* * *

Месяц спустя

— Что думаешь о новеньком, брат Гнат? — Глава монастыря собрал у себя в кабинете трёх паладинов-наставников.

Седоусый пригладил свою пышную растительность, задумался и ответил очень обстоятельно, тщательно выговаривая каждое слово:

— Вы знаете, я был против подобных экспериментов. Нельзя зрелого воина переучить или заставить переосмыслить свою жизнь, только детей можно повести с самого начала путем, ведущим к Богу.

— Но?.. — Наставник хитро прищурился.

— Но, если человек всю жизнь живёт с правильными мыслями и делами, он не потерян для Бога и Ордена, — словно сам себе не веря, ответил седоусый.

— Брат Ивор?

— Несмотря на то что с этим еретиком мне пришлось слишком часто общаться, — слова наставника Слова Божьего вызвали усмешки у всех присутствующих, — и доводил меня он до белого каления, как никто за всю мою долгую жизнь, но и я вынужден признать, что его либо нужно сейчас же сжечь на костре, чтобы не забивал нашим чадам голову своей ересью, либо допустить до тренировок. Таких людей я не встречал на своём пути, вынужден признать.

— Брат Дар?

— Я тоже за то, чтобы его сжечь, — усмехнулся наставник, отвечающий за образование детей, — если он пробудет в нашем монастыре хотя бы год, то боюсь, что наши воспитанники с криками «Бога нет!» повесят нас на воротах монастыря и разбегутся кто куда.

Все тут же сделали знак Единого, отгоняя дурные мысли.

— Но? — Главный наставник откровенно смеялся, прошедший месяц внёс в их тихую и размеренную жизнь столько сумбура и неожиданных поступков, что хотелось избавиться от возмутителя спокойствия как можно быстрее. Дети сразу потянулись к новенькому, а обладая недюжинными способностями не только в фехтовании, но и ораторском искусстве, он быстро заставил всех наставников бледнеть, краснеть и отвечать на неудобные вопросы, которые новый брат задавал во множестве. Одно его утверждение, что их мир круглый и вращается вокруг какой-то звезды, повергало в шок многих, а его доводы, которые легко проверялись на практике, вынуждали наставников гореть тихой ненавистью, поскольку переспорить его или привести свои контраргументы, которые могли быть так же проверенными здесь и сейчас, они не могли.

— Лучше допустить его до тренировок и затем как можно быстрее избавиться, пока то, что я описал, с нами не случилось, — зло ответил брат Дар и сел на место, при этом тихо пробурчав: — Но лучше всё же сжечь.

— Таким образом, все здесь согласны, что брата Максимильяна можно допустить к тренировкам, а также уведомить об этом главу ордена. — Главный наставник монастыря подвёл итог совещания.

— Попросите всё же у брата Антония разрешение сжечь еретика, — ухмыльнулся брат Ивор. — Мне неизвестны причины благоволения ордена к подобным людям, но они опасны для нас и неграмотной бедноты своим духом. Воспользовавшись засухой или голодом, он поднимет массы на восстание, я встречался с похожими людьми, которые могли задурить голову любому.

— Хорошо, упомяну об этом в своём письме, а пока давайте решим, кто откроет ему путь паладина?

Все наставники тут же стали отводить взгляды, и главный наставник понял, что этим «кем-то» придётся стать ему.

— Что же, так тому и быть, пришлите ко мне брата Максимильяна сразу после вечерни.

Паладины тут же засобирались на выход, пока глава монастыря не передумал, никому из них не хотелось быть наставником у такого подопечного, у них и своих забот хватало.

* * *

Вечером меня вызвали к настоятелю. Если честно, то от безделья я не знал, чем себя занять, вот и сцеплялся с паладинами-учителями по поводу и без. Смешно было наблюдать, как эти мудрые мужи бесятся, не понимая сути некоторых явлений, причём я показывал на очевидных примерах, что они не правы в своих суждениях. Этот месяц в монастыре мне совершенно ничего не дал, поскольку я выполнял тупую и рутинную работу, которую мне давали, ни на шаг не приближаясь к разгадке таинств ордена паладинов.

