Донна Стерлинг

Жажда приключений

ПРОЛОГ

Притаившись под диваном в гостиной, Клер ждала, когда Нэнни встанет со своего кресла-качалки, выключит свет и проковыляет на кухню, чтобы выпить на ночь стакан горячего молока.

Наконец Нэнни выключила лампу, и уютная комната погрузилась во мрак. Кресло заскрипело, затем послышались шаги. Нэнни ушла.

Клер оставалась в своем укрытии, пока Нэнни наливала молоко и грела его в микроволновке. Затем послышались шаги, и дверь закрылась. Клер выползла из-под дивана и посветила фонариком на стопку газет возле кресла-качалки. Тихонько перелистав их, десятилетняя девочка нашла то, что искала. Бульварные листки. Нэнни всегда клала их под ежедневные газеты, чтобы спрятать от горничных и, конечно, от Клер. Дядюшка Эдгар не одобрял чтения «скандальных газеток».

Спрятав газеты под пижамой, Клер на цыпочках прокралась мимо комнаты Нэнни. Оглядываясь, она прошла по длинному, устланному ковром коридору. На стенах висели портреты знаменитостей, среди которых было немало ее предков. Клер побаивалась ходить в одиночку по темным коридорам. Ей захотелось, чтобы комната ее кузена Джонни была поближе, но он с родителями жил в другом крыле дома. