— Да, все ясно. А теперь, давайте я с ней побеседую. Мария Андреевна, здравствуйте, что вас беспокоит? Жалобы есть?

— А чтой-то вы выспрашиваете? — возмущенно спросила больная. — Чего вам надо?

— Мария Андреевна, я — врач и хочу вам помочь. Вас что-то беспокоит?

— У меня голова болит, и не ем ничего, ноги совсем не ходят. Помогите, пожалуйста!

— Обязательно поможем, полечим вас. А где вы сейчас находитесь?

Больная огляделась вокруг и ответила, как само собой разумеющееся:

— На автовокзале. Мы в деревню поехали.

— Понятно. А сколько вам лет?

— Ровно пятьдесят. Недавно юбилей отметила!

— Хорошо, а какой сейчас год?

— Август?

— Нет, сейчас сентябрь к концу подходит. А год какой?

— Две тысячи девятьсот четвертый.

— Ну а свой домашний адрес помните?

— Ой, да что-то забыла…

Скорее всего, у Марии Андреевны сосудистая деменция. Почему «скорее всего», а не точно? Сейчас расскажу, но, прежде всего, нужно разобраться с терминологией. Вообще, деменция — это приобретенное слабоумие. Некоторые спрашивают: «Чем отличается деменция от болезни Альцгеймера?». Так вот, просто деменция, без добавления слова «сосудистая», представляет собой лишь одну из составляющих болезни Альцгеймера. А вот сосудистая деменция в МКБ 10 вынесена в отдельную рубрику и включает шесть заболеваний, являющихся нозологическими единицами. Проще говоря, это самостоятельные заболевания, а не отдельно взятые симптомы. Игорь Владимирович из этих шести разновидностей выбрал F01.9, то есть не уточненную. И правильно сделал, поскольку больной не назначалась нейровизуализация — методы исследования головного мозга, позволяющие в наглядной форме отобразить особенности его структуры и функционирования. Сюда относятся, прежде всего, общеизвестные КТ или МРТ. Ну а теперь, что касается ее отличий от болезни Альцгеймера, то их лучше искать в результатах упомянутых КТ или МРТ. Так точнее будет.

Почему я больше склоняюсь к сосудистой деменции у Марии Андреевны? Да из-за того самого «ступенчатого» течения болезни. Помните, как сказал Игорь Владимирович? «То ухудшится, то улучшится». Болезнь Альцгеймера так не протекает. Без лечения, при ней не бывает заметных улучшений. Что касается прогноза, то, как ни странно, для психики Марии Андреевны еще не все потеряно. Ведь сосудистая деменция под влиянием лечения может регрессировать. Нет, конечно же, человек уже не станет прежним, однако сможет вновь ориентироваться, хотя бы, в повседневных бытовых вопросах.

Следующим вызовом был психоз у женщины семидесяти двух лет в пульмонологическом отделении одной из городских больниц.

Немолодой усталый врач рассказал:

— Она уж не первый раз к нам поступает с ХОБЛ [ХОБЛ — хроническая обструктивная болезнь легких.]. Все время нормальная была, адекватная, вроде как непьющая. А сегодня вдруг психозище выдала совершенно непонятный. Начала по всему отделению бегать, потом в мужскую палату пришла и легла на койку. Больной попытался ее прогнать, а она его <на фиг> послала и пригрозила полицию вызвать. Так там и уснула, уж не стали ее будить до вашего приезда. Как говорится, не буди лихо…

Несмотря на наши усилия, больная не просыпалась. Да и немудрено, потому что это был не сон, а кома. Точнее сказать, кома I–II. Измерили глюкозу — нормальная, да и диабета в анамнезе нет. Интоксикация, травма, ТЭЛА [ТЭЛА — тромбоэмболия легочной артерии.], исключаются. На ЭКГ ничего жизнеугрожающего. Значит, что остается? Конечно же, ОНМК [ОНМК — острое нарушение мозгового кровообращения.], а в общепонятной терминологии — инсульт! И психические нарушения с ним прекрасно сочетаются [Мои слова о том, что психические нарушения прекрасно сочетаются с инсультом, не следует воспринимать как обязательность психозов при инсультах. Разумеется, такой обязаловки нет. Просто психические расстройства при ОНМК, не являются чем-то необычным и удивительным.]. Оказали мы помощь по стандарту и в нейрососудистое отделение свезли. Ну а там, на КТ, мой диагноз полностью подтвердился.

Вот и обед разрешили. В этот раз, на Центре кроме нас, были еще две бригады. Ну что ж, скажем так, негусто. Ну и точно, не то, что полежать, даже подымить толком не успел после обеда. Поедем на психоз к девушке двадцати трех лет.

Мама больной встретила нас таким отчаянным плачем с причитаниями, будто что-то непоправимо-трагическое произошло:

— Ой, опяяять! Опять Мариночку в больницу придется везтиии! Опять у нее психоооз!

— Так, перестаньте, пожалуйста! Что вы ее как покойницу оплакиваете?

— Да ведь опяяять!

— И что «опять»? Жизнь кончилась, что ли? Ну-ка, прекращайте сейчас же и давайте разговаривать по-человечески! Что у нее случилось? Давайте по порядку.

