Дмитрий Заваров
Эхо войны
Глава 1
4 октября 1943 года. Позиции 1078-го стрелкового полка 322-й стрелковой дивизии
Дверь «Студебеккера» распахнулась с каким-то театральным скрипом. В прокуренную кабину, словно поджидал этот момент, сразу же ворвался пахнущий осенней сыростью ветер, ударил в лицо, сорвал с самокрутки несколько крупных оранжевых искр.
Я нащупал ногой невидимую в темноте подножку, встал на нее, машинально похлопал себя по карманам — все ли на месте, подтянул планшет.
Темень стояла хоть глаз выколи. Только за еле различимой гребенкой леса облака подсвечивались холодными, мерцающими отблесками — видимо, от осветительных ракет.
— А это точно 78-й?
— Вторую неделю тут мотаюсь!
Тень шофера качнулась в полумраке кабины, и вдруг перед капотом вспыхнули два синеватых световых конуса, стала видна разъезженная, усыпанная кляксами жирной грязи дорога, от которой в сторону леса отпочковывался совсем уж убитый проселок с глубокими, залитыми водой колеями. Перед поворотом стояла струганая слега с раскисшим фанерным указателем: «Хозяйство Казначеева». Фары так же резко погасли, и ночь снова залепила глаза.
— Тут с полкилометра, не больше, — обнадежил водитель.
— Ну ладно тогда. Бывай, что ли?
— Табачку бы отсыпали, товарищ лейтенант. — На силуэте головы блеснула полоска зубов.
— Держи.
Я кинул на сиденье почти полную пачку госпитальной махорки — все равно не могу ее, проклятую, курить. Подцепив вещмешок, спрыгнул на землю, хлопнул дверью. Водитель рванул с места — подпрыгивая в ночи, замигали светлячки стоп-сигналов и, метнувшись влево, исчезли. Едко-ароматное облачко бензиновой гари растеклось над невидимой дорогой. В наступившей тишине явственно проступили осторожные, вкрадчивые звуки: шум ветра в траве, шелест листвы, далекие удары артиллерии. Я в две затяжки добил вонючую самокрутку и посмотрел на часы: светящиеся стрелки показывали ровно полвторого.
Дождь закончился, когда выезжали со станции, однако воздух все еще был густо пропитан влагой. Из-за горизонта, совсем у края, показалась яркая звезда — ракета, — будто выглянула из озорства. И тут же нырнула обратно, оставив после себя бледное пятно зарева.
Километра два — прикинул я расстояние до передовой. Включил фонарик и, обходя заполненные водой выбоины, двинулся в сторону леса. Как только дорога нырнула в березняк, наполненный шорохом падающих капель, путь перегородили две комковатые тени: бойцы в плащ-палатках, за их спинами, на обочине, виднелось что-то типа грубо сколоченного навеса с лавочкой и столиком. По глазам полоснул луч, заставив зажмуриться.
Предвосхищая вопрос, я было полез за документами, но, заметив, как один нервно дернул стволом ППШ, замер. «Бдительность!» — прозвучал в голове свирепый голос майора Кузуба. Пристрелят еще, стражи рубежей…
— Предъявите документы! — обратился тот, что постарше, с вислыми усами.
Вот теперь можно. Который помоложе, совсем салага еще, все так же грозно выставив ствол, внимательно следил за моей рукой. И под этим взглядом я плавно извлек из кармана гимнастерки удостоверение. Луч фонаря переместился на документ, и я с облегчением проморгался.
— Аптамат поправь, служивый, — посоветовал молодому.
Шмыгнув носом, парень сделал вид, что это к нему не относится. Усатый старшина скрупулезно рассматривал удостоверение. Впрочем, в движениях его уже появились нотки почтения. Ну да: лейтенант Зуев Алексей Семенович, Смерш.
— Убери, — буркнул усатый напарнику.
Автоматный ствол нырнул в темноту. Паренек снова шмыгнул носом.
— Где особый отдел, ребята? — поинтересовался я, принимая удостоверение от козырнувшего старшины.
— Так что сейчас до полянки и направо, вдоль опушки. Там спросите. Только фонарь выключите, запрещено в ночное время.
Сообщив это, усатый устало козырнул и пошагал к навесу. Чуть поколебавшись, молодой автоматчик двинулся следом. Я услышал, как он с плеском оступился в колею и неумело выругался. «Бдительность!» — мысленно рявкнул я в сутулую спину героя. Можно было бы и вслух, но существовала вероятность, что этот «бывалый» фронтовик непроизвольно начнет стрелять. Отойдя метров на пятьдесят, я снова включил фонарь: по такой темноте пусть сами ходят на ощупь.
Искать ничего не понадобилось. Первым, кто встретился мне на наполненной еле видной ночной жизнью поляне, был сам шеф, полковник Мощин: его долговязую сгорбленную фигуру нельзя было не узнать даже в вязкой осенней темноте.
