Если речь идет об афроамериканцах или американцах карибского происхождения, таких как я, то для них также существует стигма относительно обращения к психологу. Для людей моего происхождения выложить свой багаж перед каким-то случайным человеком равносильно богохульству или поношению. В моей семье люди предпочтут помогать себе сами, чем говорить с кем-то о пережитой травме. В статье для журнала Psychology Today доктор Моника Т. Уильямс из Колумбийского университета цитирует исследование 2008 года, опубликованное в Journal of Health Care for the Poor and Undeserved: «Среди чернокожих… более трети чувствуют, что легкая депрессия или тревога будут считаться «дурью» в их социальных кругах. Попытка поговорить о своих проблемах с посторонним (к примеру, с психологом) может быть воспринята как демонстрация «грязного белья». И более четверти чувствуют, что обсуждение психического нездоровья не будет считаться правильным в их семье» [Williams, Monnica T. PhD. (Nov. 2, 2011). Why African Americans Avoid Psychotherapy. Psychology Today. In this article, Williams quotes from: Alvidrez, J., Snowden, L. R., and Kaiser, D. M. (2008). The Experience of Stigma among Black Mental Health Consumers. Journal of Health Care for the Poor and Underserved, 19, 874–893. Retrieved from https://www.psychologytoday.com/us/blog/culturally-speaking/201111/why-african-americans-avoid-psychotherapy].

Я действительно связана с моей семьей. Мой папа — мой чемпион, моя надежная скала. Но до сих пор, если я плачу, когда говорю с ним по телефону, папа всегда просит, чтобы я повесила трубку, взяла себя в руки и позвонила ему после того, когда буду владеть своими чувствами. Если что-то случается в нашей семье, у нас существует негласное правило: об этом не говорить. Я всегда была бунтаркой и решила не следовать этому правилу, когда в моей жизни случился кризис. Я проучилась полтора года в университете. Весной 2011 года мой тогдашний жених приехал в Нью-Йорк из Огайо, чтобы провести со мной уик-энд. Мы встретились в колледже, были в отношениях два года. Мы любили друг друга. И он меня изнасиловал.

Уик-энд моего изнасилования начался и закончился одеждой. Я знала, что мой жених приедет из Огайо в субботу, поэтому для ужина тем вечером я выбрала мое любимое маленькое черное платье. Между нами намечался разрыв, и это терзало меня, хотя я старалась гнать от себя эти мысли.

Я училась в университете, работала в различных областях. Мой жених продолжал жить в Огайо, работал официантом в ресторане, предположительно копил деньги, чтобы жить со мной в Нью-Йорке после того, как мы поженимся. По крайней мере, таким был мой план.

Даже когда я демонстрировала модели на подиуме и ходила на кастинги, меня никогда не привлекали развлечения из серии «модели и выпивка», которые засосали и выплюнули очень многих девушек, с которыми я знакомилась за кулисами.

У меня все было иначе. «Я не могу сегодня, у меня завтра занятия» — такой была моя отговорка, чтобы вернуться домой и остаться наедине с собой, интровертом. Это был мой путь. И я видела, что он ведет только в одном направлении — вверх. Я уже все представила и каждый день повторяла мою фантазию словно мантру. Я даже проиллюстрировала мои цели на доске настроения: я буду жить на Манхэттене, выйду замуж за моего возлюбленного, у нас будут дети и собака. У меня будет потрясающая карьера психолога с частной практикой. Свободное время я посвящала планированию моей свадьбы. Моей свадьбы, не нашей. Вот так я застряла в видении того, как должна складываться моя жизнь. У моего возлюбленного была роль — жених на свадебном торте на странице в Pinterest. Знала ли я его как следует? Во всяком случае, мне в голову не могло прийти, что мой партнер совершит преступление по отношению ко мне.

