Экстренно проведенный допрос эсэсовцев, как ни странно, ничего путного не дал. Они, захлебываясь кровью, бессвязно бормотали что-то о секретных опытах, проводившихся в подземных лабиринтах. Чувствовалось, что ничего конкретного они не знают, но тем не менее изрядно кого-то страшатся.

Возиться с ними времени не было. Отдав фрицев пьяным партизанам, немедленно учинившим над ними расправу, Николай принял решение исследовать зловещие глубины самостоятельно.

Взяв с собой десяток бойцов из числа самых проверенных, Николай начал спускаться. Путь их был неправдоподобно долог. Узкую штольню вырубили в скале явно в самые что ни на есть незапамятные времена. На одном из витков Ковалев со товарищи внезапно уперлись в двери лифта. Те открылись сами собой.

Кабина была освещена не весть откуда исходившим светом. Оббита она была алым шелком. А на одной из стен — черное зеркало. Отразившись в нем, Николай вдруг себя не узнал. Все вроде было как всегда — по отдельности нос, глаза, уши — его, но знакомая картина не складывалась. Фрагменты лица словно бы жили сами по себе и, похоже, жирными слизняками намеревались расползтись в разные концы тускло поблескивающего квадрата.

Ковалев вошел первым и заслонил зеркало. Не хватало еще, чтобы бойцы обнаружили в своих физиономиях эту пугающую нестабильность. Вместе с ним поместились только четверо. Прочие остались. Двери закрылись, и лифт рухнул в бездну. По приземлении перед ними открылась картина дикая и подозрительно несуразная.

В просторном, выложенном белым кафелем, напоминающем операционную зале в багрового цвета резном кресле восседал персонаж, живо напомнивший Николаю кого-то из героев оперы «Запорожец за Дунаем». Перед самой войной в Киеве его затащила на спектакль заведующая чекистским клубом Маруся.

Красные шаровары, вышитая рубаха, круглая румяная морда, смоляные усы и оселедец. Вот только глаза…

Это были просто черные, зияющие дыры. Ни зрачков, ни белков. Гулкая, жуткая пустота втягивала Николая в себя всего целиком, вместе с новенькими хромовыми сапогами и портупеей. А орден Красной Звезды просто вырвало с мясом из гимнастерки и засосало… Бойцы впали в странное оцепенение и с ошалело-дебильным видом переминались с ноги на ногу.

Николай судорожно схватился за чеку гранаты и рявкнул:

— Ты кто?

— Я, мил человек, мажордом здешний, завхоз по-вашему, — пропел «запорожец» звонким фальцетом.

— Ты мне, сука, не юли, — заорал Ковалев, — а то живо жопу из огнемета поджарим!

Тот ничего не ответил, только моргнул пушистыми черными ресницами. И Николай все понял, точнее, увидел беспощадно отчетливо. И открывшееся было настолько чудовищно, дико, безумно, что он осел на пол и пронзительно завыл от ужаса.

Резкий звук вывел бойцов из оцепенения, и они сразу же открыли беспорядочный, но зато ураганный огонь.

Москва. Окрестности казино «Али-Баба». 201… год

Он бежал по пустынным улицам, наслаждаясь упругостью мышц. Неоновые скальпели витрин вспарывали волчьи зрачки, но, опьяненный кровью, он не чувствовал боли. Ночь была его. Вся без остатка. А он был ею, рожденный тьмою и во тьме растворенный. Абсолютный убийца, жертвенный нож космической бездны, скалящейся мертвенно-желтым полумесяцем, беззвучно хохочущей над судорогами этого обреченного города. Теперь он свободен, теперь кровавый праздник навеки с ним. И все еще только начинается…

Визг тормозов, мощный удар сломал серую тень пополам и отбросил ее в грязный снег обочины. Из «Ауди» вылез, грязно матерясь, помощник депутата Государственной Думы Фарид Казанский. Делать этого ему, конечно же, не следовало, однако и сидеть в заглохшей отчего-то машине тоже было вроде несподручно. Ждали его пацаны, а тут такая херня приключилась.