То, что у Мощина чутье — о том знали в отделе все. Серега Фрязин на полном серьезе рассказывал, что шеф умеет читать мысли, причем даже по-немецки. Я в эти антинаучные заявления, конечно, не верил, но факт был налицо: в который раз уже полковник умудряется оказываться в нужном месте в нужное время.
— Здравия желаю, вашество! — язвительно произнес шеф.
— Рад стараться! — Я пожал плечами.
Пауза затягивалась. Откуда-то тянуло сладковатым березовым дымом, но костра нигде не было видно. Я не выдержал первый:
— А как еще я мог добраться, Федор Степаныч? На такси денег не выделили.
— Ладно, путешественник, пошли, — смилостивился Мощин. — Фонарь гаси, у нас тут с маскировкой строго. Бомбят. Как плечо? — поинтересовался он, уже развернувшись.
— Нормально.
— А вещмешок почему слева?
Я только хмыкнул и поспешил следом. Сейчас было сложно прикинуть размеры поляны, но, судя по всему, места хватало. В темноте чувствовалось присутствие большого количества деятельного народа: чавкали шаги, слышались обрывки разговоров, то тут, то там ночь протыкали багровые точки сигарет. Полковник споро шагал по тропинке вдоль опушки — под сенью деревьев виднелись угловатые силуэты, срывающиеся капли выбивали неритмичную дробь на жести автомобильных крыш, глухо шлепали по дереву. Однажды на нас пахнуло ароматом гречневой каши с мясом, пустой желудок отозвался надеждой, но полевую кухню разглядеть не удалось, хотя звон посуды раздавался совсем рядом, за густой порослью орешника.
Размечтавшись об ужине, я еле углядел, как сутулая тень Мощина нырнула в темнеющий проход меж деревьев. Метнулся следом и чуть не наскочил на шефа: полковник остановился у невысокого ограждения из березовых слег. В земле невнятно просматривалась широкая щель входа в землянку.
Шеф схватился за поручень, но тут же замер, прислушиваясь. Впереди, за лесом, несколько раз ухнули зенитки, истерично протарахтел пулемет. И все затихло. А спустя пару секунд заострившийся слух вычленил в шуме шелестящей листвы нарастающий тугой гул. Фигура полковника выпрямилась и застыла с задранной головой. Самолеты шли достаточно высоко, судя по всему — несколько звеньев.
— «Хенкели», — уверенно заявил Мощин.
Я не стал спорить. К тому же, откровенно говоря, по звуку различать немецкие самолеты не научился. Было у меня подозрение, что и товарищ полковник в этом не силен…
Попав на фронт, шеф как-то быстро вошел в роль бывалого вояки: с удовольствием носил форму, усиленно обрастал привычками и манерами кадрового военного. Получалось у него это не всегда аутентично, но пусть уж — как говорится, чем бы дитя ни тешилось.
А землянка вопреки ожиданию оказалась довольно-таки уютной. Бревенчатый потолок был достаточно высок даже для долговязого полковника, аккуратно подогнанные доски прикрывали стены, делая помещение похожим на баню. Впечатление портил только утоптанный глиняный пол. У дальней стены торцом стоял импровизированный стол, собранный из снарядных ящиков, за отгороженным плащ-палаткой углом виднелся край походной кровати. Слева от входа, возле заставленного посудой ящика, сидел, нет, точнее — возвышался Сема… а если совсем точно: ординарец и водитель полковника Мощина сержант Тимохин Семен Федорович. При свете «летучей мыши» подшивал воротник гимнастерки. Его широкое конопатое лицо расплылось в радостной улыбке, отчего стало еще шире. Хороший человек Сема, отзывчивый, метра под два ростом, косая сажень в плечах, ну а мозгов много ординарцу не надо, чай, не следователь по особо важным делам.
— Леха! — радостно выкрикнул Сема.
Он вскочил и даже будто бы сделал попытку обнять меня, отчего я невольно отшатнулся: попасть в лапы этого медведя… Плечо еще болело, как правильно догадался товарищ шеф.
— Семен! — одернул его Мощин. — Сходи на кухню… полевую кухню. Сгоноши поесть. И кипятка там организуй. Быстро.
— Есть, — щелкнул каблуками Тимохин.
Сема ухватил со стола два котелка, мимоходом с хрустом пожал своей лопатой мою бедную руку и выскочил наружу.
— Будто не в армии, а на завалинке, — проворчал полковник. — Стыдно перед офицерами.
Он прибавил фитиль в лампе и перенес ее на свой стол. Я огляделся, скинул в угол вещмешок, повесил на стену сырой плащ и уселся напротив Мощина, осторожно сдвинув в сторону папку с документами.
— Шикарная землянка. — Я решил подбодрить шефа.
— В наследство досталась, от местного особиста. Твой друг майор Краснов приютил по-братски, а сам счел целесообразным перебраться поближе к штабу дивизии.
Мощин закурил. Я демонстративно достал запечатанную пачку махорки и, положив на стол, попытался оторвать полоску бумаги от газеты.
