И последующее увлечение некромантией… Хорошо, если оно так и осталось увлечением. А если — нет? Короткий путь к власти всегда проходит по трупам. А наиболее короткий — с помощью трупов. Ходячих. От этой мысли меня всего аж передернуло. И как-то уже не хочется вступать в права наследования такого властелина мира.
Течение времени в бункере угадывалось с трудом. В каптерке имелись электронные часы с будильником, подсоединенные к общей динамо-сети. Но они безбожно врали, поскольку каждый раз, когда я уходил исследовать помещения бункера, коронованный велогонщик переставал крутить педали. А зарядные батареи в аккумуляторах были настолько сдохшие и изъеденные коррозией, что заряд практически не держали.
Памятуя про предупреждение Странника об опасности сна в бункере, спал я мало. Да и не спал по большому счету, а впадал в беспамятное забытье, заводя будильник перед тем, как в очередной раз отключиться. Таймер будильника был установлен на двадцать минут — согласно записям Странника, такой короткий период сна считался безопасным. В промежутке от получаса до полутора часов начиналась зона риска — в этот период сознание могло перейти в фазу длинного сна, что грозило попаданием в Грезы. Свыше полутора часов подряд спать в бункере было категорически нельзя — результат оказывался гарантированно предсказуем!
Вот так я и спал — урывками и с будильником в руках в качестве спасательного круга. В режиме подобной маеты с момента моего попадания в бункер прошло три дня. И я с содроганием понимал — измученный бессонницей организм рано или поздно свое возьмет. А проснусь я уже в Грезах — откуда еще не факт, что смогу выбраться.
На четвертый день мои уши, уже привыкшие к гробовой тишине подземелья, уловили какое-то движение в складе напротив. Я прислушался: так и есть — к нам гости пожаловали. Вооружившись хорошо проявившим себя гвоздеметом и найденным в каптерке разделочным топориком, я осторожно вошел на склад, освещая дорогу фонарем.
Внутри шелестела слюда. Было издалека слышно, как там, в темноте, кто-то с довольным урчанием хрупает и чавкает. Подойдя поближе к площадке в центре склада, где я построил пирамидку из брикетов, я увидел там… самого обычного черного кота!
М-м… Скажем так, кот этот был не самый обычный, а крупный. Очень даже крупный — размером с хорошую собаку. Этот проглот грыз камнеподобный целлюлозный брикет с таким аппетитом, будто его неделю не кормили, и не обращал на меня ровным счетом никакого внимания.
Это и есть тот самый проводник моего сознания? Однако… Я присел на ящик и стал смотреть, что же будет дальше? Котяра-переросток, уметав один брикет, одним движением лапы вскрыл второй, понюхал его, но есть уже не стал. Вместо этого кот, подняв хвост трубой, лениво подошел ко мне, потерся о мою ногу и запрыгнул на ящик, настойчиво толкая лобастой головой мою руку.
Все кошки так делают, когда им хочется, чтобы их погладили и почесали за ушами. Но я еще не видел ни одного кота, который бы, получая требуемое удовольствие, при этом улыбался! Правда-правда, я ничуть не приукрашиваю! Кошачья физиономия растянулась в довольной улыбке едва ли не до ушей, а внутри с полоборота завелся урчащий электромотор.
Впрочем, вскоре черному чудовищу надоело ласкаться — кошак неуловимым движением выскользнул из-под моей руки, сел, склонив голову набок, уставился на меня своими огромными желто-золотистыми глазищами и вопросительно мявкнул. Уж не спрашивайте, как он ухитрился подобрать соответствующую интонацию — но я его понял.
Значит, дружок, ты можешь перенести меня отсюда в другой мир? Надо же, какой полезный друг у меня есть… И куда мы с тобой отправимся? Пароль я помню: «Тайна Мирабеллы». Что бы ни скрывалось за этими словами — там меня наверняка ждут увлекательные приключения и очередные шутки от властелина миров. Да, наверное, очень интересно путешествовать от мира к миру, участвовать в захватывающих событиях, собственноручно творить историю и раскрывать загадочные тайны этой удивительной вселенной.
Но, может, есть и иной вариант? Ведь где-то там, по другую сторону бытия, в реальном мире, меня оплакивают родители. Где-то там мои дорогие детки, Маша и Ваня, смотрят в окно, глотая слезы, и ждут, когда вернется их без вести пропавший папка. Да и жена моя в печали — тяжело же ей будет одной семью поднимать. Нет, мне на фиг не сдались все эти приключения — я хочу домой!
«Ты сделал свой выбор» — внезапно прозвучало у меня в голове. Я изумленно посмотрел на кота, а тот вытаращил глазищи, всем своим видом изображая, что он тут как бы и ни при чем. А потом янтарные кошачьи глаза зажглись огнем, а расширившиеся зрачки превратились в черные туннели. И я почувствовал, как стремительно проваливаюсь в их бездонную темноту и куда-то лечу, лечу, лечу…
А потом я очнулся.
ЛОЖНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
В этот раз я обнаружил себя в реанимационном отделении, подключенным сразу к нескольким приборам: к аппарату искусственного дыхания, энцефалографу и капельнице. Здесь у меня тоже болела голова. Но эта боль была тупая и небеспокоящая — так ноет заживающая кость.
Ну что же, Игорь Владимирович, добро пожаловать обратно в реальность! Поздравляем вас с вашим новым днем рождения — вы таки сумели выжить в той страшной автокатастрофе. Руки-ноги целы и двигаются, нигде ничего не болит. Голова вот только… Впрочем, могло быть и хуже.
В палату зашел толстенький пожилой врач в сопровождении молоденькой медсестры — они увидели мое пробуждение через камеры. Немногословный доктор посветил мне в глаза небольшим фонариком и удовлетворенно хмыкнул, оценив реакцию моего зрачка. Потом отошел в сторону и что-то тихо объяснял медсестре, периодически кивая в мою сторону, — видимо, давал инструкции, как дальше будет проходить курс лечения.
— Здравствуйте. Как я? Сильно пострадал? — спросил я у девушки, когда доктор ушел.
— Здравствуйте. Вы лучше молчите — вам Яков Моисеевич не разрешил говорить, — ответила медсестра, забавно сморщив носик.
— И все же?
— Ну-у, могло быть и хуже, — пожала плечами сестричка. — В вашем случае — непроникающая травма черепной коробки, осложненная сотрясением мозга. Одна операция и пара дней в искусственной коме. Если в общем и целом — то вас починили. Организм у вас здоровый, крепкий, кости срастаются быстро. Если вы будете вести себя хорошо и выполнять все, что вам предписано, — через три-четыре недели вернетесь домой.
— А… как там наш водитель? Жив? — не выдержал я. — Народу в той аварии много погибло?
Но сестричка, грозно нахмурившись, поднесла палец к губам и указала на висящие под потолком камеры. Понятно — порядок есть порядок.
Время в госпитале тянулось медленно и тягуче, словно растаявшая жвачка. Через пару дней меня перевели из реанимации в обычную палату. Впрочем, камеры стояли и там — сомнительное нововведение, на мой взгляд. Еще через неделю с моей головы сняли бинты — голова под ними ужасно чесалась, и я с большим удовольствием ее вымыл. Еще через неделю мне разрешили смотреть телевизор и наконец-то пустили на встречу с родными.
Ох, сколько же тут было восторженного визга, причитаний и слез счастья! Машутка с Ванькой просто вцепились в меня руками и ногами и уже не отходили ни на шаг. Заметно постаревший отец, не находя себе места от волнения и не зная, что сказать, просто одобрительно бурчал что-то себе под нос и время от времени похлопывал меня по плечу. Мама… Тут просто нет слов. Даже ненаглядная супружница моя, Глафира свет Сергеевна, с ее-то железобетонным характером — и то не удержалась от слез.
Вот оно — мое кровное. И зачем мне какие-то внеземные приключения, иллюзорная власть над мирами? Нет уж, я своих родных ни на какую корону не променяю!
В общем, наговорились вдоволь, наплакались, снова наговорились и отпустили меня, звезду сегодняшнего дня, восвояси — долечиваться. Напоследок мне вручили пакет с фруктами и мой старый смартфон с зарядкой. Я его не видел лет десять уже — с тех пор, как от родителей съехал. Сим-карта была, конечно, другая, а вот номера в памяти смартфона сохранились еще с той поры, когда я в университете учился. Многие из этого списка за последующие годы покинули наш провинциальный город. Некоторые самые шустрые так даже и страну поменяли. А парочка особо неугомонных уже и на этом свете не значилась.
В общем, с тех давно забытых, почти мифических времен из этого телефонного списка у меня сохранился только один контакт — моего старого дружбана Кольки Стрешнева. Дружба сия началась с банальной драки из-за девчонки-однокурсницы. Которая потом отшила нас обоих, вышла замуж за еврея и уехала с ним в Израиль — рожать и растить много маленьких еврейчиков. А мы с Коляном на фоне обоюдного расстройства помирились, бухнули вместе пару раз и с тех пор живем душа в душу.
Глафира, правда, сим фактом весьма недовольна, поскольку Колька — мужик холостой, сексуально активный и разных баб к себе регулярно приглашает, причем не поодиночке. А те от недостатка мужского внимания на меня засматриваются. А что ж тут такого — дело-то житейское! Хотя я — кремень в этом отношении: на меня где сядешь — там и слезешь. Хм, что-то я не о том…