Да и законное любопытство шевельнулось в задубелой его душе (зловещего предчувствия не шевельнулось — изрядная доза кокса провоцировала неоправданный оптимизм). Уж больно странным был эффект от столкновения с уличным псом (так ему показалось на первый взгляд). Отбросило ведь не только дворнягу, но и его весомую тачку. Это явно противоречило сложившейся в круглой монголоидной голове Фарида картине мира. Требовалось разобраться, как чего.

Но не успел он сделать и нескольких шагов, как остолбенело замер: перед ним, словно из-под земли, вырос абсолютно голый мужчина атлетического телосложения. «Ты чо, пидор?» — только так и успел среагировать он на незнакомца. В следующее мгновение тот оказался за спиной Фарида. Хрустнули шейные позвонки. Тело, обмякнув, повалилось в подколесную жижу.

Москва, конспиративная квартира. Следующий вечер

Палач встречался со своими былыми соратниками нечасто. Всевозможные боевые братства, землячества нагоняли на него тоску и безысходность. Но сейчас мозг безжалостно грызла загадка.

И чудилось — он в каком-то шаге от ее расшифровки. Для того чтобы этот шаг сделать, он и намеревался переступить порог хаты, где его, однако, вовсе не ждали.

— Ну, здравствуй братишка, — без тени радушия прищурился на него хозяин — Гриша Таджик. — Заходи, раз пришел.

Гриша был ярко выраженный славянин, а среднеазиатское погоняло носил потому, что в тех краях начал свой боевой путь и впоследствии любил вспоминать кровавую братоубийственную бойню, учиненную юрчиками и вовчиками. Нужен же он был Глебову, поскольку, по слухам, бродившим в добровольческой среде, Таджик в последний свой балканский выезд имел дело с какой-то невнятной чертовщиной. Гнал по пьяни сотоварищ его, что, мол, резать албанцев им какие-то белые волки помогали.

— Ты ж, Палач, вроде считаешь, мы замусарились. С нами типа и базарить теперь западло, что ж пожаловал? За что такая милость?

Так оно, в общем-то, и было. Глебов знал, что группу бойцов-добровольцев, в которую входил Гриша, сразу после их возвращения из Косова взяла под опеку ФСБ. То есть даже не сама «контора», а одна из ветеранско-комитетских команд, которые, не входя формально в официальную структуру, тем не менее работали с ней в тесной связке. Именно через подобные якобы посторонние группы «сотрудников действующего резерва», как прекрасно было ведомо Палачу, и шла вербовка разных маргинальных личностей для выполнения каких-нибудь совсем уж беспредельных заданий.

Разводили бывших «диких гусей» в основном на любви к Родине, умело играя на комплексе исключительности. Таковой обитал в большинстве из них, терзая душу тоской по небывалым подвигам. Адаптироваться к мирно-обыденной серости они были категорически не в состоянии. Считать же, что ты — часть какого-то великого и могучего плана по возрождению былой мощи страны, так соблазнительно. Да и ручеек бабла, текший в их карманы, пока абсолютно за просто так, исключительно за выраженную готовность к исполнению какой-нибудь невыполнимой миссии, конечно, играл роль немалую.

— Гриш, я тебе не предъявы строить пришел. Ты своим путем ходишь, я своим. Тема есть, давай перетрем, без этих, понимаешь, инсинуаций, — извлек Палач из кармана бутылку водки.

Таджик усмехнулся и, ни слова не говоря, побрел на кухню.

Хавира была, конечно, скромная, но съем и такой чего-то, само собой, стоил. А Гриша, как с войны вернулся, нигде не работал. Это Палач знал доподлинно. Поэтому «замусаренность», конечно, сомнений не вызывала. Но ему сейчас не до понятий было.

Судя по нескольким опорожненным емкостям в углу, Таджик коротал вечер с любимой темной «Балтикой». Поэтому после первой же пары рюмок, опрокинутых в память павших, он, не дожидаясь изложения палачевской темы, съехал на свою заветную.

