Дмитрий Подоксенов
Служба Равновесия
НАЧАЛО БЕД
СУПЕРАГЕНТ
Борис Владимирович Богомолов внешность имел самую что ни на есть заурядную. Невысокий, чуть рыжеватый, с небольшими аккуратными усиками — он чем-то неуловимо напоминал главного героя фильма «Выйти замуж за капитана».
За исключением одного «но».
Капитаном Борис Владимирович не был.
Он был полковником.
Сейчас, двигаясь по одному из длинных коридоров известного всему миру здания на Лубянке по направлению к кабинету генерал-лейтенанта Зеленина, Богомолов безуспешно пытался вычислить, зачем он мог понадобиться Евгению Федоровичу в столь ранний час.
Особых грехов ни за собой, ни за своим отделом Борис Владимирович последнее время не замечал, но вызов к генералу ничего хорошего в себе не мог нести по определению.
«Опять какое-нибудь усиление очередное придумали, — вздохнул про себя полковник, поворачивая массивную дверную ручку. — И так оперативников не хватает, а они все перестраховываются непонятно от каких напастей. Пусть бы лучше менты на улицах крутились: как-никак, а обеспечение общественной безопасности их прямая обязанность».
Дверь легко распахнулась, явив Богомолову неизменного генеральского секретаря — крепкого мужчину неопределенного возраста.
Нацепив на лицо вымученную улыбку, Борис Владимирович шагнул внутрь.
— Ну, здравствуй, здравствуй, — поднялся навстречу полковнику Зеленин, протягивая для рукопожатия руку. — Проходи, присаживайся. Разговор к тебе имеется.
— Я догадался, — невесело усмехнулся Богомолов. — В связи с визитом в Москву главы госдепартамента США? Опять людей будете просить? На усиление?
— Буду, — не стал отпираться Евгений Федорович. — Но не людей, а только одного человека. И не на усиление.
— А куда? — удивился Борис Владимирович.
— В Тринадцатый отдел, — пристально посмотрел в глаза своему подчиненному генерал. — И, как сам понимаешь, навсегда.
— Да уж, с Дона, как говорится, выдачи нет, — вздохнул полковник, но тут же решительно замахал руками: — Нет! Насовсем человека не отдам тем более! Из Тринадцатого отдела еще никто назад не возвращался. Что их там — едят, что ли?
— Не говори глупости. Сам знаешь — они работают под таким грифом секретности, что даже временно приданные сотрудники вынуждены оставаться в Тринадцатом навсегда, так как становятся секретоносителями исключительной важности.
— Чем хоть этот отдел занимается? — осторожно поинтересовался Богомолов, которого, как и всех сотрудников госбезопасности, немало занимал этот вопрос. — Хоть бы намекнули, товарищ генерал… НЛО, да?
— Одной интересной страной занимается, — усмехнулся Зеленин. — Больше я тебе все равно сказать не могу.
— Зато человека забрать можете, — обиделся Борис Владимирович. — А то, что у нас в отделе и так кадров не хватает, — это всем по барабану.
— У меня приказ самого, — Евгений Федорович значительно поднял вверх палец. — Имею полное право рекрутировать любого сотрудника нашего ведомства. Из любого подотчетного отдела. Я выбрал твой.
— Да почему мой-то?
— А в других отделах с кадрами еще хуже. Но ты не волнуйся. Мне самый нерасторопный нужен. Есть у тебя какой-нибудь балласт?
— В смысле? — удивился полковник. — Тринадцатому отделу нужен плохой сотрудник? Однако.
— Именно, — кивнул генерал. — Они проводят отвлекающую операцию на тот случай, если противник наблюдает за их действиями. Для этой ложной операции им и нужен фигурант, имеющий отношение к нашему ведомству. Сам понимаешь: постороннего посвящать во всю нашу кухню… Есть у тебя кто-нибудь на примете? Как говорится, тупой, но упорный?
— Я надеюсь, с ним ничего плохого не случится? — больше для проформы поинтересовался Богомолов. Он уже знал, от кого избавить свой отдел. — Они не собираются использовать моего человека втемную? Или, не дай бог, в качестве «живца»?
