Люк остановился у скамейки.

— Может, присядем?

— Давай, — согласилась я, хотя все мысли были только о еде.

Люк завел разговор об играющих в футбол мальчиках, и от тревоги кровь чуть быстрее побежала по моим венам. К тому времени родители мужа стали спрашивать, когда же мы заведем детей. И чем больше он старался отделаться от вопросов, тем сильнее становилось давление. Бывало, Люк жаловался — так сильно его раздражали родственники, но потом прекратил. Сначала я думала, что ему удалось до них достучаться и родители наконец научились уважать наше решение, ведь о нем было известно с самого начала, еще до того, как мы поженились.

Тогда ни один из нас не понимал, что родители не поверили в серьезность наших намерений. Похоже, мать Люка, Нэнси, решила, что именно я начну просить ребенка, и когда мы приезжали их навестить, заводила со мной об этом разговоры. Но я всегда их пресекала — решительно, настойчиво — нет и нет, не обсуждается. Я не поддалась, и тогда они вместе с мужем, Джо, принялись обрабатывать сына.

Сперва я испытала облегчение. Подумала, пусть они лучше Люку читают нотации о радостях деторождения, однако через какое-то время поняла, что их аргументы и давление начали влиять на него.

Люк стал указывать мне на детей вокруг, их родителей, чем они заняты, как общаются, комментировать все происходящее, стараясь вызвать у меня реакцию. Заводить разговоры о детях, об их воспитании, о том, как с ними справляются их родители. Как мне кажется, они довольны своими отпрысками? А их поведением? Нравится ли мне, как родители разговаривают с детьми, как позволяют тем себя вести?

Люк словно выуживал что-то из меня, забрасывая леску прямо в мое тело, в мозг, пытаясь понять, что попадется. Мне не нравилось, как он копается, ковыряется во мне своим острым крючком. Я думала так: если не буду отвечать всерьез, муж наконец сообразит, что ничего не добьется. Я верила: Люк меня не подведет.

Мы долго сидели на скамейке. Люк наблюдал, как дети играют в футбол, я смотрела на взрослых, что сидят на террасах ресторанов, потягивают вино и едят пасту. Я пыталась унять нарастающее внутри нехорошее предчувствие, но потом мимо прошла мать с привязанным к груди ребенком, затем другая — эта держала сразу двоих, по одному в каждой руке. Внезапно матери и младенцы оказались повсюду. Я закрыла глаза.

— Ты бы предпочла растить ребенка здесь или в Америке? — спросил Люк. — Ну то есть, если бы захотела родить малыша. Чисто теоретически.

Каждый раз, как он проделывал нечто подобное, эффект оказывался мгновенным: я полностью отключалась, забывала о том, как мы занимались любовью, чувства стирались, мне хотелось лишь выставить руки, ограждая себя от Люка. Неужели он не понимает, что отталкивает меня? Что лишь по этой причине мы редко занимаемся радостным полуденным сексом? Почему Люк не замечает, как от меня отдалился? Что он творит со мной — с нами?

Я покачала головой, но не выдала истинных мыслей.

Нет: я не хочу растить ребенка ни здесь, ни там, потому что вообще не хочу ребенка, и ты это знаешь, точка.

— Возможно, если бы мы переехали за город, все пошло бы по-другому… — продолжил Люк. — Было бы легче. Ну, знаешь, если бы мы жили в одном из городков вроде тех, где выросли сами.

Нет, все еще нет.

— Мхм.

Отвечать по-настоящему я отказывалась. Люк и сам прекрасно все знал и в повторении не нуждался. По крайней мере мне так казалось.

Видимо, я ошибалась.

* * *

— Не уверен, что фотография — это все, что мне нужно в жизни, — говорит Люк. — Понимаешь?

Киваю для вида. Но мысленно все это время качаю головой: нет, нет, нет. Ничего я не понимаю. И да — я думала: все, что тебе нужно, Люк, — это я.

Лицо мужа светлеет. Похоже, он вновь дышит.

— Я так рад, что ты понимаешь, Роуз. Что стараешься взглянуть на это непредвзято. Рассмотреть возможность.

Мои глаза от удивления распахиваются.

— Хорошо, хорошо, — глупо бормочу я. — Я подумаю.

Нет. Нет. Никогда!

— Спасибо, — говорит он, доедая последний ролл с тунцом. — Спасибо.

Тем временем моя тарелка остается нетронутой. Снова киваю, едва-едва. Я и пошевелиться почти не могу. Кажется, меня сейчас вырвет.

— Ну так что, вроде бы у тебя неплохие шансы получить грант? — радостно спрашивает муж, меняя тему. — Это просто здорово!

Я пытаюсь подыскать слова. Наконец нахожу и механически отвечаю:

— Да. Видимо, так. Здорово.

Разговор, почти односторонний, продолжается. Люку приходится поддерживать его за двоих. Мы расплачиваемся по счету, возвращаемся домой, и муж принимается разглагольствовать о поездке в Бостон, куда собирается в конце недели, о том, как ему нравится тунец в нашем ресторане, какая свежая там всегда рыба.