— А знаешь, Палач, как мы после нашей победы в Москве улицы переименуем? — просветленно улыбнулся он. — Тебе понравится. Прикинь, Ментовская, Журналистская, Бизнесменская. А вдоль них будут на фонарях представители этих славных профессий болтаться.

— А наша, это чья победа, Гриш? — не выдержал Федор. Обычно он подобную пургу игнорировал. Но тут некстати повелся. Слишком на взводе после вчерашнего и Лубянки был. — Ты у нас теперь кто? Раньше вроде монархистом себя считал. А теперь у ФСБ на подсосе, значит, и царь твой, видать, из конторских будет.

Таджик был парень резкий — Глебов еле успел отпрянуть. Гриша бил его головой в нос. Второй попытки Федор ему не дал, коротко ударив сложенными в горсти ладонями по ушам и опрокинув на боевого товарища стол.

«Да, разговора не получилось», — с сожалением констатировал Палач, аккуратно прикрыв за собой дверь Гришиной хаты.

Бункер в ближнем Подмосковье. Ночь того же дня

— Как же это все случилось, в какие вечера, — пропел приятный, но чуть надтреснутый баритон и сухо добавил: — Докладывай, падла лагерная.

Человек в белом халате, из-под которого выглядывали форменные штаны с лампасами, принялся бормотать запинающейся скороговоркой:

— Контроль над особью 21 В/О был утрачен сразу после проведения операции по ликвидации банды Мусаева. При отходе группа вследствие головотяпства армейцев была накрыта залпом системы «Град». Две особи уничтожены, вышеупомянутая же не выясненным пока образом мутировала. Воздействие на нее посредством направленных импульсов пси-генератора эффекта не дает. Судя по всему, трансформация и переход на действия по одному из установленных алгоритмов теперь происходит спонтанно, в ситуации клинической смерти.

— Замечательно, нечего сказать, а как эта тварь в казино оказалась? — снова прожурчал зловещий баритон.

— Как нам удалось установить, после смертельного ранения, полученного в результате обстрела, особь самопроизвольно перешла на функционирование по варианту 3. Вследствие чего атаковала стадо овец и вырезала все поголовье. По причине переедания, утратив бдительность, была подстрелена чабаном и перешла на вариант Ч. Приняв оптимальное согласно алгоритму выживания решение, присоединилась к бандформированию Хабиба и приняла Ислам, получив от ваххабитов имя Салим. В ходе диверсионных операций отмечена особая жестокость. Бандиты обратили внимание на исключительные способности Салима в области рукопашного боя, вследствие чего он был командирован в Москву с целью заработка средств на проведение терактов. Казино «Али-Баба» контролируется чеченской ОПГ. Бои с участием Салима, выступавшего под псевдонимом Волк, должны были приносить ваххабитам стабильный доход.

— Почему же Палач, или как там этого хера, на второй минуте его вырубил?

— Судя по всему, если раньше звериная и квазичеловеческая сущности проявлялись последовательно, вытесняя в результате соответствующей команды одна другую, то теперь они сосуществуют. Симбиоз этот неустойчив, по крайней мере пока. В какие-то моменты некие внешние раздражители могут вызывать неадекватные реакции. Видеозапись поединка дает основания сделать заключение, что яркие огни, крики зрителей оказывали резко негативное воздействие на функционирование психосистемы Салима. Это свидетельствует, что в его поведении проявляются теперь природные звериные реакции, тогда как нормальное функционирование по варианту 3 предполагает реакции, существенно модифицированные.

— Как же ты, дорогой товарищ, все излагаешь складно. Что же ты, сука, у себя на полигоне не отработал все как следует? Что это за мутация такая «невыясненная»?

Белый халат понуро молчал.

— В общем, так, — резюмировал баритон, — на ликвидацию Салима — три дня. И то много, сколько он за это время натворить успеет… Ты лично, кстати, за все ответишь. Операция будет носить кодовое название «Вервольф». Приказываю задействовать соответствующие подразделения как внутреннего, так и внешнего круга. Не уложишься в срок — сам на полигон мясом отправишься.