Он приехал во второй половине дня. Когда мы шли в ресторан неподалеку от моей квартиры в центре города, я была на седьмом небе от счастья. У меня в голове крутились идеи приглашений, я сравнивала приемы, обсуждала сочетания цветов, говорила о подружках невесты. Я скороговоркой выпаливала это между кусками еды. Он выглядел равнодушным и далеким. И выпил больше обычного, но. мы же праздновали. Я радовалась, а ему как будто было скучно. «Но он никогда не был особенно разговорчивым», — говорила я себе. И все же пыталась понять, как между нами возникла настолько очевидная стена. Оглядываясь назад, я думаю, что слишком увлеклась погоней за моим будущим и забыла признать мое настоящее.

Между нами все уже было кончено. В эссе о женщинах и силе для New York Magazine автор Линди Уэст написала: «Женщины вынуждены подчинять собственные нужды интересам других людей и пытаться сделать так, чтобы у всех все было хорошо, эмоционально и практически. И в результате женщины забывают о том, что в приоритете их собственная безопасность и даже их самосознание» [West, Lindy. (Oct. 17, 2018). People Really Don’t Like It When You Say It’s Okay to Be Fat, Notes Lindy West. The Cut. From the New York Magazine essay series called Powerful Women Talk About Power. Retrieved from https://www.thecut.com/2018/10/women-and-power-chapter-three.html#lindy-west]. В тот момент я этого не понимала. Но теперь я с ней согласна. Теперь я знаю, как ощущается собственное бессилие.

Когда в тот вечер мы вернулись домой, я больше не могла выносить напряжение. Эмоции зашкалили, и я спросила у него, что происходит. Он вышел из себя, что было совершенно на него не похоже. В моей голове зазвенел колокольчик тревоги. Почему он не говорит мне напрямик, что его беспокоит? Я почти ощущала странное сочетание неуверенности, тревоги и раздражения. У нас была своя история, у нас несколько лет были теплые близкие отношения. Позднее в тот вечер он захотел секса, я отказалась, пока мы не поговорим. В своей книге «Подарок страха: сигналы выживания, которые защищают нас от насилия» (The Gift of Fear: Survival Signals That Protect Us from Violence) эксперт по безопасности Гэвин де Беккер пишет: «…когда речь идет об опасности, интуиция всегда права в двух отношениях: 1) Она всегда реагирует на что-то. 2) Она всегда действует в ваших интересах» [De Becker, Gavin. (1999). The Gift of Fear and Other Survival Signals that Protect Us From Violence. New York: Penguin Random House, 70.]. В тот вечер интуиция пыталась защитить меня от этого мужчины, которого я уже считала своим мужем. Я была совершенно сбита с толку. Моей интуиции не хватило. Мой жених изнасиловал меня. Мой лучший друг изнасиловал меня.

Я, изучающая психологию, адвокат психического здоровья, эмпат, стала жертвой. По данным Центра по контролю и профилактике заболевания США, «в течение жизни примерно 1 из 4 женщин и почти 1 из 10 мужчин испытали контактное сексуальное насилие, физическое насилие и/или преследование от интимного партнера» [This statistic comes from the Center for Disease Control, which offers a Fast Fact web page called “Preventing Intimate Partner Violence.” Retrieved from https://www.cdc.gov/violenceprevention/intimatepartnerviolence/fastfact.html]. Я вошла в эту статистику. Я потеряла сознание от шока, просто отключилась.

Ночью я пришла в себя, и мой жених начал просить прощения, говорить, что он сожалеет о том, что сделал. Он не отрицал случившегося, и во мне что-то щелкнуло. Я в панике выбежала из квартиры и позвонила родителям в Огайо. Они оба спросили меня, что я хочу сделать. Я им сказала, что не хочу подавать заявление в полицию, что хочу только закончить учебу и привыкнуть к жизни без жениха. Но на самом деле мне хотелось отмотать время назад. Я сердилась на себя. Как я могла не предвидеть эту ситуацию? Я была ошеломлена. Как мне соединить любовь с такой жестокостью? Я чувствовала себя одинокой. Кто поверит, что мой жених изнасиловал меня? Как я могла вызвать полицию и отправить еще одного чернокожего парня за решетку?