— Максимильян!

Дверь в большой кабинет закрылась, и мы остались одни. В комнате было очень много книг, так много, что какой-нибудь ребёнок мог здесь запросто потеряться. Горевшие свечи не давали много света, зато жутко коптили, оставляя мало свежего воздуха.

— Настоятель, — чуть склонил голову я, из уважения к его сединам.

— Мы решили допустить тебя к тренировкам, так что следуй за мной, месяц ты проведёшь в одиночной келье.

— Каким тренировкам, настоятель? — осторожно спросил я, не совсем понимая его слова.

— Тем, ради которых ты сюда и прибыл, — желчно отозвался он, — не за тем же, чтобы изводить нас.

— Круто! — Я не ожидал подобного поворота, поэтому вскочил на ноги, приготовившись следовать на паладином.

— Не торопись, тебе нужно сначала узнать несколько правил поведения в келье. — Он не шелохнулся, с усмешкой посмотрев на меня, так что пришлось сесть.

— Хочу, чтобы ты сразу понял, что выйти оттуда до срока тебе не удастся, это не комната в прямом смысле слова, а каменный мешок, куда тебе будут два раза в день опускать еду. Там тебя ждёт абсолютное одиночество и тишина. Ты уверен, что готов к такому испытанию?

— А в чём тогда заключается суть подобной тренировки? — не понял я.

— Ты поймёшь, пробыв там достаточно долго, — уклончиво ответил он.

— То есть мне, по сути, всего лишь надо пробыть там некоторое время? — Я всё никак не мог уразуметь, что от меня требуется.

— Верно, — кивнул настоятель.

— Хорошо, тогда давайте начнём быстрее, у меня не так много времени, чтобы впустую его тратить.

Прошедший месяц в монастыре я считал бесцельно потраченным, ибо выполняя ту же работу, что и все, ведя тот же образ жизни, кроме внутреннего раздражения, ничего более не испытывал.

— Максимильян, — настоятель тяжело на меня посмотрел, — я не знаю причин, по которым ты оказался у нас, но имей терпение, никто до тебя не получал доступа к сокровенному так быстро, сумей это ценить!

— Мастер, — после его слов я частично взял себя в руки, — моя жена и ребёнок в большой опасности, и единственный способ их спасти находится в руках ордена, так что, как вы думаете, насколько я готов ждать танцев вокруг да около?

Он задержал на мне взгляд и понял, что я не вру и не шучу.

— Следуй за мной! — Настоятель поднялся и пошёл к задней двери своей комнаты, не той, через которую я к нему вошёл.

Мы вышли в глухой коридор и пошли по нему. Было видно, что им редко пользовались: пыль, паутина и общее запустение говорили об этом лучше всяких слов. Вскоре коридор перешёл в винтовые ступеньки, ведущие вниз, и вынув факел из одного из держателей, настоятель стал аккуратно спускаться, подсвечивая нам дорогу. На моё удивление, путь вниз занял значительное время, так что я даже сбился со счёта, стараясь определить количество ступеней, которые мы миновали. Пытаясь вспомнить, на какой тысяче сбился, я едва не уткнулся носом в спину паладина, который резко остановился, затем проделал какие-то манипуляции и, нагнувшись, сдвинул люк у себя под ногами.

— Спускайся. — Он повернулся ко мне, осветив факелом дырку в полу и крюк, к которому был привязан канат.

Мне стало страшновато, едва представил, что проведу в этом застенке месяц.

— Боишься? — Он удовлетворённо кивнул головой. — Наших воспитанников годами готовят к этому испытанию, уверен, что осилишь его.

Я покачал головой, но тем не менее молча подошёл и, ухватив канат с узлами, стал быстро спускаться вниз, в кромешную темноту. Судя по длине верёвки, высота от пола комнаты до люка была метров пять, так что без посторонней помощи мне отсюда не выбраться, если бы я вдруг захотел. К тому же едва я выпустил из рук канат, как настоятель тут же его поднял, следом за этим с грохотом захлопнул люк, отрезав меня от единственного источника света — так я остался один. Через минуту я услышал его удаляющиеся шаги, а ещё через пять на меня навалилась тишина, да такая, что я сначала подумал, будто полностью оглох, так непривычно было это чувствовать. Дабы убедиться, что со слухом ничего не произошло, я временами хлопал в ладоши, убеждая себя, что всё хорошо.

