Дать определение империи непросто, поскольку это нечеткое понятие. Империи существовали с древних времен и принимали множество форм. Отдельные империи были по определению многонациональны, а их территории часто управлялись по-разному. Великие империи существовали веками, нередко претерпевая коренные изменения. Практически невозможно найти несколько слов для точного описания неотъемлемых характеристик этого многогранного калейдоскопа. Вероятно, какое бы определение ни было сформулировано, — если только оно не настолько общее, чтобы не нести никакой пользы, — оно будет соответствовать каким-то империям и некоторым их особенностям лучше, чем другим. Картина такова, даже когда мы остаемся в рамках структуры и анализа. Если же погружаться в мысли монархов и мир воображения, ситуация усложняется. Хотя я, пожалуй, принадлежу к наименее склонным к постмодернизму историкам, порой мне кажется, что империи необходимо не только описывать словами, но также видеть, чувствовать и визуализировать. На мой взгляд, сущность империи лучше всего постигается, когда сидишь и смотришь на Золотой Рог в Стамбуле или стоишь на ступенях Храма Неба в Пекине, где китайские императоры ежегодно совершали огромные жертвоприношения. В такой обстановке сложно не ощущать силу, величие, уверенность и красоту императорской монархии, а также дух истории и судьбы, подпитывающий великие империи. В более прозаическом ключе отмечу, что одна из причин, по которым жизнеописания играют в этой книге важную роль, заключается в том, что им удается вызвать у нас сопереживание, пробудить наше воображение и разбередить наши чувства, в то время как никакой анализ политических структур никогда с этим не справится.

Тем не менее читателям этой книги непременно нужно понимать, что я включаю и не включаю в определение империи. Для начала имеет смысл изучить ключевые сходства и различия между империями, о которых здесь идет речь. Это также позволит нам составить представление о том, в каком контексте правили разные императоры. В большей части современного мира слово “империя” связывается прежде всего с историей европейских трансокеанских империй, которые начали завоевание мира в конце XV века. Покорение Америки европейцами, которые присвоили и приспособили целое полушарие под нужды европейской власти ради процветания своих держав, со временем преобразило глобальную геополитику. В 1500 году Европа занимала третье место в рейтинге мировых цивилизаций, значительно уступая своим конкурентам. За лидерство боролись Китай и исламский мир. Католическая Европа была зажата между степными кочевниками на востоке и исламскими империями на юге. В конце XV века развитие мореходных технологий открыло западным европейцам океаны. По ним можно было прокладывать более широкие и гладкие пути, чем по степям. Благодаря этому европейцы смогли нападать на куда более слабые и совершенно неподготовленные народы Америки и экспроприировать ресурсы двух огромных континентов при минимальных, по меркам большинства имперских завоеваний, затратах. Впервые американское серебро обеспечило европейцев тем, чего отчаянно желали китайцы и индусы. Беспрецедентное перемещение по Атлантическому океану рабочей силы (очень часто — рабов из Африки) в одном направлении и плантационной продукции — в другом запустило процесс, превративший Атлантический мир в центр мировой экономики, которая постепенно становилась все более интегрированной.

В этой книге мы начнем знакомство с европейскими трансокеанскими империями с портрета их первого императора — Карла V из австрийской династии Габсбургов. Для Карла и его сына, короля Испании Филиппа II, империя в Новом Свете была в первую очередь дойной коровой: из нее можно было вытягивать ресурсы, необходимые для того, чтобы установить в Европе гегемонию своей династии и контрреформационного католичества. Соперники Габсбургов опасались расширения их влияния, и это подталкивало их к созданию собственных трансокеанских империй. До конца XVII века величайшие евразийские империи еще могли конкурировать с европейцами. В 1700 году Османская империя по-прежнему тягалась с Габсбургской и превосходила Российскую. Все европейцы с почтением относились к величию и мощи могольских падишахов и цинских императоров. В XVIII веке баланс сил существенно сдвинулся в сторону Европы. К 1800 году британцы завоевали большую часть бывшей империи Великих Моголов, а относительное влияние Османов резко пошло на спад. Британия не смогла бы одолеть Наполеона, если бы империя и трансокеанская торговля не приносили ей огромные прибыли. Эта история рассказывается в конце главы XV На протяжении основной части XIX века все больше влияния в мире получали европейские империи, самыми могущественными из которых были Британская, Российская и Германская. Им посвящена последняя и самая длинная глава этой книги.

