Я твердо решил примерно так все и сказать Бурому и почему-то верил, что разговор получится, что драться не придется. Поэтому не очень испугался, даже когда Бурый, выплюнув недокуренный «бычок», шагнул ко мне навстречу. С тем самым вопросом, отвечая на который, я и получил в морду.

Супермен хренов. Так лихо уходил от бешеных наскоков киношных бандитов, а в жизни пропустил простейший, вполне предсказуемый и совсем не быстрый удар.

Удар был не только довольно медленным, но и слабеньким, «сопливым», как выразился бы Олег. Сам я умел бить гораздо сильнее. Ситуация была, прямо скажем, не смертельная. И, скорее всего, после пары моих ответных оплеух она бы благополучно разрядилась. Если бы из-за дикой боли от случайно прикушенного языка я не потерял над собой контроль.

Несмотря на боль, от следующего удара уйти уже успел, рефлексы, которые так здорово выручали меня в кино, сработали наконец и в жизни. Чуть качнулся вперед и влево, убирая голову с линии атаки, «проводил» левой рукой пролетевший мимо удар, правой прихватил пошатнувшегося Бурого за шею. Не останавливаясь, крутнулся ему за спину, рванул его голову по кругу следом за собой, одновременно поворачивая его тело, как будто вращая штурвал…

Бурый улетел головой вперед, с грохотом снося по пути хлипкую фанерную перегородку между унитазами и один из унитазов. И как-то неуклюже стал там ворочаться в груде обломков, безрезультатно пытаясь встать на ноги…

Мои глаза все еще заливала пелена боли от прикушенного языка, но боль постепенно отпускала сознание, уходя на второй план и уступая место противному страху. А вдруг я сломал Бурому что-нибудь? А вдруг, падая, он сломал себе шею, ведь он «снес» унитаз головой?!

«Айкидо — гуманное искусство, его приемы выглядят мягко, но в каждой такой "мягкой" технике заключена возможность покалечить или убить. Бесконтрольное применение айкидо равносильно бесконтрольному применению оружия, последствия могут быть такими же тяжелыми…»

Много раз слышимые слова Олега прозвучали тогда в моем мозгу как тяжкий упрек. Дескать, что же ты? Я доверял тебе и надеялся, что ты парень с головой. А ты эту голову потерял от первой же зуботычины…

«Придется драться — не пытайтесь броски делать. Лучше морду набейте. А то еще упадет человек виском или позвоночником на что-нибудь твердое, на какую-нибудь скамейку или ступеньку, потом сами же себе простить не сможете. А в крайнем случае — пусть вам морду набьют, невелика беда. Боевая техника айкидо — для спасения жизни, а не для школьного мордобоя…»

Что же я наделал, думал я тогда, холодея. Не в силах оторвать взгляда от беспомощного, покалеченного, как мне показалось, Бурого.

Ничего на самом деле страшного с Бурым не случилось, но страх не прошел даже тогда, когда стало понятно, что противник мой цел. Беды не случилось, но она могла случиться. Из-за боли и неожиданности я пару секунд действовал «на одних рефлексах», во всю силу. А ведь уже тогда знал, к чему могут приводить действия «во всю силу» человека, хоть немного владеющего айкидо. Один раз мне уже довелось увидеть это воочию, и потом множество раз воображение прокручивало в голове подобные жутковатые картинки. А тут я вдруг понял, очень остро понял, что такое же могло только что случиться на самом деле…


Олег считал меня в своей секции самым «интеллигентным» (в не очень хорошем смысле этого слова). Называл полушутя «воспитанным мальчиком», «домашним ребенком». Досадовал, что я был совершенно не способен даже на то, чтобы просто ударить своего обидчика. «Нельзя же так, Максимка, — иногда говорил мне, — об тебя чуть ли не ноги вытирают, а ты только улыбаешься. Да то, что улыбаешься, еще ладно, улыбнуться можно ведь и так, что любой ухарь язык свой проглотит и усохнет, но ты ведь виновато улыбаешься, а они и рады. Они не понимают, что тебе стыдно за них. Да и за себя, за свою робость — тоже, наверное?»

Однажды он в очередной раз услышал, как пацаны в раздевалке соревнуются друг с другом в остроумии. Направленном, естественно, в мой адрес. Зачинщиком развлечения, уже ставшего привычным, был, как всегда, придурок, давно меня невзлюбивший и с тех пор целенаправленно пытающийся сжить со света. Пацаны все больше входили во вкус, а мои вялые попытки что-то отвечать им лишь вызывали у остряков новые приступы веселья. Олег отозвал тогда меня в сторону и сказал жестко и зло, что на него совершенно не было похоже: «Что ты за размазня такая? Соберись, разозлись, ты же мужик! Твоими же руками подковы можно ломать! Дай ему чертей! Прямо сейчас!»