— Если честно, не знаю, — признался Зеленин. — Но не думаю. Скорее всего — обычная операция прикрытия. Я вижу, ты уже выбрал кандидата. Могу я узнать, кто он? Хотя бы коротко?
— Матвей Адамайтис, — слегка помявшись, сообщил Борис Владимирович. — Любое порученное задание выполняет через задницу — больно уж мышление нестандартное. Даже наши психологи не смогли четкую таблицу по нему составить. Если Тринадцатый отдел устроит такой «суперагент» — пожалуйста. Уступлю с чистой совестью. С одним лишь условием.
— С каким?
— Назад не приму.
— Договорились, — засмеялся Евгений Федорович. — Я думаю, их устроит твой выдвиженец. Как, говоришь, его?..
— Адамайтис. Матвей Зигмантасович. Старший лейтенант.
— Зиг-ман-тович, — попытался с ходу запомнить сложное отчество генерал и раздраженно поинтересовался: — Он что — киргиз?
— Почему? — удивился полковник. — Он русский, но на одну четверть литовец. По дедовской линии, кажется. И не «Зигмантович», а «Зигмантасович». Папу у него так звали — Зигмантас.
Пошевелив про себя губами, Зеленин пожал плечами. Честно говоря, новый кандидат в Тринадцатый отдел его интересовал мало. Русский так русский. Папа — Зигмантас. Подумаешь, невидаль! Вроде бы запомнилось.
— Что еще? Семья, дети?
— Разведен. Детей нет.
— Бывшая супруга?
— Все чисто. Завела себе нового мужика, живет в Москве, личных контактов с Адамайтисом не поддерживает, разве что по телефону.
— Ладно, хватит о семейном положении. Хорошо, что он одинокий, это нам подходит. Чем занимается сейчас?
— Так как родом он из Реутова, то и задания в основном выполняет там же. Благо секретов, касающихся современных аэрокосмических разработок, на местном режимном НПО достаточно. Есть где проявить бдительность. Вот в конструкторском бюро этого предприятия он и работает обычным электриком. Точнее, инженером КИПиА — контрольно-измерительных приборов и автоматики. Это, конечно, легенда. Ни хрена он на работе не делает, так, номер отбывает да за безопасностью следит… Короче, чтобы глаза никому не мозолить. А то присмотрится кто-нибудь повнимательнее, да и задумается: как же это так — человек живет один в отдельной квартире, ест, пьет, одевается, а нигде не работает? Вот и пристроил я его в «электрики». В Москву его вообще последнее время старались не вызывать, от греха подальше. Сидит, что называется, «на консервации». Ждет вызова на секретное задание. Вот вроде бы и все.
— Оперативная подготовка?
— Стреляет неважно, но в норматив укладывается. С физической подготовкой лучше: мастер восточных единоборств и рукопашного боя по системе Кадочникова. Тренируется по нескольку часов каждый день.
— Это хорошо, — пробормотал Евгений Федорович, задумчиво теребя мочку уха. — Даже очень хорошо. От оружия там все равно толку никакого… Ты вот что: позвони ему и вызови ко мне на завтра с самого утра. Я его проинструктирую и передам ребятам из Тринадцатого. Но учти — больше ты его не увидишь.
— Слава богу, — с чувством выдохнул Богомолов, поднимаясь. — Разрешите идти?
— Иди.
Судьба старшего лейтенанта Адамайтиса была решена за каких-нибудь десять минут.
Правда, он об этом даже не догадывался.
БЕДА ПЕРВАЯ
КАРАМБОЛЬ
Понедельник, в соответствии со своим давним и вредным статусом тяжелого дня, не заладился у Матвея с самого утра.
Сперва (и как всегда — неожиданно) вдруг обнаружилось, что закончилась пена для бритья. После чего пришлось самым невероятным образом опенивать свою двухдневную «уик-эндовскую» щетину теми жалкими белыми каплями, которые все же соизволил выплюнуть проклятый баллончик «Жилетта».