Я вернулась домой, выгнала его из моей квартиры и сказала, чтобы он никогда больше не возвращался. Не знаю, где я нашла силы для этого. Он молча собрал свои вещи и ушел. Спустя несколько часов в мою дверь постучали. Я подумала, что это он вернулся, но это была полиция кампуса.

Кто-то из моих родителей (я до сегодняшнего дня не знаю, кто именно — я не задавала вопросов) вызвал полицию, чтобы я написала заявление. Я сообщила детали двум офицерам. У меня было такое ощущение, что я парю вне моего тела. А потом, когда мой бывший жених уже ехал в автобусе обратно в Огайо, я официально отказалась давать делу ход. Как только полиция ушла, я сказала себе, чтобы буду жить дальше. Воскресенье я провела в постели, не ела, не принимала душ, почти не шевелилась. В понедельник утром я проснулась и открыла мой шкаф с одеждой.

Я выбрала платье в стиле 1950-х годов с облегающим лифом, напоминающее силуэт канонического платья Одри Хепберн от Живанши. Надела короткие перчатки и широкополую шляпу. Накрасилась. Взяла яркую губную помаду и гигантские серьги-перья ручной работы. Мне казалось, что, если я буду хорошо себя чувствовать в моей одежде, я просто буду хорошо себя чувствовать. Точка. В следующие месяцы я продолжала выбирать эффектные наряды, ходила на занятия в платьях. Другие студенты, носившие джинсы и футболки, косились на меня, но мне было все равно. Когда я утром одевалась, это был единственный светлый момент моего дня. Моя квартира стала мастерской, где у меня все было под контролем. Выбирая одежду и аксессуары, я могла снова почувствовать себя ребенком, вспомнить ощущение радости, игры. То, что некоторые могли бы назвать одеждой силы, я называла одеванием моей боли. С тех пор я думаю об этом как об одевании от сердца. Я знаю только одно: после изнасилования я цеплялась за одежду, как малыш цепляется за плюшевого мишку, как тонущий цепляется за спасательный плот.

Исследователи в колледже дизайна университета Миннесоты провели серию интервью, спрашивая жертв сексуального насилия, как они выбирали одежду после этого. Более половины изменили свой стиль. Некоторые одевались так, чтобы не привлекать внимания. Другие, наоборот, выбирали такую одежду, чтобы воплощать неукротимую силу [Johnson, Kim K. P., Jane E. Hegland, and Nancy A. Schofield. “Survivors of Rape: Functions and Implications of Dress in a Context of Coercive Power.” Appearance and Power. Ed. Kim K.P. Johnson and 330 Sharron J. Lennon. Oxford: Bloomsbury Academic, 1999. 11–32. Dress, Body, Culture. Bloomsbury Fashion Central.]. Это был мой случай. Годы спустя я нашла еще больше исследований с подробным описанием этого типа поведения. Я читала их с открытым ртом, как будто собственный дневник. В Школе бизнеса университета Квинсленда в Австралии преподаватель маркетинга доктор Аластер Томс выяснил, что женщины ассоциируют позитивные чувства с определенными предметами одежды, а негативные чувства — с другими на основании предыдущего эмоционального опыта и воспоминаний о том, как они носили эту одежду. Томс провел продолжительные интервью с 30 женщинами и пришел к выводу, что «выбор наряда соответствует настроению и является формой самовыражения, но мы также выяснили, что одежда используется для контроля или для маскировки эмоций» [Hartley, Jo. (2015, July 17). Fashion and mood: How clothes affect your emotions. Sydney Morning Herald. Retrieved from https://www.smh.com.au/lifestyle/fashion-and-mood-how-clothes-affect-your-emotions-20150717-giei1f.html]. Вот так. Это я и делала: контролировала, маскировала и пыталась трансформировать мои эмоции с помощью одежды. И это немного помогло. Действительно помогло.