Честно говоря, Олег сказал тогда не «чертей», а совсем другое слово. Специально сказал, наверняка для того, чтобы шокировать меня, не допускавшего и мысли, что мой тренер может выругаться в моем присутствии. Это слово должно было вывести меня из ступора, действительно разозлить.

Не помог и тот разговор. Не мог я себя заставить «дать чертей». Тем более что задевали меня в основном на словах, переходить к действиям явно побаивались. То, что моими руками «можно подковы ломать» — это Олег, конечно, загнул, но сила в руках действительно водилась, незаметно как-то за пять лет занятий айкидо я из хилого пацаненка превратился в «здоровенного парня», как сказала как-то мама. Да и техника у меня была неплохая, это тоже все знали.

Недавно Олег предложил мне аттестоваться на второй кю, но я не захотел, постеснялся, в нашей группе ни у кого выше третьего пока не было. Олег не настаивал. «Ну и ладно, — сказал он тогда, — действительно, зачем торопиться? Все эти кю и даны ничего на самом деле не значат, дипломом, справкой о том, что ты "крутой", голову не прикроешь, если по этой голове кто-то ударит. Имеет значение лишь то, что умеешь на самом деле, на что готов в данный момент».

Умение у меня было, это знал и я сам, знали и все наши пацаны. А вот насчет готовности… Тут дела обстояли неважно.

Года полтора назад появился у нас в клубе один парень, мой ровесник. Несмотря на свой юный возраст, выглядел он сильно тертым жизнью, в повадках его было что-то агрессивное и в то же время — трусливое, шакалье. Он был мелочен и жесток, любил поиздеваться над кем-нибудь послабее, когда не было опасности получить сдачи. Физически он был намного слабее меня, а в айкидо, да и вообще в боевых искусствах, был полным «бараном», и в драке со мной ему бы совершенно ничего не «светило».

Но он очень быстро меня раскусил, понял, что, несмотря на свое умение, я вовсе не стремлюсь к дракам, стараюсь избежать не только драк, но и вообще любых конфликтов, даже словесных, а если такие конфликты все же случаются, тут же теряюсь и уступаю. То есть был я, по его глубокому убеждению, полным «чмом», и он, пользуясь безнаказанностью, взялся изводить меня, проявляя при этом большую настойчивость и изобретательность.

Если раньше я шел на тренировку как на праздник, с нетерпением ждал и не мог дождаться следующей, то теперь все совершенно изменилось. Теперь я шел не на праздник, а на пытку. Я чуть ли не молился про себя, чтобы этот гаденыш заболел или вообще попал под трамвай (что было, то было, действительно порой мне этого хотелось), но болел он редко.

Издевательства надо мной доставляли ему особое наслаждение, гораздо большее, чем над каким-нибудь малышом. И были, кроме того, гораздо безопаснее, за малыша наши ребята запросто могли заступиться, такое уже случалось, и заступничество это было жестким. Но заступаться за меня никому не приходило в голову. А самому за себя заступиться у меня ну никак не получалось! Словесные дуэли с ним, острым на язык, знающим множество похабных шуток, я безнадежно проигрывал. А просто дать ему, как выразился Олег, «чертей» заставить себя, несмотря на все унижения, не мог.

Самое обидное было то, что наши ребята, с которыми у меня всегда были хорошие отношения, даже мой закадычный друг Сашка, часто смеялись, слушая, как он изводит меня. А иногда и принимались помогать ему. Наверное, они вовсе не стремились по-настоящему меня обидеть, просто веселились, но легче от этого не было.

Звали его, кстати, как и меня, Максимом. И то, что нас с ним называли одинаково, почему-то ему больше всего не нравилось. В первую же неделю своего пребывания у нас в клубе он попытался расставить точки над «i». «Что? Ты — Максим? Какой же ты Максим?! Максим — это я! А ты будешь у нас "Дебил"! Дебил! Ха-ха-ха!»

Я тогда сказал неуверенно и как-то просяще: «Заткнись, а то в лоб сейчас получишь!» Надо было не говорить, а действительно дать. Я должен был тогда, просто обязан это сделать. Но я спасовал, и мой тезка мгновенно почувствовал своим безошибочным шакальим нюхом, что опасность ему не грозит. И с бешеным напором принялся развивать успех.

«Что ты сказал, Дебил? Я в лоб получу? От тебя, от Дебила? Дебил, ой, ну не надо, не бей меня, Дебил! Мне же больно будет! Ну не надо, Дебилушка, я больше не буду! Ну будь человеком, Дебил!» И он опять засмеялся своим гнусным, противным смехом. И ребята тоже стали смеяться! И Сашка!

Потом он упорно называл меня только Дебилом, добиваясь, чтобы это «погоняло» приклеилось ко мне навсегда. И кое-чего добился. Среди тех, с кем я давно вместе занимался, кличка все-таки не прижилась, но новички, попадавшие в наш клуб, тоже стали иногда обращаться ко мне «Дебил», что вызывало у Максима приступы бешеного веселья.