С грехом пополам побрившись и выйдя из ванной, Адамайтис вдруг обнаружил в квартире отсутствовавший до его похода в санузел запах. Пахло горелым. С воплем неудачно оскальпированного индейца Матвей в одних трусах прыгнул на кухню, но было уже поздно: в тостере, похоже, полетел таймер. Извлеченные из недавно купленного заморского агрегата обугленные кусочки чего-то, бывшего совсем недавно хлебобулочным изделием, аппетита не вызывали совсем. В сердцах выбросив тостер вместе с кусочками в пакет для мусора, Адамайтис пошел в комнату.
В комнате было не лучше.
Видимо, решив показать сегодня Матвею всю свою подлую сущность, понедельник разошелся не на шутку. Кот Адамайтиса по кличке Примус (здоровенная скотина вороной масти) что-то самозабвенно закапывал лапой в одном из больших горшков с цветами, стоящих в дальнем углу комнаты. Что там мог закапывать обыкновенный обленившийся котяра, не имевший за плечами и четырех классов ЦПШ [Церковно-приходская школа.], я думаю, пояснять никому не надо. Зато надо пояснить, что цветоводство было почти единственной слабостью железного человека Матвея Адамайтиса. К растениям он относился бережно, почти что нежно, и потому даже себе не позволял так беспардонно (почти по локоть!) рыться лапами в их хрупких корнях.
Мимолетно пожалев, что бросил испорченный тостер не в кота, а в мусор, Матвей, издав очередной вопль, сорвал с ноги тапку и ловко метнул ее в голову осквернителя домашней оранжереи. Вандал издал торжествующий мяв, означавший, что подлое дело свое он все-таки сделал, а на остальное ему глубоко начхать, после чего лениво увернулся от медленного снаряда и с достоинством скрылся в нагромождении кадушек, горшков и горшочков с различной растительностью, занимавших почти половину жилого пространства хозяина.
Гадина Примус прекрасно понимал, что в рабочие дни, да еще по утрам, месть свершиться обычно не успевает. Понимал это и Адамайтис. Взглянув на часы, он тихо выругался сквозь зубы и стал собираться на утреннюю пробежку. Времени оставалось в обрез. В девять часов он в полном соответствии с легендой обязан был находиться на работе.
По легенде — будь она трижды неладна! — Матвей Адамайтис являлся пунктуальным и исполнительным работником.
Вздохнув, Матвей натянул первые попавшиеся под руку разномастные носки, оделся и отправился на пробежку.
Во время неспешного бега по улицам города Адамайтиса одолевали мысли о тостерах, цветах, котах, их какашках и несправедливости жизненного устройства.
Без пяти девять утра понедельника Матвей Адамайтис был на работе.
Покинув в начале седьмого вечера последнюю проходную своей «шарашки», Матвей с ненавистью вдохнул теплый летний воздух.
Баланс дня складывался ни к черту.
«Балансом дня» Адамайтис для себя называл соотношение положительных и отрицательных моментов, произошедших с ним за отдельно взятый отрезок времени от утреннего подъема и до вечернего отхода ко сну.
Медленно бредя по улице и наслаждаясь тишиной и покоем, Матвей мысленно вернулся к своим подсчетам. Соотношение, что и говорить, было аховым.
В активе было лишь то, что рабочий день уже закончился, да и проклятый понедельник, кажется, шел к своему логическому завершению. В пассиве значилось: сгоревший и оставивший своего владельца без завтрака тостер; не вовремя закончившаяся пена для бритья; обгаженный и перекопанный Примусом цветок (еще неизвестно, что подлое четвероногое успело натворить в отсутствие хозяина); заброшенная и не найденная в дебрях вечнозеленых комнатных растений домашняя тапка сорок третьего размера; порванные в самом конце пробежки старые, но любимые кроссовки; сожженный на работе третий за этот месяц паяльник плюс испачканные канифолью новые джинсы.
Итого: счет один — семь не в пользу хорошего настроения Адамайтиса.
Матвей тяжело вздохнул и направился было в сторону продуктового магазина с целью обеспечить себя сегодня хотя бы достойным ужином, когда в кармане настойчиво завибрировал мобильный телефон. Едва взглянув на дисплей, Адамайтис понял, что проигрывает року, преследующему его в этот день по пятам, уже, как минимум, один — восемь.
