Дмитрий Воротилин

Ложный вакуум

Часть 1. Кризис

Глава 1. Гореть

Забавы ради Андрей Хомский размышлял о бесконечном в свои университетские годы, но, к сожалению, не видел смысла в продолжении того, что конечно.

Сейчас он вновь вернулся к такого рода измышлениям, наблюдая, как во всю стену высвечиваются мелкие математические символы. Они сами по себе единичны, но вместе в сплетении в группы и захватническом движении во все новые территории ровной поверхности, начинаясь с самого потолка и заканчиваясь уже на полу, где создают сложный рисунок. Совершенно не симметричный. Здесь не было привычного человеческому глазу порядка, как и не было беспорядка, за которым стоит некий смысл, и асимметрия данного рисунка ничего не выражала. Здесь важно нечто иное. Андрей мало понимал в этом рисунке. Он был оператором струнного устройства Стокума и с окончания обучения в Институте не работал с теоретической физикой.

Однако в полутемной комнате, освещаемой только формулами со стены, присутствовал еще один. Этот человек стоял в паре метров от сияющей стены, держа в опущенной руке кружку давно остывшего кофе, стоял спиной к Андрею, практически не двигаясь. Хотя, наверно, от долгого наблюдения за ним, за формулами Андрею стало лишь казаться, что тот совершает хоть какие-то движения. Кажется, он даже не дышит. Этого человека зовут Анри Дарбу. Он физик-теоретик, единственный человек в комнате, кто понимал происходящее на стене. Уравнение на стене называют уравнением Темноты, из-за которой они в этом времени. Анри дополнил его парой символов, благодаря которым он еще до защиты своей диссертации обеспечил себе место в Исходе. Этот парень на три года моложе Андрея, то есть ему всего лишь двадцать восемь, но ему уже пророчат светлое будущее. Невысокий, худой, с жидкими черными волосами, закрывающими его уши. У него был отвратительный вкус в одежде даже по современным меркам. Ее невозможно было разглядеть, так как сияющая стена четко вырисовывала только силуэт Анри. Как бы там ни было, Андрею и этого хватало, чтобы вспомнить невыразительный внешний вид сего человека, которого вознесли на пьедестал спасителя. Наивно называть его спасителем. Исход еще никто не отменял. Единственное, на что он способен, так это привести уравнение хоть в какой-то подобающий вид для потомков.

Тем не менее Андрей наблюдал за его работой, не видя в нем никакого спасителя. Это был обычный человек, который, наверно, даже и не задумывался над своей обычностью или миссией спасения. Он просто создавал из хаоса сияющих, словно звезды на ночном небе, символов смысл. Именно это Андрею и нравилось в нем. Простота. Ему плевать на Исход, ему плевать на Темноту, на Институт. Вся его жизнь — это математика, с которой он дружил лучше, чем с людьми. Андрей же приходит в его кабинет с того дня как познакомился с ним, полгода назад, обнаружив здесь способ релаксации под вечер рабочего дня. В Институте осталась только дежурная смена, да еще какие-нибудь работяги. Психологи крайне не советуют такого режима работы, но сейчас творится хаос, да к тому же это только советы. Такие как Анри мало слушают чужие советы. Даже остывшая кружка с недопитым кофе не существовала сейчас для Анри. Андрей по опыту знал, напомни он о ней Анри, тот в замешательстве стал бы разглядывать предмет в своей руке. Потом, наверное, и вовсе отложил бы его. Парень мало изменился за полгода. В тот день, когда Андрей привел его в это время, он с осторожностью осматривал каждый закоулок и каждую пылинку на пути в свой новый дом. Кажется, он тогда вздохнул с облегчением, поняв, что его оставляют одного. Сейчас он также недоверчиво взирает на всех людей, даже на коллег, физиков-теоретиков. Более-менее тот расслаблялся и забывал про опасность наедине с Андреем. Почему? Были лишь догадки. Может от того, что Анри провел больше времени с ним, нежели с кем-либо еще, поэтому просто привык к нему. А может от того, что тот не задавал ему никаких вопросов и молча наблюдал за его работой, не мешал созерцать абстрактную сущность природы.

Ах да, Темнота. Да, о ней Андрей узнал больше от Анри, нежели от всего Института. Темнота поглощала все на своем пути, даже свет. О ней заговорили впервые десять лет назад, но значения не придали. Посчитали за аномалию в измерительных приборах. Научный мир считал это байкой для студентов. Время текло, а с ним приближалась и Темнота. Байки про всепоглощающую Темноту проникли и в обыденную жизнь. Отправляясь на Окраины, люди усмиряли страх неизвестности байками про край света, с которого они свалятся. Но если в былые времена, когда ввиду исчезновения белых пятен на всеобщей карте, край света принимал все более невыразительные очертания, то сейчас край света стал принимать настолько отчетливые границы, что белым пятном становилась буквально вся вселенная. Словно за всю историю человек накопил слишком много знаний о ней, создали гору из нее, а рядом вырыли глубокую яму из белых пятен. Вселенная потребовала равновесия, решила вернуть знание в пустоту. Но знания были человеческой жизнью, поэтому она решила просто вернуть все в пустоту, сделать все пустотой. Первыми затрубили тревогу с Окраин. Бытие исчезало, таяло буквально на глазах. Люди в панике бежали оттуда. Сложные отношения с Окраинами на какой-то момент также канули в небытие. Предоставляли убежище всем желающим, пока не осознали, что Темнота движется прямо к ним. Умалчивать проблему уже просто было невозможно. Андрей уже тогда задался вопросом о бесконечности, из которой возникла вселенная. Он снова впал в глубокие раздумья, наблюдая за светящимися разными цветами символами. Может именно эти раздумья и роднили его с Анри?

