— Ой, здрасьте вам, — смутилась женщина, разглядев, что Серега стоит не один, машинально застегнув все пуговицы на кофте. — А я думала мой дурачок тут один, а он вон с каким видным мужчиной разговаривает, — окинула она Твердова быстрым взглядом.

Серега даже немного растерялся, и, слегка заикаясь, представил жену. Твердов отрекомендовался сам.

— А пойдемте к нам, чаю попьем, — неожиданно предложила Ольга, нарушив неловкую паузу.

— А в самом деле пошли, чего на улице стоять, — поддержал ее муж, — пока Балабол не пришел.

— Ты иди, куда тебя отправили: за травой и серп возьми, неча руками рвать и про корову не забудь. А мы тут пока без тебя разберемся. Пойдемте.

Слегка поломавшись для вида, Твердов согласился. Они завернули за угол дома и оказались у точно такого же входа — только с другой стороны. Хотя нет, не такого. Здесь прогнившие ступеньки на крыльце давно требовали ремонта. Александр с величайшей предосторожностью обошел наиболее трухлявые доски и, открыв рассохшуюся дверь, очутился в заваленных разным хламом сенях. Ольга быстро распахнула следующую, подбитую изнутри войлоком, дверь и, улыбаясь, кивком пригласила войти. При этом Твердов случайно заметил, что во рту у нее не хватает доброй половины зубов.

Комната, куда он попал, мало отличалась от сеней: такой же бардак и разорение, плюс невыносимый запах жилья, детской мочи и еще чего-то кислого. Только и отличия, что помещение больше размерами и на стенах висят желтые в синюю вертикальную полоску порванные и испачканные обои. Посередине комнаты громоздится большой овальный стол, покрытый протертой клеенкой и заваленный грязной посудой. По периметру стола — старые табуретки. Справа от входа такая же кирпичная печь, как и у них в комнате, но гораздо грязнее. Слева умывальник, под него подставлено почти полное с грязной мыльной водой ведро, алюминиевые крючки с махровыми полотенцами. Слева самодельный деревянный посудный шкаф, покрытый желтым лаком, у правой стены, прямо на полу рассыпан свежевыкопанный картофель отгороженный длинными рейками — занимал почти треть свободного пространства, Вход в следующую комнату прикрыт занавеской, сплетенной из конфетных фантиков.

Неожиданно из соседней комнаты к ним вполз абсолютно голый сопливый карапуз с соской во рту. Он усилено заработал конечностями и пополз в сторону матери.

— Ты куда это, Вадик? — стараясь не открывать широко рот, улыбнулась Ольга и ловко подхватила с пола малыша. Бутуз недовольно запыхтел, начал елозить туловищем и вытягивать вперед испачканные ручонки, стараясь выскользнуть из материнских объятий. — А кто это у нас хочет ата-та? Ата-та по попе, — женщина засмеялась и ловко просочилась в проход между комнатами, головой раздвинув занавеску. — Миша, возьми Вадика и посади его на горшок, а то он сейчас прямо на пол сходит, — ласковым голосом сказала она кому-то внутри.

Твердов попятился к выходу, но тут занавеска вновь разошлась в стороны, и Ольга вернулась назад.

— Куда вы, Саша? А чай? У меня есть хорошие пряники, почти мягкие. Еще есть свежее крыжовенное варенье, сама варила.

— Спасибо, пока не хочется, — выдавил из себя Твердов, брезгливо покосившись на захламленный стол и наваленную картошку.

— Ой, я сейчас все быстренько уберу, — засуетилась Ольга, перехватив Сашин взгляд, и метнулась к умывальнику, схватила лежащую рядом мокрую тряпку, отжала ее, кинулась к столу. — А на картошку не обращайте внимания. Просохла, поди, так мы ее после обеда в подпол спустим.

Загремели складываемые в стопку тарелки, кружки, лязгнули ложки и вилки. Через три минуты посуда переместилась в шкаф, очищенная от грязи клеенка заиграла сероватыми разводами. Ольга для надежности еще раз протерла стол сухим вафельным полотенцем и медленно выпрямившись, посмотрела на оторопевшего Твердова. У него перед глазами все еще стояли ее тяжелые белые груди с крупными коричневыми сосками. Было видно — хозяйка старалась так тереть стол, чтоб гость хорошенько разглядел ее.

— Садись, Сашенька, пока за стол, — Ольга вкрадчивым голосом позвала покрывшегося пятнами Твердова, споласкивая под умывальником большую фаянсовую кружку с изображением трех богатырей.

— Я уже для нее «Сашенька», — пронеслось у него в голове, и от этой мысли уши зарделись еще больше.

— Тебе покрепче? Погорячее? — словно, не замечая смущения, вещала соседка. — Хочешь с молоком? У меня молоко есть, правда, хорошее. Только что корову подоила, еще теплое. — Да ты садись, чего замер как вкопанный? — Ольга отодвинула от стола ближайший к нему табурет, смела с него рукой крошки и, приобняв его сзади, подтолкнула вперед. Твердов спиной почувствовал упругость ее грудей.