— Роуз, я так рад, что мы поговорили, — заявляет он, когда мы отправляемся в постель.

Я смотрю на него и вижу свое фото на прикроватном столике мужа. Изгиб его тела пересекает наискось мое счастливое лицо. Люк ждет, что я что-нибудь скажу. Наверное, соглашусь с ним. Но мне лишь снова удается с трудом кивнуть и погасить свет. В темноте я не смыкаю глаз. Мне одиноко, пусть даже Люк лежит рядом. Словно наше будущее предопределено, словно мы уже разочаровались друг в друге и он ушел.

ГЛАВА 5

2 февраля 2007 года

Роуз, жизнь 1

— Профессор Наполитано? — Оторвавшись от раскладывания книг и документов, я поднимаю взгляд. Только что окончился курс по методике феминизма в социологии.

На него записывались двадцать студентов, почти все женщины — пылкие, увлеченные, искренние. Порой мне хочется их обнять, передавая стойкость и мужество, прежде чем отпустить в не такой искренний большой мир за дверями аудитории.

Передо мной стоит моя студентка, Джордана, и говорит:

— Я хотела спросить, что вы думаете о…

Я слышу ее, но не совсем понимаю слова, не улавливаю смысл, потому что думаю о Люке, нашем браке. Муж все еще не вернулся домой. Когда занятия подходят к концу, этот факт всегда всплывает в сознании, ведь больше меня ничто не отвлекает. Я думаю об этом постоянно.

Джордана хмурясь ждет ответа, но я не имею представления, о чем она спрашивала. Ее большие, как у совы, глаза из-за крупной оправы очков кажутся еще огромнее.

— Профессор?

Я поворачиваюсь к окну, отрывая взгляд от взгляда студентки, чтобы собраться с мыслями. К стеклу прижимаются голые ветки клена, некогда усеянные красными осенними листьями, за ними — лишь серый мрак дождевых облаков. В прошлом году у Джорданы умер отец. Я помню, когда это случилось, его смерть отражалась в глубине ее глаз, точно осколок. Горе, потеря, боль и стойкость, с которой она все это переносила.

Усилием воли заставляю себя снова на нее посмотреть. Да, так и есть, я все еще это вижу. Печаль. Она всегда в глазах Джорданы, даже когда та чем-то увлечена, например нашими лекциями.

Неужели у меня тоже все видно по лицу?

— У вас все хорошо? — спрашивает она.

Я открываю рот и закрываю. Не знаю, что сказать. У профессора Наполитано все плохо. Каждый день после занятий она возвращается к себе в кабинет, тихонько притворяет дверь и плачет за столом. В его глубоких ящиках хранятся большие коробки с салфетками. Не те веселенькие квадратные коробочки скромного любительского размера, нет. Длинные прямоугольные блоки промышленного типа, которые следует снабдить этикеткой: «Идеальное подспорье в случае, когда вас бросает муж».

— Так мило, что ты спрашиваешь, Джордана. Но со мной все хорошо. — Конечно нет. Вовсе нет. — Правда. Спасибо. Так о чем ты говорила?

* * *

Чуть позже в тот день я сижу в кабинете и читаю работы студентов, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Вдруг звонит телефон, и высвечивается номер Люка. Быстро снимаю трубку.

— Привет, — говорю я почти шепотом.

— Привет, Роуз, — так же тихо отвечает он.

— Как дела? — спрашиваю я.

— Все хорошо. А у тебя?

Колеблюсь, а потом все же решаюсь:

— Я скучаю.

— Знаю. — Люк тоже медлит. — Я тоже скучаю…

— Правда?

На том конце провода — тишина.

Я жду. Жду, что Люк ответит «да». «Да, Роуз, я так по тебе скучаю. Да, Роуз, я понял, что не могу без тебя. Да, Роуз, я возвращаюсь домой, мне не терпится вернуться». Я хочу, чтобы Люк снова стал таким, как раньше, тем мужчиной, которому нужна была я одна, а не в придачу с ребенком, мужчиной, за которого я вышла замуж. Я так сильно этого хочу… Поэтому все еще жду, что он ко мне вернется, к той Роуз, которую любил.

А я здесь, я прямо здесь.

В августе прошлого года, когда Люк покинул нашу квартиру, я тщательно подготовилась к началу семестра, написала учебные планы, скопировала их до первого дня занятий, когда копировальный аппарат без конца ломается.

Я начала преподавать, потом продолжила, совершая ежедневные поездки из нашей пустой квартиры на работу и обратно, чтобы лечь одной в постель.

В январе я проделала все заново. Написала планы, затем их скопировала.

Я по-прежнему надеялась, что мы с Люком сумеем найти выход. Начался февраль, еще один новый месяц, а мы так ни к чему и не пришли. Пока нет.

Я все время думала о той банке витаминов, о нашей ссоре, прокручивая события в голове, каждый раз пытаясь мысленно изменить какую-то деталь, что привело бы к несколько иному результату. В большинстве вариантов Люк оставался. Но почти всегда оставался он и менял мнение по одной причине: сдавалась я. Извинялась, обещала пить витамины и родить такого желанного для мужа ребенка.

Конец ознакомительного фрагмента