Глаза мои вскоре привыкли к кромешной темноте, и я смог разглядеть очертания контуров комнаты, а также деревянную кровать, стоявшую в углу. Полазив на четвереньках, я ощупал её и всё остальное, убедившись, что ближайшее время мне, кроме всего прочего, придётся ходить в горшок, который тут наличествовал, а затем, пока его не заберут, ощущать запахи, которые из него будут исходить.

— Что же. — Я едва узнал свой голос, прозвучавший в полной тишине оглушающе громко. — Пожалуй, пора придумать, как не сойти тут с ума.

Для начала я решил спланировать весь день, чтобы не тупо валяться на кровати, а быть всё время чем-то занятым. Можно ориентироваться на то, когда мне будут приносить еду, разделив день на три части. Утром, до приёма пищи, заниматься физическими упражнениями, после чего поесть и немного отдохнуть, затем повспоминать всё то, что я знал, после чего снова тренировка и приём пищи. Я уже попадал однажды в похожую ситуацию, когда казалось, что из пещеры не смогу выбраться, но стоило поверить в себя, в свои силы и заняться делом, как вскоре я повстречал кобольдов и выход нашёл на поверхность — это был хороший жизненный урок, и следовало просто его повторить.

* * *

Утром я проснулся, заставил себя встать, выбить соломенный матрас, чтобы он был без комков, и сделать зарядку. Затем металлической крышкой ночного горшка выскреб на стене рядом с кроватью палочку проведённого здесь дня. По давнему пребыванию в пещере я помнил, как важно знать, сколько нахожусь в этом месте. Затем изучил досконально размеры своей кельи, а также постарался запомнить, сколько шагов до каждого из предметов в ней, чтобы потом спокойно передвигаться, не обращая внимания на кромешную темень.

Набив синяки и шишки, я остановился только тогда, когда сверху раздался шум шагов, затем лязг люка, и мне спустили корзинку на тонкой бечёвке. Я бросился к ней, так как живот давно отчаянно сообщал о том, что его пора кормить. При бликах факела, который светил сверху, я увидел только графин воды, хлеб, головку сыра и пару яблок — слишком мало для моей привычной трапезы. Поскольку выбора не было, я опустошил корзину, которая не спешила подниматься вверх.

«Горшок! — догадался я, аккуратно положил еду на кровать и, достав горшок, поставил его в корзину». Её подняли и вскоре вернули обратно.

Я заметил, что бечёвка, на которой проделывали все манипуляции, такая тонкая, что не выдержит веса человека, а это значило, что моё пребывание здесь затянется настолько, насколько это нужно будет паладинам. Если решат сгноить меня здесь навсегда, то я ничего не смогу с этим поделать.

«Яблоки нужно растянуть надолго», — решил я, разрывая их руками на четыре части, чтобы хватило подольше, еда в виде хлеба, сыра и воды нисколько меня не порадовала, организм требовал мяса и разнообразия.

К счастью, когда принесли еду второй раз, в миске присутствовала чечевичная каша с куском мяса и даже несколько луковиц, которые я обычно не очень любил, а теперь съел подчистую.

Не позволяя себе ничегонеделания, я заполнял время всем, чем только можно, намереваясь повторять это на протяжении всего месяца. Упражнения и тренировки стали чаще и продолжительнее, хотя еды было гораздо меньше, чем я привык в обычной жизни. Но я прекрасно понимал, что не следует бездельничать, в противном случае я быстро превращусь в овощ. Я насиловал организм, делая между занятиями перерывы на размышления и планирование будущего похода. Я представлял маршруты, по которым поеду, а также возможные препятствия на своём пути, подыскивая лучшие решения, чтобы двигаться дальше.

Конец ознакомительного фрагмента