— Она в прошлом году в ноябре лежала. Но тогда депрессия была, ее тоска так накрыла, что она прямо в овощ превратилась. Говорила, что ей уже все равно, потому что ее к смерти приговорили. Потом три месяца отлежала, вышла совершенно нормальная, как будто и не болела. Ей велели в ПНД прийти, а мы подумали, зачем? У нее все прошло, зачем таблетками-то травиться? Ведь они же одно лечат, другое калечат! А с августа все опять началось. Стала всякую дурь нести про то, что она родственница Ванги, что она может будущее предсказывать. В общем, фиг поймешь. А сегодня утром утащила мою карту, там было сорок шесть тысяч, и почти на все деньги накупила дорогущей косметики! Короче, идите, она вам сейчас все сама расскажет.

— Да понятно, что расскажет. Вот только непонятно, чего вы выжидали, зачем время тянули?

— Зачем… Думала, что подурит, перебесится, и все пройдет.

Худенькая, невысокая, с черными растрепанными волосами, в черной футболке и черным маникюром, она с ногами сидела на кровати. Весь ее вид говорил о том, что она вела доверительный диалог с кем-то близким, а мы, к великой досаде, им помешали.

— Ой, ну что вам надо-то? — недовольно спросила она. — Вас мать что ли вызвала?

— Марина, сейчас мы все расскажем. Давайте пообщаемся.

— Ну давайте! — с неожиданной готовностью ответила она. — Только я не Марина, а Огненный Водолей. Я родственница Ванги и поэтому у меня такой же, как у нее, дар ясновидения. Но я во многом ее превзошла!

— Извините, перебью, а почему вы решили, что Ванга — ваша родня?

— Ну я же родилась тридцать первого января, так же, как и Ванга.

— Да, если так, то конечно. И в чем же выражается ваш дар ясновидения?

— О, много в чем! Например, я же знала, что вы приедете, и меня в психушку повезете. Но это все мелочи, ерунда. Все самое главное будет в моей книге. Она однозначно станет мировым бестселлером! Обо мне вся планета узнает, потому что я не просто родственница, а реинкарнация Ванги! Меня выбрали высшие силы, они мне великие мысли дают и, вообще, ведут меня. Но для начала я должна уничтожить троих человек.

— Так, а вот с этого момента, давайте поподробнее. Во-первых, как уничтожить? Физически?

— Ну само собой, физически! Мне еще не сказали, кого конкретно. Так что пока подожду.

— Все понятно. Давайте-ка, Марина, вы в больнице подождете этих указаний!

— Ладно, все, я поняла. Дура я, что вам это сказала!

Свезли мы Марину в психиатрический стационар с дежурным диагнозом «галлюцинаторно-параноидный синдром». Хотя, я был больше склонен к синдрому Кандинского-Клерамбо. Если охарактеризовать его попроще, это не только бред и псевдогаллюцинации, но и чувство «сделанности», неестественности своих мыслей и поведения. Ведь Марина сказала, что ею движут некие «высшие силы», с которыми у нее есть ментальная связь. А фундаментом, на котором выстроился этот синдром, судя по всему, было шизоаффективное расстройство. Напомню, что это заболевание представляет собой своего рода гибрид шизофрении с аффективными нарушениями. А Марины аффекты были выраженными: в прошлом эпизоде — депрессивный, в нынешнем — маниакальный. Ну а за столь яркий развернутый бред нужно благодарить Маринину маму. Ведь именно она, вместо того, чтобы сразу забить тревогу, столько времени выжидала непонятно чего. Да и вообще бы не озаботилась, если б Марина деньги не истратила. Но в любом случае, обнадеживает одно: шизоаффективное расстройство, в отличие от шизофрении, не вызывает личностного дефекта.

Так, вот и следующий вызов: психоз у сорокасемилетнего мужчины.

Подъехали к весьма обветшавшему частному дому с облупившейся зеленой краской и некогда красивейшими наличниками. На внешности встретившей нас мамы больного явственно отображался тяжкий крест, который она вынуждена нести всю свою жизнь.

— Опять у него белая горячка. Перед этим весной была, еле вы́ходили тогда. Ой, чувствую, мы на будущий год вообще без огорода останемся. Ведь у меня же рак кишечника, в двадцатом году вырезали и потом сразу вторую группу дали. Мне вообще напрягаться нельзя, а куда деваться-то? Ведь мы живем вдвоем на мою пенсию. А от него какой толк? Он месяц поработает, а потом опять в запой! Идите, сами ищите, где он куролесит. А мне уже надоело все…

Высокий нескладный мужчина в потрепанных штанах и рубахе, не стал дожидаться собственных поисков и сам к нам вышел:

— Идемте, идемте, сейчас я вам покажу, чего творится! — призывно махнул он рукой и привел нас к лазу на чердак. — Давайте, я первый, а вы за мной!

— Нет, Саша, мы никуда не полезем. У нас есть специальная бригада лазунов, мы их потом вызовем. Ты нам просто на словах объясни, что случилось?

— Ладно, короче, три каких-то бабы с детьми к нам забрались. Дети прям маленькие совсем, года по три, наверное. И они теперь ныкаются, по переменке, то на чердаке, то в подполе! Никак я их не выловлю! Хм, дык вы не полицейские, что ли? — обескураженно спросил он, и на лице его проступила обида, будто у ребенка, жестоко обманутого взрослыми.