— Ольга, я, это, пойду, наверное, — начал он тихо мямлить, глядя в пол.

— Конечно, пойдешь, милый. Вот только попьешь чаю, и сразу пойдешь.

Отключив электрический чайник, она долила кипяток в заварку, и полезла в шкаф за вареньем, оттопырив свой неслабый такой зад. Твердов сразу догадался, что нижнего белья она не носит.

— Ольга, вы… ты… извини, но я, пожалуй, уже пойду, у меня дела, — переборов себя, наконец, заявил первокурсник.

— А что случилось? — повернула к нему голову женщина, не меняя положения тела и массивных ягодиц, обтянутых лишь тонкой тканью. Два налитых полушария, словно ядра от осадной мортиры, призывно так покачивались буквально в полутора метрах от Твердова, что у него пересохло в горле.

— Да мне надо с подъемом флага определиться. И потом, у нас завтрак в столовой скоро.

Тут из соседней комнаты здорово потянуло сероводородом, и через бумажную штору просунулась довольная детская голова, принадлежащая чернявому мальчику с карими глазами лет шести-семи, которая радостно сообщила:

— Мама, а Вадик покакал! Много! У него теперь попа очень грязная.

Причем, как отметил про себя Твердов, мальчик абсолютно не был похож на Серегу. Слишком уж черненький какой-то сынок у русоволосого и голубоглазого Сереги.

— Ах ты, Господи, Миша, — всплеснула руками Ольга, — так чего ж ты ему попу не вытрешь?

— А я знаю чем? — пожал плечами Миша и полностью вошел в комнату. Мало того, что у него смуглая кожа и смоляные волосы на голове, так еще и черный волосяной пушок на руках. Миша, как и Вадик, разгуливал по дому, в чем мать родила.

«Такой маленький, а уже такой волосатый», — подумал Твердов, чувствуя, как запах из-за занавески становится все гуще.

— Тогда Иру попроси или Веру, — выпрямилась мать, держа в правой руке полную трехлитровую банку с крыжовенным вареньем.

— А они еще спят.

— Так разбуди их, сынок, видишь, к нам дядя в гости зашел. Скоро завтракать будем. Я вам кашу разогрею.

— Вижу, — пробурчал Миша, — не сводя загоревшихся глазенок с варенья.

— Иди, разбуди девочек, пускай Вадиком займутся.

— Да, они сразу драться станут.

— Ладно, сейчас приду, — улыбнулась Ольга, поставив банку на край стола. — Сашенька, посиди минутку, я, сейчас, быстренько.

Твердов заерзал на табуретке, его прямо подмывало встать и уйти. Вернее, бежать. Бежать отсюда подальше, без оглядки и больше никогда сюда не возвращаться. Ольга, легко ступая босыми ногами по полу, вышла из комнаты, а мальчик ее Миша остался у входа и, колупая маленьким пальчиком в смуглом носике. Он немигающим взглядом продолжал изучать командира отряда студентов и одновременно коситься на банку с вареньем. Твердов почему то остался.

— А ты что, студент? — бесцеремонно спросил Миша, вытащив из правой ноздри огромную зеленую козюлю и привычно размазал ее по стене.

— Студент, — кивнул Александр, внутренне содрогнувшись.

— Ты тоже с мамкой на чердак полезешь?

— Куда?!

— На чердак, — поднял глаза кверху малыш.

— Не знаю, а зачем?

— Так она завсегда со студентами на чердак лазает, а папка ее потом бьет в кровь.

— Миша, ты, что такое говоришь, — смущенно произнесла появившаяся из-за занавески Ольга с детским горшком в левой руке, прикрытым наглухо эмалированной крышкой.

— Я правду говорю, — топнул ножкой мальчик и неожиданно подбежал к помойному ведру и принялся в него яростно мочится, направляя струю в самую середину ведра, отчего брызги полетели на и без того мокрую стену.

— Миша, ты чего творишь, — добродушно покачала головой его мама, — ты же уже большой мальчик, мог бы и на улицу выскочить.

— А мне сейчас вот приспичило! — сердито ответил сынок и, завершив мокрое дело, вернулся к столу.

— Ладно бы Боря так сделал, ему всего три года, а тебе уже скоро семь будет, в этом году в школу пойдешь. Там тоже так же станешь себя вести?

Миша насупился и не отвечал, продолжая исподлобья изучать Твердова. Ольга глубоко вздохнула и вместе с горшком быстро вышла в сени, прикрыв за собой дверь.

— Если с мамкой на крышу полезешь — убью! — тихо прошипел Мишка и с откровенной ненавистью взглянул на Твердова.

Пока тот соображал, что ответить, Ольга вернулась назад уже без горшка. Мальчик отвернулся, и, мелькая голой попой, скрылся за бумажной занавеской.

— Сашенька, ты не слушай его, — улыбаясь, замахала руками хозяйка. — Он несмышлёныш еще, дите. Сейчас я варенья тебе наложу.