Раз исторические мифы настолько влиятельны, то открывается возможность путем сокрушения старых мифов и создания новых мифов, перестройки наличного комплекта исторических мифов, формирующих общественные представления об истории, изменять общество, его мировоззрение, менять его политическое, экономическое и социальное устройство. Эти изменения всегда сопровождаются созданием и введением в оборот новых исторических мифов, а также критикой и сокрушением старых мифов.

В принципе, лучше всего, чтобы исторический миф в основных чертах верно отражал объективную историю. Первый президент Чехословакии Томаш Масарик, который был также крупным историком и участвовал в разоблачении поддельной Краледворской летописи, однажды сказал: «Великое не может быть ложным». В верности заключается сила и доказательность исторического мифа, в этом заключается залог его влияния и долгожительства, и в этом источник того благотворного начала, которое имеет изучение истории. Но далеко не всегда история совпадает с текущими политическими интересами. Она, как вещь состоявшаяся, завершенная и независимая от наших суждений о ней, и не обязана всякий раз совпадать с новейшими изгибами политической ситуации. Вот тогда и возникают исторические мифы, которые отражают действительную, объективную историю неправильно, с большими или меньшими искажениями, а то и вовсе заменяя ее на выдумку, на откровенную фальсификацию. Это неправильное или фальсифицированное отражение истории должно вызвать в обществе ту реакцию, которая нужна политическим силам, создающим и вводящим в оборот такой исторический миф.

Для широких народных масс, главных потребителей исторических мифов, разницы между правдивым, неправильным и фальшивым историческими мифами нет никакой. Как правило, они следуют авторитетам и принимают на веру тот вариант исторического мифа или целого комплекта, который исходит из авторитетных для них источников. Но историки могут проверить доброкачественность любого исторического мифа. Для этого они изучают первоисточники, то есть разного рода документы, работы предшественников (которые тоже изучали первоисточники), проводят анализ собранных данных и создают возможно более точную и детальную реконструкцию исторических событий. Потом эта реконструкция сравнивается с бытующим историческим мифом. Если содержание бытующего мифа совпало в основных чертах с научной реконструкцией — значит, миф правдив. Если нет — то миф или искажает историю, или фальсифицирует ее, смотря по масштабу и характеру различий.

Все это нужно принимать во внимание, чтобы иметь ясное представление о том, с чем мы имеем дело, затрагивая миф о «казгеноциде».

Вокруг исторических мифов всегда шла и идет теперь упорная борьба, подпитываемая политическими интересами. Причем борьба как внутренняя, в том обществе, в котором миф возник и используется, так и внешняя, когда на мифы оказывается влияние извне, со стороны других государств или каких-то других внешних политических сил. Пропагандистская борьба на мировой политической арене не стихает ни на день.

В теме «казгеноцида» тоже есть аспект такой политической по характеру борьбы. Я смотрю на него извне, с российской точки зрения, и потому настоящая книга является внешним влиянием на казахские исторические мифы. На мой взгляд, во избежание различных толков, и для того, чтобы сразу выбить из рук оппонентов аргумент типа: «Какое их дело до нашей истории?», об этом нужно сказать открыто. Во-первых, миф о «казгеноциде» носит явный фальсификаторский характер, что и будет показано ниже. Руководствоваться фальсификациями истории — это все равно что следовать, скажем, зрительным галлюцинациям. Это рано или поздно приведет к катастрофическим последствиям, которые создадут большие проблемы и для России. Во-вторых, для нас имеет значение, как понимают историю в Казахстане. Миф о «казгеноциде» формирует в Казахстане враждебное отношение к России, ведущее к антироссийской политике, недружественным действиям и переходу к откровенно враждебной политике. Для России, конечно, очень невыгодно появление еще одного враждебно настроенного к ней государства и общества, к тому же приграничного. Да и сама направленность мифа предусматривает нанесение России политического ущерба, что также идет вразрез с политическими интересами России. В-третьих, миф о «казгеноциде» формирует в казахском обществе негативные эмоции, фрустрацию, ненависть, претензии типа: «Мы так сильно страдали, теперь нам все должны». Эти эмоции и это отношение рано или поздно выльется или в острые межнациональные столкновения, или в вооруженный конфликт, последствия которых затронут и Россию. Куда побегут в поисках убежища, защиты и поддержки пострадавшие от разгула агрессивного казахского национализма, настоянного на мифе о «казгеноциде»? В первую очередь в Россию! Почему мы должны нести расходы из-за исторических фантазий наших соседей? Так что все это нас касается и мы вправе этим вопросом заниматься. Так сказать, во избежание.

