— Черт! — вскрикнул Виктор, топнул ногой и схватился за голову, свою любимую часть тела. Бабушка все переживала, когда он так делал: «Не расшиби, Витюля!», он в ответ хмурился: «Не расшибу!» — Черт, как же мы, а…

— Не поминай, — сказал Андрей.

— Ты про черта?

— Не поминай! Попросил же!

— Ладно, не буду… Хоть это и странно. Эй? Ты в порядке?

Лицо Андрея вдруг искривилось в демонической гримасе. Неужели сейчас нападет? Но нет. Он заплакал. Зарыдал, как дитя. Хотя ему казалось, что слезы в нем закончились; что давным-давно иссох его внутренний океан.

— Мы его даже не знали… — прошептал Виктор, пытаясь успокоить Андрея, чего делать совершенно не умел. Как найти подход к плачущему человеку? Одной логикой тут не отделаешься, нужно что-то и в психологии смыслить.

— Какая разница, знали-не знали… Он жизнь нам спас. И умер. Здесь теперь ходит смерть. И это из-за нас.

Виктор отшатнулся и выставил перед собой сборник судоку. Что-то во взгляде Андрея, пусть и залитом слезами, показалось ему зловещим и бесконечно темным.

...

Запись от 8 августа. Смерть.

У смерти множество амбассадоров.

Самаэль. Аид. Эрешкигаль. Анубис. Дама с косой.

Все они — разные язычки одного пламени.

Но всех их объединяет одно.

Их оболгали.

Наша культура построена на том, что смерть — это плохо.

При том, что все религии предвещают наступление посмертного блаженства. Разве нет в этом противоречия?

Запись от 2 сентября. Черт.

Люди не принимают решение чертыхаться.

Когда они говорят слово «черт», они этого не осознают.

Потому что за них это делает кто-то другой.

Вчера я сказал «черт» восемь раз.

Отец устроил мне выпрямление…

— Это нервы. Мы все на нервах, — сказал наконец Виктор. — Нервы — наше местожительство. Наша прописка.

О, великий Дехул-Ла, да славится твой свет, хватит уже юморить! Виктор так и не понял — и вряд ли поймет — почему Андрей поддался слезам. Не из-за смерти незнакомца, хотя и она потрясла до глубины души. Дело в том, что капитан был первым человеком, который вступился за Андрея. Еще и пожертвовал собой. А он с ним даже не познакомился.

Андрей снял со стены факел и склонился над трупом.

— Ты что делаешь? — спросил Виктор.

— Да возгорится твой Дар-Ла с новою силой, — прошептал Андрей, медленно проведя факелом над телом, — да не обнаружат тебя обитатели огненных долин Шахера, да будет звучать твоя песнь, да направит тебя Когру там, где ты сейчас. С ним я покоен. Ему моя жизнь отдана.

— Это что, ритуал какой-нибудь?

— Наверное.

— А вы, мальчики, кто? — раздался приятный женский голос у них за спиной.

* * *

На девушке были голубые джинсы с высокой талией, кеды Vans и белая свободная футболка с надписью «Я художник. Я так вижу».

Она разглядывала Андрея и Виктора с интересом, как скульптуры в музее или солнечное затмение. Труп капитана, казалось, нисколько ее не смущал, как и пыточные конструкции вдоль стен — все эти дробители колен, «груши» и железные девы. Андрей предпочел бы не перечислять в голове названия, но такая уж у него специфическая эрудиция. Пялиться на девушку, как это делал Виктор, было тупо. Андрей очень стеснялся, и предпочел водить туда-сюда взглядом, на секунду задерживаясь на ней, и на пять — на окровавленных клещах, шипах и пластинах.

— А ты кто? — сориентировался наконец Виктор, нарушив сюрреалистичную во всех отношениях мизансцену и закрыв распахнутый до сих пор рот — не то от удивления, не то от красоты незнакомки.

— Я Василиса. Только, пожалуйста, не Вася, а именно Василиса. Не люблю, когда имена коверкают, — и продекламировала:

Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом [Александр Пушкин «Что в имени тебе моем…»].

— Я Виктор. Можно Витя, Витек, Виттель.

— Виттель? Как вода?

— Ага.

— А ты? — она перевела взгляд на Андрея.

— Я Андрей, — пробормотал тот.

— Ты помнишь, как сюда попала? — спросил Виктор.

— Смешной ты! — хихикнула Василиса. — А как, по-твоему, попадают в сон?

Андрей и Виктор переглянулись. Так вот, чем обусловлено ее спокойствие!

Так-то и у них — у каждого — возникали мысли о сновидении, о грезах, о том, что все это лишь звездная пыль отключенного мозга. Но прошло столько времени, столько «щипков» от реальности, что эту версию можно было спускать в унитаз.

Но стоило ли грубо разубеждать Василису?

И вообще… Может, она все-таки права?

— Ты, наверное, имеешь в виду фазу быстрого сна? — проговорил Виктор. — Это когд…

— Я обо-жа-ю сны! — весело прервала его Василиса. — В них столько вдохновения, каждый сон — точно жизнь с новым набором эмоций. А этот — такой реалистичный, и вы, ребята, интересные… Проснусь — обязательно напишу ваши портреты.