Полутемная комната, в которой лишь виднелись очертания письменного стола, да пара полок с какими-то мелкими вещами, предназначение которых, видимо, было канцелярским. Разноцветные символы были первым огнем, который таит в себе будущее вселенной. Различные группы символов светились красным, синим, желтым, зеленым. Целое буйство красок, смешивающихся и создающих пылающее полотно, окруженное теменью. И лишь одинокая фигура человека на его фоне.

Оставив Анри одного, Андрей заставил все же свое тело передвигаться в направлении дома. На улице уже было темно. Небо затягивалось тучами и веяло сыростью. Этой картине придавал контраст свет уличных фонарей. Свет был миром, тучи же вот-вот раздавят его под своей тяжестью. Это не походило на освещение из его времени, мягко проникающего отовсюду и в любые закоулки. Даже внутри здания Университета было привычное освещение, чтобы адаптация переселенцев не проходила слишком резко. Не было понятно, откуда исходит свет. Стены являются его источником, но они уже не важны для Андрея. Ему было интересно наблюдать контрастность современного освещения. Психолог говорил, что это временно, вполне возможно, что так он отвлекается от своих проблем с адаптацией. Меланхолия коснулась всего персонала Института, поэтому психологическая служба наблюдала непосредственно за самыми тяжелыми случаями. Андрей же прошел краткий курс психотерапии. Он с неделю пробыл в кабинете лицом к лицу с человеком в белом, управлявшим воздетым на голову Андрея устройством. Доброжелательный на вид психолог задавал ему вопросы, вставлял иногда короткие ремарки, второй же человек в белом внимательно следил за показаниями устройства. Он видел вживую страхи и переживания Андрея. Ему даже после показали видеозапись его собственных переживаний. Наблюдать что-то свое не у себя в голове — это странно.

— Это вы, — заявили с гордостью ему.

— Да, не сомневаюсь, — ответил Андрей.

Они с легкостью могли видеть не только то, что он видел, но и то, что не замечал при всем желании. Этим-то они и манипулировали. Через неделю он снова был оператором. Но картинка его мыслей теперь не давала ему покоя. Может, боль была не в том, что он не замечал чего-то, а в том, что не замечал именно этого? После того, как он увидел свои мысли на экране, тот понял, что его мысли можно прочесть, проанализировать, исправить, повторить. Именно этот опыт взора на свои мысли буквально со стороны и возымели эффект, а не манипуляции с самими мыслями. Есть ли смысл его самого повторять, если копия будет просто копией, пускай и крайне удачной? Он же знает, что это копия.

Свет падал на асфальт, на траву, деревья, здания, машины, отражался, компоновался в картину посреди темного, необозримого океана. Он движется и не движется одновременно. В его ногах не усталость, а земное тяготение.

Его дом был неподалеку от здания Института, вблизи которого проживали все сотрудники, но так, чтобы можно было общаться еще и с местными. Сотрудники и местные мало понимали друг друга, так как их языки были на разных ступенях развития. Первые употребляли много иностранных слов в своей речи, из-за чего последние просто принимали их за чужеземцев. Это обеспечивало простую легенду, которой придерживались все сотрудники Института. Однако, цель данного взаимодействия была не ради самого общения. Общение было ради будущего всех. Программу Исхода одобрили сразу после того, как на заседании приняли ужасную правду действительности, что они не знают, что такое Темнота, в то время как та пожирает реальность. Побег одобрили единогласно, хоть и с болью на душе. Планомерное перемещение в далекое прошлое началось через две недели после заседания экстренной комиссии. Институт перенесли так далеко от родного времени, насколько позволяла технология струнного устройства Стокума. Да и в более глубоком продвижении в историю не было смысла. Это в любом случае идеальное время для программы Исхода, так как она предполагала длительное выполнение. Целые поколения будут жить и работать в Институте, стремясь решить проблему Темноты. Уже сейчас никто не строит оптимистических целей по поводу Исхода. Все, должно быть, уже поняли горькую правду, что они здесь и умрут. Даже наивные изречения по поводу способностей Анри — пыль на ветру. Она скоро развеется, оставив после себя широкое поле деятельности для психологической службы.