Наша задача состоит в следующем. Первое. Необходимо доказательно продемонстрировать, что миф о «казгеноциде» фальсифицирует историю Казакской ССР и серьезно искажает историю СССР, которая также является частью истории России. Иными словами, этот миф должен быть уничтожен. Второе. Необходимо проанализировать, как этот миф возник и развился и какие цели преследовали его создатели. Третье. Необходимо показать, как в действительности обстояло дело с коллективизацией и оседанием кочевников в Казахстане, как и почему разразился сильный экономический кризис, особых предпосылок к которому не было. Это, пожалуй, наиболее интересная часть всей темы «казгеноцида», поскольку именно эту сторону казахской истории создатели мифа о «казгеноциде» постарались скрыть от общественного внимания, так, чтобы и следов не осталось. Этими линиями мы и будем руководствоваться в дальнейшем изложении.

Автор

Глава первая. В действительности — все наоборот

У пропагандистов и даже теоретиков «казгеноцида» есть книги, на которые они никогда ссылаться не будут. Даже если они им известны и доступны. Причина того элементарна — содержание этих книг не только резко противоречит защищаемому ими мифу, но и подрывает его под корень.

В списке таких книг я бы на первое место поставил «Материалы к отчету Казакского Краевого комитета ВКП(б) на VII Всеказакской партконференции», изданные Казкрайкомом ВКП(б) в 1930 году [Материалы к отчету Казакского Краевого комитета ВКП(б) на VII Всеказакской партконференции. Алма-Ата, 1930.]. Сама эта партконференция состоялась в Алма-Ате в июне 1930 года.

Книга весьма редкая. Она украшена грифом «Только для членов партии» и издавалась только для партийных работников. По этой простой причине изложенные в ней материалы и данные отличаются объективностью и точностью: почти все члены партии, которые делегировались на партконференцию, состояли на хозяйственной или советской работе и сами неплохо знали действительное положение дел. Врать им смысла не было. В отличие от партийных собраний позднего советского времени с крепким духом формализма, партконференции 1930-х годов, как и многие другие конференции того времени, были реальными политико-экономическими форумами, на которых обсуждалось реальное положение дел и принимались решения, впоследствии проводившиеся в жизнь.

Книга материалов к партконференции попутешествовала по библиотекам. Экземпляр, с которым я работал в Государственной публичной исторической библиотеке в Москве, имел штамп книгохранилища 8-го, учетно-статистического отдела ГУГБ НКВД СССР. Ценный источник, что и говорить.

Так что эти материалы отражают положение дел на момент завершения сплошной коллективизации, не только объективно сложившееся экономическое положение, но планы, которые вынашивал Казкрайком ВКП(б) по поводу дальнейшего развития сельского хозяйства. Эти планы там были изложены с достаточной полнотой.

Если же почитать публикации пропагандистов «казгеноцида», то складывается впечатление, что все планы партийного руководства КАССР состояли только и исключительно в том, чтобы отнять у казахских кочевников скот и обречь их на голод. Например, Роберт Киндлер, немецкий историк, подвизавшийся на ниве живописания голода в Казахстане, писал: «Эти сухие цифры описывают не что иное, как крах казахского хозяйства. Самонадеянное и недальновидное стремление изъять из частного сектора как можно больше скота, не принимая никаких мер по дальнейшему уходу за ним, вымостило дорогу к экономической катастрофе» [Киндлер Р. Сталинские кочевники. Власть и голод в Казахстане. М.: РОССПЭН, 2017, с. 152.]. Или вот, из классики жанра «казгеноцида» Валерия Михайлова: «Менее всего занимало Голощекина хозяйство степняков, материальный уровень их жизни, благосостояние. „Абстрактного человека“, к которому он хорошо относился, то есть на самом деле человека усредненного, порабощенного, надлежало осчастливить абстрактной же идеей, на самом деле — конкретной идеей усреднения и порабощения. Счастье же состояло в классовой борьбе, то есть в уничтожении одних другими… И вот классовой борьбы становилось все больше, а баранов и лошадей все меньше и меньше. А когда борьба достигла высот, люди стали умирать с голодухи…» [Михайлов В. Хроника Великого джута. Алматы: Жалын, 1996, с. 141.].

Подобных высказываний можно найти немало, и этот тезис о том, что будто бы Казкрайком только и думал о том, чтобы «освободить» казахских кочевников от скота, входит в обязательный комплект мифа о «казгеноциде». Собственно, весь миф состоит, в сущности, из четырех взаимосвязанных тезисов: 1) конфискация бая (или «Малый Октябрь», как выражался первый секретарь Казкрайкома ВКП(б) Ф. И. Голощекин); 2) сплошная коллективизация и насильственное оседание; 3) изъятие скота; 4) голод и миллионные жертвы.