Хозяин расплылся в улыбке:

— Знал Андрей чем угодить. С собственного завода?

Тихомир кивнул:

— Первые, российские!

И показал хозяину содержимое ящика, доверху забитого упаковками с патронами:

— А вот и довесочек!

Глаза хозяина загорелись:

— Так это ж хоть каждый день пали!

* * *

Он тут же снарядил револьверы, вышел на крыльцо и начал стрелять «с двух рук» в воздух.

Дворовые бабы с криками разбежались кто куда.

* * *

Застолье начиналось весело. Хозяин рассказывал веселые истории из прошлой военной жизни — было видно, что он был очень рад подарку и его настроение было приподнятое.

Все смеялись.

Принесли еще горячий домашний хлеб и разные тушеные, вареные и печеные блюда.

* * *

Тихомиру было комфортно в тесном семейном хозяйском кругу. Да и самодельная наливочка возымела свое действие. Видно, поэтому Тихомир и стал косить глазом на красивую черноглазую девку, прислуживавшую за столом.

* * *

Со временем хозяин перешел уже на истории из послевоенной жизни в Москве, и всем стало понятно, что он вспоминает ее с тоской и настроение его портится.

Хозяин стал налегать на наливку.

* * *

Чтобы разрядить обстановку, Тихомир предложил:

— Давайте я познакомлю вас с одним изобретением!

Он достал из лакированного кофра фотоаппарат, фотопластину и магниевую вспышку, а из тубуса — треногу.

Собрав и установив конструкцию, Тихомир объяснил:

— Этот аппарат делает фотографии — это как маленькие картинки, только черно-белые. Сейчас я вас сфотографирую, а по приезду в Москву сделаю «картинку» и вышлю вам на память.

Тихомир попросил всех выстроиться и стоять неподвижно, а для детей произнес «волшебные слова»:

— Внимание! Сейчас «вылетит птичка»!

* * *

Случайно в кадр семейной фотографии попала и черноглазая девка.

* * *

Фотосъемка произвела фурор, особенно среди детей, которые подбежали к аппарату и начали задавать Тихомиру вопросы.

Их перебил голос хозяина:

— А сколько ж стоит это устройство?

Тихомир, довольный собой и эффектом съемки, не задумываясь, ответил:

— Пятьсот пятьдесят рублей да плюс ввозные пошлины.

Хозяин присвистнул и налил себе еще.

Тихомир продолжил:

— Только сейчас фотопластину нужно положить в темное и прохладное место.

Хозяин загадочно улыбнулся:

— Пойдем.

* * *

Через череду проходных комнат они прошли в торец правого флигеля.

Хозяин достал из кармана ключ и объяснил:

— Это единственная дверь, которая запирается на ключ. Раньше на ночь даже ставни закрывали! Да и сам хозяин обходил усадьбу, проверял все запоры, спускал собак, которые только его слушали. А теперь время тихое.

* * *

Хозяин открыл дверь и пропустил Тихомира вовнутрь. Когда Тихомир вошел, то понял, что, судя по строгости комнаты, это был кабинет.

Хозяин неспешно начал зажигать свечи на высоких бронзовых жирандолях, стоящих на резных бюро и секретере, и на таких же настенных канделябрах с цветным стеклом. Кабинет начал постепенно освещаться, и Тихомиру сразу стало понятно, почему дверь запиралась на замок… По мере освещения Тихомиру представлялись стены кабинета, сплошь увешанные оружием поочередно с чучелами голов животных. Первое, что бросилось в глаза Тихомиру, — это старинное кремневое ружье с прикладом, расписанным арабской вязью. Оно висело между головами сохатого лося и бурого медведя с раскрытой пастью. Вообще, казалось, что все трофеи были развешаны бессистемно. Наверное, только сам хозяин знал особый порядок. Головы волков, оленей, косуль, кабанов, кавказского тура, козерога и других, неизвестных Тихомиру, животных, были перемешаны с саблями и шашками, ружьями, шпагами и рапирами, мушкетами, кинжалами и кортиками, пистолетами, бердышами и секирами, карабинами, булавами и кистенями… Все это, в сочетании с бликами от цветного стекла при зажженных свечах, создавало «впечатление».

Стены кабинета в нижней трети были отделаны лакированным желто-коричневым деревом, а дальше вверх до подбитого такими же деревянными панелями потолка — тиснеными обоями.

— Вот! Сделал по-московски, — похвалился хозяин, проводя рукой по стене, — раньше стены были обиты тканями, а теперь бумажные обои — от слова «обивать»!

Тихомир улыбнулся словам хозяина:

— Прогресс! Девятнадцатый век на дворе!

При всем этом своеобразном великолепии Тихомир не увидел шкафов с книгами, хотя в Москве модно было обустраивать библиотеки. Ни на бюро, ни в секретере не было никакого намека на бумаги или документы. Они были завалены разного калибра патронами вперемешку с охотничьим снаряжением, курительными трубками и табачными коробками. Да и письменного стола тоже не было. Тихомир понял, что хозяин не занимается управлением имения.

