— Как мне улыбаться не стоит? Каким способом? То есть каким образом? Я… Извините. Я действительно не понимаю.

— Так, чтобы все и каждый могли прочитать на вашем лице четыре фразы: «Все, что вы мне сейчас говорите, в сущности, не важно. Я размышляю об интеллектуалах времен Белой княгини. Вот это — важно! Не сбивайте меня».

— А почему при вас можно?

— Мне, в сущности, все равно. Я отлично помню, как сам был идиотом — точь-в-точь вы. Волшебное ощущение!

Рэм стер улыбку с лица. Она материализовалась снова. Рэм опять загнал ее куда-то в уголки губ, но они тут же предательски поползли вверх.

— Простите… я…

— Я понимаю, вы будете очень стараться.

— Если отбросить слова вежливости, то… да Я постараюсь не быть идиотом для кого-либо, кроме вас.

— Удачи вам, Рэм. Потом расскажете.

— Спасибо, господин Каан. Я очень благодарен вам. Нет, правда. На самом деле! Ну что же вы…

Уголки губ Гэша Каана предательски поползли вверх.

Когда дверь деканата захлопнулась за профессором, Рэм подошел к окну. Часы на башне Торгово-промышленного собрания показывали полдень. До выступления оставалось сорок минут. Торопиться некуда.

Рэм задержался у окна, разглядывая великий город. Он здесь уже полтора года, но великолепие столицы все еще трогало его. Вон там, у дворца князей Гарату, он когда-то простоял больше часа, ожидая пышной церемонии, сопровождающей смену караула Чуть дальше, на площади Страховых обществ, он, бывало, проводил день-деньской, обходя лотки и лавочки Антикварного рынка У питьевого фонтана видел однажды первопечатный фолиант!

А на мосту через канал перед зданием Биржи он впервые осмелился взять Дану Фаар за руку…

Мимо ажурной башни Радиоцентра медленно проплывал пассажирский дирижабль с надписью: «Бунт Южной федерации не останется безнаказанным!» Два юрких истребителя носились над ним, то устремляясь к Ботаническому саду, то пролетая поблизости от зданий Академического квартала, то проходя по длинной прямой над Арсенальным проспектом. За ними реяли тонкие длинные ленты цветов императорского штандарта, прикрепленные к хвостовым стабилизаторам. Послезавтра — день трехсотлетия династии. Трамваи с утра ездят все в цветах и воздушных шариках…

Как славно! Отличный день. Прохожие улыбаются друг другу в предвкушении больших торжеств. Солнце летит на небесной колеснице, обдавая сухим жаром столичные улицы. Жандармерия с утра перекрашивает бурое казарменное здание в белое и розовое… Даже извозчики не сквернословят.

Рэм высунулся из окна. Ветер трепал ему волосы. Молочник с жестяным бидоном и воронкой остановился, перевел дух, помахал рукой.

Рэм знал, что сегодня все будет хорошо, все ему удастся. Он знал, что перед ним — светлая прямая дорога на много лет, до самого горизонта.

Не важно, когда ему присудят магистерскую степень, а когда — докторскую. Древние даровали Рэму умственную вольность. Дух этой вольности живет у него в груди и никогда не подведет, не обманет, не даст сфальшивить.

Как говорил Мемо Пестрый Мудрец? «Мы — свет мира. Наше служение — подниматься на холмы и освещать силой ума жизнь простых людей. Мы — светильники. Нам нет места в подвалах и низинах. Нам следует восходить к вершинам».

Сказано четыреста лет назад. Но разве жизнь с тех пор изменилась?

Просто тогда умели тремя строчками дать судьбе смысл и прямоту. Сейчас для этого пишут философские трактаты страниц на тысячу…

Пора.

Кружки, клубы, общества и комитеты, где собирались любители истории, занимали в столичной телефонной книге страницу с лишком. Все они устраивали званые вечера, вручали премии, созывали желающих на доклады знаменитостей Но одно лишь «Императорское общество державной истории и древностей отечества» раз в месяц допускали в Зал ритуалов историко-филологического факультета. Потому что есть общества, а есть Общество. Два месяца назад в Зале ритуалов выступал почетный член Общества академик Гай Нанди. Месяц назад профессору Каану здесь вручали Большую золотую медаль Его Высочества наследника престола.

Сегодня здесь выступит студент второго курса.

На академика пришло человек семьдесят.

На профессора — человек пятьдесят.

Рэм Тану, отворяя дверь Зала ритуалов, предавался суетным размышлениям: сколько народу придет на него? Тридцать человек? Двадцать? Десять? Нет, быть того не может! За один сегодняшний день ему раз восемь задавали вопрос: «Можно, я приду?» И он отвечал, мол, так и так, всем буду рад, вход для всех свободный…

Зайдя внутрь, он сделал шаг, другой… и остолбенел.