Москва. Особняк Берии. 1944 год

— Ну, спасибо тебе, Коля, большое чекистское спасибо. Экого ты упырька знатного привез. Да и зверушки отличные. С ними, конечно, поработать еще надо, отладить кое-чего, но наши светила научные справятся. Мы как раз парочку из лагерей загодя на этот случай дернули.

— А он где? — спросил Ковалев.

— Упырек-то? — засмеялся Берия. — Он в Институте крови анализы сдает. Ты за него не переживай, а то смотрю, поседел ты даже. Что, с гестапо в кошки-мышки играть полегче было?

— Да, Лаврентий Палыч, не скрою, но я готов, если партия прикажет…

— Комсомол ответит — есть, — прервал Ковалева Берия. — Да ладно тебе, Коля, расслабься. Сегодня партия тебе прикажет в диверсии одной поучаствовать, причем здесь прямо, дома у меня.

Ковалев привык к провокативному стилю Берии, и тот редко выводил его из равновесия, но на этот раз он почувствовал глухое раздражение. «Подпортила мне все же эта сволочь хохляцкая нервную систему», — подумал он зло.

Через несколько минут они были в подвале особняка, где все уже было готово к проведению оргии. Организована она была в строгом соответствии с древним тантрическим сексо-магическим ритуалом.

В центре выложенной на полу рубиновой звезды уселся голый Берия. На него — молодая тибетка, вывезенная из одного очень специального места, обнаруженного в свое время экспедицией, в которой, кстати, активно участвовал Николай. Пятеро особо приближенных чекистов (среди них Ковалев) разместились на концах звездных лучей. Им достались юные колхозницы из секретного племенного хозяйства имени Инессы Арманд. Обучены они были, разумеется, той самой тибетской профессионалкой. По периметру зала выстроились сотрудники личной тайной спецслужбы Берии, облаченные только в сапоги и фуражки. В ходе мероприятия их эрегированные члены должны были ориентироваться строго на черную дыру в потолке. Энергетический поток, создававшийся в результате, обладал изрядной дальнобойностью и разрушительностью…

На следующее утро Гитлеру доложили, что в рейхстаге разом повылетали все стекла, и к тому же в клочья разорван флаг со свастикой, гордо реявший над зданием. Фюрер не удивился. Тайные силы не в первый раз подавали сигналы. Месяц назад в замке Вевельсбург на собравшихся в центральном зале эсэсовцев рухнула стена. После в его резиденции «Орлиное гнездо» невесть откуда взявшимся порывом ветра сорвало крышу. А теперь вот флаг… Фюрер понял, что развязка близка.

Москва. Государственная Дума. 201… год

— Здорово, пидор, я от Фарида. Дело к тебе есть. Через два часа — в кабаке, адрес знаешь.

Депутат Государственной Думы Семен Семенович Райкин еще минут пять слушал короткие гудки и остекленело взирал на портрет Президента. Даже не сами слова, но голос, их произнесший, повергли его в оцепенение. Было в этом тембре что-то запредельно беспощадное и одновременно глумливое. Отказать его обладателю немыслимо, подчиниться страшно до лютых кишечных колик. «Почему Фарид, который практически всегда, за редким исключением, общался со мной только лично и тет-а-тет, дал мой телефон этому животному», — лихорадочно скакали в голове Райкина непослушные мысли. Он вспомнил, как Фарид вышел на него в первый раз. Тоже грубо, конечно, но не так же цинично и безапелляционно. Татарин получил информацию о его пристрастии к мальчикам от одного мента из управления Р. Тот, работая по педофильским интернет-сайтам, вычислил Семена Семеновича, дававшего там заманчивые объявления. Мент давно был в связке с казанскими и слил Фариду компромат убийственного свойства.