В европейских трансокеанских империях различия между метрополией и колониальной периферией были очевидны. Различались их географическое положение и расовый состав, а также стремительно увеличивался разрыв в уровне благосостояния. К 1900 году возникло и явное различие между народами метрополии, которые часто имели статус полноправных граждан, и “цветным” населением колоний. Колонии белых поселенцев представляли собой величайший в истории пример этнических чисток, экспроприации ресурсов, а порой и уничтожения коренных народов завоевателями. Такие империи прекрасно соответствовали определению империи как образования, которое осуществляет политическое завоевание, экономическую эксплуатацию и культурное подчинение периферийных народов государству и народу метрополии. В разной степени это определение подходит и для других империй, которые упоминаются в этой книге31.

На протяжении примерно двух тысячелетий до 1500 года европейская геополитика главным образом определялась военным превосходством воинственных кочевников над оседлыми народами. Бескрайние степи, которые простираются в Северной Евразии от Венгрии до Маньчжурии, были самым большим на Земле пристанищем кочевников. Полупустыни Аравии и Северной Африки представляли собой более скромную, но тоже солидную базу кочевой военной мощи. Большая часть евразийской истории определялась тем, насколько близко к кочевникам проживал оседлый народ. Значительная часть Евразии пребывала в зоне их досягаемости. Западная Европа, Юго-Восточная Азия и Япония — нет. О кочевых империях и династиях рассказывается в главе VII. Династии Османов (глава XI), Великих Моголов (глава XII) и маньчжуров Цин (глава XIII) происходили из степей и прилегающих к ним территорий. Их империи имели много общего с европейскими трансокеанскими. Они возникли в результате завоеваний и подпитывались стремлением правителей к эксплуатации покоренных народов и земель. Однако по ряду ключевых аспектов они отличались от европейских заокеанских империй. Порой завоеватели даже считали, что в культурном отношении занимают более низкое положение, чем оседлые цивилизации, которыми они правили. В крайнем проявлении в империях такого типа наблюдались ассимиляция и последующее исчезновение народа-завоевателя32.

Слово “империя” происходит от латинского imperium. В представлении европейцев Римская империя была образцовой, и многие европейские державы раннего Нового времени равнялись на нее. По ключевым параметрам ранняя Римская империя напоминала более поздние европейские. Римляне были сформированной нацией, которая покорила множество других народов. Эти завоевания принесли огромное богатство римским элитам. Даже рядовые римляне получали щедрую продовольственную помощь благодаря эксплуатации завоеванных территорий. Римляне могли быть исключительно жестоки и иногда доходили практически до геноцида в практике покорения и подавления врагов. Римские граждане и нелатинские завоеванные народы имели совершенно разные права. Однако за несколько веков в Римской империи произошли радикальные перемены. Прежде всего, римляне демонстрировали редкую готовность не только даровать гражданство покоренным народам, но и позволять местным элитам вливаться в столичную имперскую аристократию. В 212 году н. э. почти все, кто не был рабом, получили римское гражданство. К III веку сенаторы и императоры в большинстве своем уже не были не только римлянами, но и итальянцами. По крайней мере на уровне элит возникла консолидированная имперская нация, которую с середины IV века все чаще называли Романией. Если бы Римская империя выстояла, можно было бы ожидать, что ее эволюция пошла бы примерно по такому же пути, как эволюция Китая, где элиты со временем воспитали этнонациональное самосознание в ханьских народных массах. Но в действительности Римская империя начала сжиматься под натиском внешних захватчиков. В V веке она потеряла свои западные провинции, а затем в VII веке — более значимые провинции в Африке и Леванте. Тем не менее поздняя Римская империя (которую обычно называют Византийской) существовала еще сотни лет. Она причисляла себя к империям и гордилась своим римским имперским наследием. Но Энтони Калделлис, один из ведущих историков византийской эпохи, считает ее вовсе не многонациональной империей раннеримского или позднеевропейского образца, а крупным, но скорее гомогенным политическим образованием, которое называлось империей просто потому, что правитель, стоящий у него во главе, предпочитал титул “император”33.