И она продекламировала еще одно стихотворение:

Сон сочиняет лица, имена,
Мешает с былью пестрые виденья,
Как волны подо льдом, под сводом сна
Бессонное живет воображенье. [Самуил Маршак «Сон»]

— А как засыпала — помнишь? — спросил Виктор.

— Ну, этого я никогда не помню. Если честно, не помню даже как в постель ложилась. Но это нормально.

— А что у тебя за Книга?

Василиса только сейчас поняла, что держит что-то в руках.

— Надо же! Я и в жизни с ней никогда не расстаюсь, а теперь она оказалась в моих грезах. Только это не Книга.

— А что?

— Это молескин. Скетчбук. В нем я рисую и записываю стихотворения, которые тронули меня до глубины души. Здесь все: сонеты Шекспира, китайская поэзия эпохи Тан, немного испанцев, немного немецких экспрессионистов, серебряный век русской поэзии. И кое-что свое.

— Понятно, — пожал плечами Виктор. — Я не люблю стихи. Не вижу в них смысла.

— Пропущу эту реплику мимо ушей, — рассмеялась Василиса. — Но вот что интересно: стихи стали настолько осязаемыми… Они здесь будто летают как бабочки, и проходят сквозь меня. Вот, послушайте:

Веселится темнота,
Праздно рыщут всюду тени.
Подо мной не видно дна:
И дрожат, дрожат колени!..

Андрей вздрогнул. Когда отзвучала последняя строчка Василисы, по его спине побежали мурашки, а комната — и без того жуткая — потускнела; реальность словно сделала попытку провалиться, и ребят с собой прихватить.

— Блин-оладушек! — воскликнул Виктор. — Вы видели это?

— Я же говорила, — улыбнулась Василиса и обняла скетчбук, — я давно мечтала посмотреть сон, в котором строки буквально оживают…

Виктор встряхнул головой:

— Слушайте, это, конечно, все весело, но нам надо понять, что делать дальше. В конце концов, мы здесь заперты, а снаружи банда маньяков с кинжалами. Я такое не очень котирую.

— Что? Банда маньяков? — заинтересовалась Василиса. — А можно поподробнее? Проснусь — точно что-нибудь эдакое нарисую!

* * *

Они устроились в худо-бедно чистом углу, прямо на полу, но так, чтобы входная дверь оставалась в поле зрения. Виктор начал рассказ сначала: как он проснулся в этой комнате, когда она еще пустовала, как встретился с Андреем, рассказал о картинах, и, наконец, добрался до смерти капитана стражи. Фразу «и тут меня осенило!» он повторил раз десять, по поводу и без. Видимо, ему казалось, что у этих слов такой же цвет, как у его сборника судоку.

Василиса слушала с большим интересом, не перебивала, но в конце как-то скривилась:

— Нет, так не пойдет. Мне не нравится твоя история, — сказала она.

Девушка по-прежнему вела себя так, словно спала. А когда она произнесла слово «история» огни на факелах замерцали.

— Какая еще история?

— Ну, про маньяков. Это ведь ее от вас ждали. И когда ты ее рассказал, события приобрели новый оборот.

— А… — Виктор почесал голову. — Логично.

— Это законы драматургии, ничего более. Так вот, поскольку это мой сон, все будет по-другому. Никаких маньяков. Это глупо. Я понимаю, популярно и все такое, да и сериалы эти… мне с подругами их приходится смотреть, видимо из-за этого и приснилось. Но! У этой истории должна быть красота, таинственность, сила искусства!..

— Что, блин?! — возмутился Виктор.

— Ну-ну, не злись, — игриво приказала Василиса. — Слушайте, что думаю я.

...

Художник. История Василисы

Корнелиус жил в маленькой комнатушке в самом бедном районе города. Денег на нормальное жилье у него не хватало — да и откуда бы, гениальный художник ведь всегда беден. Однако он и не нуждался в большем пространстве. Одолеваемый душевным недугом, он выстроил для себя внутренний мир — целый замок. Его талант живописца слился с реальностью. В том замке нет комнат, лишь тайные уголки гениальной души. Поэтому все, что здесь написано, оживает, а все ожившее становится написанным.

Так ожили все его альтернативные личности, они же — любимые персонажи. Целая семья: женщина, которой кажется, что ее ведут на казнь; ее муж, жестокий, но деловой человек; его брат — еще более безумный, чем сам Корнелиус. И маленькая дочь.

С каждым днем разум Корнелиус угасал, а замок становился больше. Уходить в себя, бродить по бесконечным коридорам, усеянным картинами, стало для художника и всех его альтер-эго единственным и самым любимым занятием.

Однажды в комнатушку Корнелиуса по каким-то юридическим вопросам пришел архивариус. Но внутри было пусто.

Корнелиус ушел навсегда.

Он поселился в замке.

С последним словом Василисы факелы в комнате одним за другим стали гаснуть. Андрей, который слушал Василису завороженно, и Виктор, который был настроен скептически, напряглись. Василиса рассмеялась.