представлял, как какой-нибудь еретик сует брусок в Священное Пламя, и оно начинает шипеть, разрастаться, становится больше, пока не загорается вся планета. А однажды, листая еженедельник фаериста, увидел пылающую планету своими глазами, по-настоящему. Оказывается, на Ближнем Востоке есть ответвление под названием Сигурагизм, чьи адепты не просто верят в подобный исход Земли, но и считают делом чести подготовить себя к нему: читают специальные молитвы и строят огнеупорные убежища.
— Ты чего задумался? — спросил Виктор.
— Да так…
— Ты что… Решил загадку?
— Ничего я не решил.
— А. Хорошо. Это хорошо.
Внутри комнаты они обнаружили еще две двери. Андрей открыл ту, что справа: за ней продолжался коридор.
— Тьфу ты, — сплюнул Виктор. — Вдалеке ничего не видно?
— Все то же самое.
— Блин-оладушек, как они это сделали? Нереальное что-то.
— Да. Нереальное, — согласился Андрей. Вряд ли они вкладывали в это слово один и тот же смысл, но хоть в чем-то сошлись — уже хорошо.
За дверью слева оказался коридорчик поменьше, с четырьмя дверьми — по две с каждой стороны. Виктор топнул ногой:
— Я знаю, что это за комнаты! — с восторгом сообщил он. — Личные покои каждого из четверки. Зуб даю, и аппендикс в придачу. А хочешь — и почки забирай, все равно ими нельзя думать.
— Богатый у тебя внутренний мир.
— Хо-хо, это что же я слышу — иронию? Да, внутри у меня полный порядок: даже гланды на месте. Слушай. А давай кое-что проверим. Пока я не забыл.
Виктор подошел к камину и сказал:
— История. Рассказать. История. Рассказать.
Огонь, да будет вечен его свет, вспыхивал и шипел с каждым словом, словно хаула — пляски жриц во время традиционных февральских празднеств, посвященных борьбе с холодами. Андрей невольно вспомнил об отце, и весь сжался.
— Там какие-то датчики с распознаванием речи, — уверенно сказал Виктор. — Впрыскивают жидкость для розжига. Но зачем? Я все думаю, может, это квест какой-то? — вдруг Виктора осенило. — О, так это ведь все объясняет! Я в городе все квесты прошел! Даже получил награду от сети «VЫXOD». Что, если их владелец решил меня проверить? Подкинуть испытание посложнее?
— А я тут при чем тогда?
— А ты не чемпион «Выхода»?
— Нет…
Андрей даже толком не знал, что это такое квесты. Видел рекламу, красивые картинки, но сходить ему было не с кем.
— А жаль. Гипотеза была красивой. Но не будем совсем от нее отказываться, проверим позже. Ну, что? По комнатам? Авось в какой-то из них поймем, как нам покончить со всем этим. Как там у вас говорится? С ним я спокоен, ему… Че-то там…
— С ним я покоен, ему моя жизнь отдана.
— Ага, точно!
Бестолочь.
Они аккуратно открыли первую дверь. За ней оказалась спальная комната, с кроватью и…
— Балдахин, — подсказал Виктор, так как Андрей напрочь забыл это слово.
… а также трюмо со старинным зеркалом и — куда же без них! — картинами. Спальня, по всей видимости, принадлежала женщине в фиолетовом. И здесь ее впервые изобразили нормально. Она сидела рядом с фруктовой вазой и улыбалась. Красивая, с правильными чертами и немного печальным выражением лица.
— Андрюха, смотри, что нашел.
Виктор наклонился к тумбочке, взял что-то, и протянул Андрею. Конверт. Стоило ли в очередной раз спорить и доказывать, что никакой он не Андрюха? Ему с детства не нравилось, когда коверкали его имя, но Андрей решил оставить выяснения на потом. Он разорвал конверт и вытащил лист бумаги — записку.
— Что там? — спросил Виктор. Андрей прочитал про себя, затем передал Виктору. Тот нахмурился, пробежался глазами по тексту и продекламировал:
...Милый, дорогой мой! Мне претит, что в жизни возникла необходимость идти на столь чудовищный акт прилюдной экзекуции. Я не хочу, я не пойду, я отказываюсь! Но… Ты же понимаешь, что Когру и Священный Огонь выбора мне не оставили. Как, впрочем, и тебе.
— Не похоже на текст маньяка, — сказал Андрей.
— Жизнь всякое делает с людьми. Мало ли, что у них тут произошло… И вообще, нельзя оправдывать преступников.
Эту дилемму — злодеями рождаются или становятся — Андрей для себя пока не решил. В его картине мира Дар-Ла, разгораясь вместе с рождением ребенка, обладал своим цветом, и именно этот цвет определял судьбу человека. И все-таки…
Вдруг в дверь забарабанили.
Андрей и Виктор бросились под кровать и забились в дальний угол, словно в кроличью нору. Стало тихо. Было слышно только как стучат друг о друга зубы.
Прошло минут пять. Дверь так и не открылась. Они выбрались наружу, и Виктор сказал:
— Жуть берет, конечно. Но все это похоже на какой-то перфоманс, театральную постановку, чтобы нагнать страху. Постучали, напугали, и привет, — он еще раз взглянул на записку. — Может, она и есть — часть истории, которую мы должны узнать и рассказать?
— Возможно.
— Тогда пойдем дальше. Изучим оставшиеся комнаты.
— Но снаружи кто-то есть!
— Еще раз: если бы они хотели нам навредить, то уже сделали бы это. Андрей, пойми, что за нами не охотятся. Здесь что-то другое.
И Виктор вальяжно распахнул дверь.
* * *
В следующей комнате жил мужчина. На стенах, помимо картин, изображающих молодого, уверенного в себе дворянина, висели сабли и ружья, а на столе стояла бутылка недопитого вина. Оружие вызывало в Андрее страх, трепет и какое-то глубинное желание обладать им, уметь пользоваться. Андрей подошел к кровати.
— Смотри, — он указал на перстень с рубином, лежащий на подушке. С него, пропитывая наволочку, стекала кровь.
— Убил кого-то? — Виктор хрюкнул и отвернулся. — Подожди… Меня тошнит… Все. Нормально. Идем дальше.
Больше ничего интересного они не было. Хозяином третьей комнаты тоже оказался мужчина. Немного младше предыдущего, и явно скромнее. На столе в углу лежала сабля, а рядом — бумага с надписью: «В дар моему брату». Как и перстень, саблю «украшала» кровь. Когда же они вошли в четвертую комнату, то невольно замерли и огляделись по сторонам.
Это была детская.
И картины в ней были пусты.
Виктор разочарованно вздохнул:
— Ни-че-го, — он повертел в руках деревянную лошадь, заглянул под небольшую кровать, открыл полую коробку. — Блин-оладушек! Эй, вы! Если вы хотите, чтобы мы что-то рассказали, так хотя бы намекните, с чего нужно начать!