Зато были два стула и кресло. Именно в него хозяин заставил присесть гостя:

— Присаживайся, друг любезный! Табачку?

— Нет, нет. Спасибо. Не курю я, — Тихомир поспешил отказаться, уже понимая, что отказы тут не сильно принимают.

Тихомир уселся и обратил внимание на толстый слой пыли на всех поверхностях и отдельные кучки пепла на паркете и на ковре…

«Видно, хозяин сюда никого не допускает», — подумал он.

* * *

Тихомир Богданович подошел к трехногому вешалу, прикрытому белой тканью. Он торжественно, словно открывал музейный экспонат, сдернул покрывало.

Взору Тихомира открылся гусарский мундир. Однобортный доломан из сукна светло-синего цвета, присвоенного Ингерманландскому полку, застегнутый слева направо мельхиоровым костыльком, был обшит в пять рядов оранжевыми шнурами с тройными петлями по концам. Наплечные шнуры из двойного золотого жгута «гусарского узла» указывали на звание ротмистра. Композицию увенчивал фетровый колпак шапки гусарского образца с белым султаном и золотой подвесой с георгиевской ниткой. Суконный шлык шапки, украшенный оранжевой тесьмой по золотому прибору с российским двуглавым орлом и обтянутый черным барашковым мехом, своим светло-синим цветом также указывал на принадлежность к Ингерманландскому полку.

Тихомир чуть сдержался от комичности момента и для виду начал снова рассматривать стены — хозяин явно располнел с тех пор, как в последний раз надевал парадную форму.

Хозяин понял реакцию Тихомира по-своему и решил пояснить:

— Все мои предки были людьми служивыми. Почти все на чужбине сложили головы за Родину и Отечество. А я вот — живой, в преклонном возрасте, уйдя в отставку, поселился в родовой усадьбе.

Тихомир понимающе кивнул, а хозяин с горечью продолжил:

— Так сказать, променял столичную суету на размеренную жизнь. Обрел покой и уединение в родовом гнезде.

Тихомир понял, что хозяину взгрустнулось, и решил его взбодрить.

— С трофейным оружием мне понятно, а чучела? — спросил он.

Тут хозяин улыбнулся и с охоткой рассказал:

— Мои служивые предки в имение приезжали только на короткий срок — как в отпуск. Они увлекались благородным занятием: с древнейших времен русской забавой была охота! Даже созывали охотников с собаками медведей бить. Была и соколиная охота. Были свои ловчие и сокольничьи. И я иногда похаживаю…

— Ну и как? — с живостью перебил его Тихомир, которому уже немного надоело представление.

— Вот мои… волк и кабан, — хозяин с гордостью показал на чучела голов.

Тихомир одобряюще закивал головой.

Тихомир Богданович заулыбался еще больше:

— Нуда ладно! Сейчас что покажу! Бери свечку.

Он откинул легкий напольный коврик, под которым прямо в наборном паркете оказался люк, окованный стальными полосами.

С усилием открыв люк, хозяин подмигнул:

— Пошли!

* * *

Они спустились в довольно глубокий погреб, стены которого были обложены камнями.

В холодке на полках располагались многочисленные разнокалиберные бутылки.

— А это моя гордость, — расплылся в улыбке хозяин. — Переделал погреб по всем правилам… и вентиляция есть!

Он подошел к отдельно стоящему стеллажику и снял бутылку:

— Все наливки делаются по моим рецептам, которые я корректирую каждый год и уже добился хороших результатов. Сейчас угощу тебя особенной.

Хозяин подмигнул и, не глядя, привычным движением снял со стеллажика две чарочки.

— Держи!

Тихомир понюхал налитое и залпом выпил:

— Ух! Крепкая!

— А то, — хозяин довольно улыбнулся и выпил сам, — ну, давай еще!

* * *

Так, уединившись в погребе, они «перепробовали» весь «эксклюзивный ассортимент».

Уже в изрядном подпитии хозяин завел сокровенный монолог — наболело:

— Ты не знаешь, Тихомир, как мне опротивела эта глушь! Мне еще в отрочестве все тут надоело, а ведь тогда все было по-другому! Совсем другая жизнь была! Жили богато! Ведь поэтому я на военную службу и подался. Многие города и веси повидал, пока молодой был, а на старости лет… доживаю тут.

Тихомир, сам хорошо охмелевший, пропускал его слова мимо ушей, но тактично кивал в знак согласия.

Хозяин объяснял:

— Война забрала лучших мужиков, и остались почти одни бабы. Работать некому! Пропадает хозяйство. Дохода нет. А мои дети подрастают, их надо отправлять в город, давать образование и обеспечивать.