И это еще в лучшем случае.
Звонила его бывшая жена Елена.
Елена Викторовна Адамайтис женщиной была крайне решительной и по пустякам звонить не любила. Кроме того, она была отчего-то уверена, что ее бывший супруг может все, но из вредности никому не помогает. За два года замужества Елена окончательно убедилась, что Адамайтис работает в крайне секретной организации, и поэтому даже после развода просьбы помочь ее маме, новому ухажеру Толику, подруге Людмиле и коллегам по работе сыпались порой на Матвея как из рога изобилия.
Нажимая кнопку приема на своем телефоне, Адамайтис уже не ждал от жизни ничего хорошего.
— Да, моя дорогая, — сурово произнес он в трубку голосом пытаемого фашистами партизана. — Давно не звонила.
— Адамайтис! — строго отмела приветствия Елена. — Не заговаривай мне зубы! Я видела тебя на приеме у президента!
— Где? — от неожиданности Матвей встал как вкопанный. — Где ты меня видела?
На остановившегося Адамайтиса тут же налетела какая-то старуха с кошелками, скособочилась от удара в другую сторону и, обрадованная редкой возможностью вдоволь наматериться, понеслась дальше по своим неведомым старушечьим делам. Матвей столкновения даже не заметил, настолько потрясло его сказанное бывшей супругой.
— Ты была на приеме у президента? — глупо поинтересовался он. — Туда что, твоего Толика пригласили?
— Ха-ха-ха, — ровно и холодно рассмеялась Елена. — Очень смешно. Естественно, я не была ни на каком приеме. И Толика никуда не приглашали. Просто в новостях показывали, как президент принимал в Кремле особо отличившихся в ходе различных операций офицеров спецслужб. И ты там тоже присутствовал.
— Это президент сказал? — уточнил Матвей, больше двух месяцев не покидавший пределов Реутова. — Прямо в новостях?
— Не ёрничай! Офицеров показывали, конечно, только со спины, но я все равно тебя узнала. Только у тебя так по-идиотски выстрижены волосы на затылке! Сам урод и мастера себе такого же нашел!
— Ты позвонила, чтобы оскорблять меня? — уточнил Адамайтис. — Тогда я выключаю телефон.
— Вот! — произнесла Елена с надрывом. — Вот! Это ты и умеешь делать лучше всего — отключать телефон, когда другим людям необходима твоя помощь!
— Что опять за беда? — устало вздохнул Матвей. — Твою маму затопили соседи сверху? Или Людочка подозревает у себя рак указательного пальца и ей нужна срочная консультация лучшего пальцеведа кремлевской клиники? Погоди чуток, я все устрою, только вот сосисок на ужин куплю. Пять минут потерпишь?
— Адамайтис! — страшным голосом возвестила бывшая благоверная. — Толик занялся бизнесом!
— Искренне тебе сочувствую, — произнес Матвей и, выключив телефон, вошел в продуктовый.
Страдания Елены и Толика его нисколько не интересовали. Где она нашла себе этого инфантильного упитанного мужичка, Адамайтис не знал. Зато он знал, зачем она его нашла. Елене нравилось помыкать другими людьми, а Толик, по всей видимости, был из общества анонимных мазохистов, ибо позволял этой женщине делать с собой все, что ее душа пожелает.
Матвей подсознательно таких мужчин-тряпок не уважал, поэтому вникать в проблемы какого-то там Анатолия у него не было ни малейшего желания. У Елены желание было прямо противоположным — чтобы Матвей вник.
Поэтому, пока Адамайтис выбирал продукты и складывал их в корзину, он подспудно ответил на более чем десять звонков от абонента, идентифицируемого записной книжкой телефона как «Зараза».
Вкратце эти странные переговоры выглядели следующим образом:
(Звонок)
— Алло.
— Матвей, слушай меня внимательно! Толик взял в банке кредит и купил себе долю в лесообрабатывающем комплексе…
(Отбой)
(Звонок)
— Да.
— Адамайтис, не бросай трубку! Ты сейчас где, в магазине?
— Да.
— В большом?
— Да.