В юности и в зрелом возрасте, когда он возглавлял крупный завод по производству тракторов, Семен Семенович педерастом не был. Он имел жену и двух дочек. Уже после перестройки, когда пошел он по депутатской стезе, совратил его коллега, бывший председатель обкома.

И дернул же его черт с Интернетом связаться. Все ведь до того было так легко и приятно. А теперь депутат попал в ужасающую зависимость от бандитов, в которых не было практически ничего человеческого. Мало того что они пользовались вовсю немалыми его возможностями, они и на личность, случалось, посягали. Особенно неприятно было вспоминать эпизод в одной подмосковной сауне. Перед прошлыми выборами ему велели приехать туда на встречу со старым вором Васей Малаховским. Тот, будучи пьяным, в присутствии своих головорезов грубо и весьма болезненно отымел Семена Семеновича. А что ждет его на этот раз…

Войдя в ресторан «Лукоморье», Райкин сразу направился в кабинет, где они обычно встречались с Фаридом. За столом, сверкая обритым черепом, уплетал дымящийся бифштекс с кровью смуглый детина.

Гарнира не было. Вилкой он указал депутату место напротив. Не отрываясь от еды, он вытащил из внутреннего кармана некий предмет, который Райкин поначалу принял за кусок желтоватой резины, и бросил его на стол. С ужасом Семен Семенович понял, что это клок кожи с правой руки татарина. Отчетливая татуировка «Фарид» не оставляла места сомнениям.

Незнакомец поднял голову:

— Это тебе привет от другана твоего, теперь я за него. Ты меня на работу возьмешь, а для начала ксиву мне оформишь.

Лицо бандита потрясло Райкина больше, чем чудовищный подарок. Создавалось ощущение, что оно пребывает в непрерывном движении. Словно бы мышцы мучительно пытались зафиксировать некое невозможное выражение. Судороги медленно перемалывали эту странную и страшную физиономию, лепили из нее что-то совершенно запредельное. Но больше всего не понравился депутату взгляд — желтый, немигающий. Никогда ничего подобного Райкин не ощущал. Он внезапно понял, что на него смотрят как на мясо.

— На чье имя приготовить документы? — заикаясь, поинтересовался депутат.

— Волков я, Владимир Владимирович, — рявкнуло чудовище.

Подземелья замка Тотенкопф. 1944 год

То, что увидел Николай, подтверждало самые мрачные догадки Берии. Перед ним рядами стояли серебристые диски. Именно их появление в небе над Курской дугой чуть было не переломило ход битвы. Именно этого неведомого оружия страшилась Генеральная ставка, и на него же уповал Гитлер.

Объекта, в глубинах которого находился Николай, на картах, разумеется, не было. И сыскать его банальным способом не представлялось возможным. Только собственная смекалка была виной тому, что разведчик обнаружил этот зловещий дискодром.

Пробрался он сюда долгими подземными лабиринтами, стартовав все из того же карпатского замка, где им геройски был захвачен удивительный хохол. После налета бригады Ковпака стоял он в запустении. Не было смысла охранять разоренное гнездо, тем более и фронт был уж совсем не за горами. Красные бойцы гнали фашистов так, что те даже теряли временами свою хваленую дисциплинированность. Зная это, Николай и отправился в замок. Как он и предполагал, подземелья не были взорваны, поскольку ковпаковцы, рыскавшие в окрестностях, оперативно вырезали спецкоманду, посланную дабы провести эту операцию.

Зловещие ходы и лазы манили своими загадками, и он не преминул откликнуться на этот зов. Осознавая предельную рискованность предприятия, с собой брать никого не стал. И нисколько в этом не раскаялся. Только паранормальные способности, развитые им некогда в Тибете, позволяли, блуждая по казематам, чуять нужный курс, брать по ходу языков из числа подземных эсэсовцев и пытками подтверждать правильность избранного маршрута.

И вот теперь он видел не только зловещие диски, чья поверхность была испещрена магическо-руническими текстами, но самого рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в компании со знатоком арийских древностей Германом Виртом, внимательно изучавших соответствие знаков древним образцам.