Слушатели заняли все двести мест. Четыре ряда сидений, спускавшиеся амфитеатром к сцене, оказались набиты битком. Для тех, кто пришел слишком поздно, распорядители поставили стулья в боковых проходах. Кое-кто разместился на подоконниках.

Народ понемногу прибывал. До начала оставалось еще минут десять…

«Они… они пришли на меня, как на экзотику! Студентишка. Хотят увидеть мой позор…»

Нет, ему улыбались. Однокурсники, а еще того больше — однокурсницы. О, вон там, кажется, делают ставки. Ну, еще бы! Эти двое балбесов с четвертого курса примутся собирать ставки даже посреди землетрясения: десять домов рухнет или сорок? Было бы азартное зрелище.

«Точно, я — экзотика. Но, кажется, я — хорошая экзотика. Не позора они ждут, а какого-то чуда, что ли… Смешно».

Секретарь Общества взлетел к нему по ступенькам.

— Ну что же вы застыли? Пойдемте, пойдемте! — взял Рэма под локоток и уверенно повлек на сцену. — Вы не должны смущаться… Вы готовы? Профессор Каан уверил меня, что волнение вам не присуще.

— Я готов. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Секретарь бросил на него удивленный взгляд.

За столом на сцене помимо секретаря сидел еще седобородый председатель Общества в виц-мундире с голубой орденской лентой через плечо. Кивнув Рэму, он вежливо осведомился:

— Вы готовы, молодой человек?

— Да.

— Тогда, думаю, ждать не стоит. Садитесь.

Он взялся за колокольчик. Требовательный звон разнесся по залу. Разговоры, споры, смешки немедленно прекратились. Пришла тишина. Лишь из-за окон доносилось цоканье конских копыт по булыжной мостовой да раздраженное бренчание трамваев.

Величественно поднявшись, председатель набрал воздуха в легкие и зарокотал — у него был на диво поставленный голос:

— Милостивые государи и государыни! Уважаемые коллеги! Я рад приветствовать вас от имени Общества…

По Залу ритуалов прокатился сдержанно-одобрительный гул.

— Сегодня у нас необычный день, — продолжал оратор. — Мы предоставляем трибуну молодому человеку…

«Собственно, на этих словах имело бы смысл закончить высказывание. Все главное уже сказано», — дальше Рэм не слушал. Все те этикетные выражения, которые председатель с бархатной академичностью нанизывал, представляя его, ценной информации в себе не содержали. Не стоило трудить уши.

Где-то тут должны сидеть персоны поважнее председателя. Во всяком случае, для него, Рэма, — поважнее. Таких немного. Честно говоря, во всем зале только два человека по-настоящему, без дураков, интересовали его.

Поискав глазами, Рэм нашел одного из них в первом ряду, слева от центрального прохода.

Академик Нанди смотрел на него со скептическим выражением лица. Ему под семьдесят, он лучший специалист по временам Белой княгини во всей Империи. И, по большому счету, он единственный человек во всем зале, кто до конца понимает то, о чем говорит и пишет Рэм. Горделивая мысль. Не следует поддаваться ей…

Одну из двух его публикаций академик разругал, вторую не заметил.

По правде говоря, правильно разругал. Писалось год назад, сейчас Рэм сделал бы ту несчастную статью в сто раз лучше. Поделом: никогда не надо торопиться с серьезными вещами. Академик флегматично поглаживал седую бородку. Выражение его глаз Рэм никак не мог разобрать из-за пенсне.

Второй сидел в боковом проходе справа. Вернее, вторая.

Дана Фаар.

Хорошо, если поймет половину из сказанного. До конца поймет, со всеми логическими мостиками, на которые просто не хватит времени, со всеми выходами в смежные темы, которые специалист видит без лишних комментариев, механически… Но сейчас Рэму не нужно ее понимание. Если надо, он потом объяснит. Дообъяснит. Допрозрачнит. Сейчас Рэму требовалась ее улыбка. Очень-очень.

Дана не могла не прийти.

Это было бы крушение мира — если бы она не пришла. Вот она сидит, его Дана, тихонько разговаривая с подругой, которую зовут… которую зовут… да не важно.

Длинные прямые черные волосы, чуть-чуть не достигающие талии. Не худая, а скорее миниатюрная. Женщина с лицом маленькой девочки. Дане уже восемнадцать, а выглядит она на четырнадцать… когда надевает туфли с высокими каблуками. Детский тоненький голос и детские круглые щеки… когда она улыбается, щеки становятся еще круглее, они словно бросают вызов: «Ну, ты наконец поцелуешь нас или, как обычно, не осмелишься?» Глаза… сколько раз он пытался определить их цвет, но выходило нечто странное: глаза были — кошачье золото. Случаются ли в жизни оранжевые глаза? Или, скорее, что-то вроде озера с прозрачной водой и самородками золота на дне? Один раз случились, вот они, но в этакую невидаль трудно поверить.