— Так вот: представь себе, что бизнес — это тот же самый большой мага…
(Отбой)
(Звонок)
— Алло.
— Представил?
— Дорогая, я уже понял, что твой Толик вляпался в очередной большой магазин. Надеюсь, там есть запасной выход. Всего доброго.
— Адамай…
(Отбой)
(Звонок)
— Да.
— Я просто хотела поздравить тебя с очередным орденом. Или что там тебе вручили в Кремле?
— Ничего. Но все равно спасибо.
— Ответь мне всего на один вопрос, ладно?
— Давай.
— Что будет, попытайся ты сейчас уйти из магазина с продуктами, не заплатив за них деньги?
— Если я захочу, то, скорей всего, и уйду. А вот Толику в том вашем «большом магазине», скорее всего, начистят рыло. И будут абсолютно правы. Не лезь не в свое дело. Неужели ты сама ничего не замечаешь? Ему же только воспитателем в яслях работать, с его-то характером. А ты его в бизнес пихаешь. Уж я-то знаю — сам бы он до этого ни за что не додумался!
— Его могут убить, Матвей!
— Я пришлю венок.
— Матвей!!!
(Отбой)
Выключив телефон «наглухо», Адамайтис двинулся к кассе.
Матвей шел по направлению к собственному дому, небрежно помахивая полиэтиленовым пакетом с нехитрым холостяцким набором продуктов. Отключенный телефон прямо из кармана джинсов странным образом согревал душу.
«Ну вот, — думал Адамайтис. — Сейчас приду домой, приготовлю себе яичницу с ветчиной и поужинаю. Затем приберу за Примусом, немного посмотрю телевизор, а там, глядишь, и кончится этот чертов день. Да он и так, кажется, начал налаживаться».
Радужные мысли Матвея немедленно нашли свое материальное подтверждение.
Метрах в тридцати впереди разворачивалась старая как мир драма.
Хулиганы приставали к хорошенькой девушке.
Хулиганов Адамайтис любил.
Они помогали ему поддерживать спортивную форму и необходимые боевые навыки.
Внимательно всматриваясь в группу из четырех человек, при помощи вульгарного ножа грабящих миловидную молодую девчонку, Матвей привычно определил вожака, подлежащего первоочередной нейтрализации.
— Эй, лысый! — громко произнес он, приближаясь к живописной группе. — Верни-ка даме серьги и телефон, пока я не огорчился.
Грабители изумленно повернулись и уставились на странного чужака.
«Вот это паноптикум! — присвистнул про себя Адамайтис, внимательнее разглядывая своих противников. — Один лысый, другой косой, третий — метр с кепкой, а четвертый — худой и длинный! Нет, они явно не тянут на победителей конкурса близнецов. Или опробовать на них секретный курс психологической ломки противника перед поединком? Помню, нас славным обзывательствам там обучали, дай бог памяти…»
— Ты че, мужик? — спросил косой. — Совсем плохой? Вали, куда валил! Врубай первую космическую и отстыковывайся!
«Сразу видно, не из какой-нибудь Москвы гопники, — с некоторой долей уважения подумал Матвей. — Реутов, как-никак! Наукоград!»
Вслух же просюсюкал, обращаясь к косому:
— Тю-тю-тю, маленький! А кто обидел наши глазки?
— Че-е-его-о-о? — ошалело протянул оскорбленный наукоградец. — Ну все, мужик, ты попал! Предупреждаю сразу: я занимаюсь дзюдо с четырех лет и знаю коварные приемы!
— Ага, — кивнул Адамайтис, потихоньку вспоминая спецкурс оскорблений. — Бросок через глаза, например. Ну-ка, посмотри на меня еще раз… Ой, ну я не могу!
Косой немелодично взревел и бросился на своего оскорбителя.
Матвей легким неуловимым движением погрузил указательный палец в солнечное сплетение подбежавшего хулигана и подошел еще ближе к жертве агрессии и ее мучителям. Ударенный пальцем косой тихо прилег сзади.
— Опа-на! — удивился толстенький грабитель-коротышка, в руках которого и был тот самый нож, посредством которого у незадачливой девушки только что отняли ее невеликие украшения. — Каратист, что ли?
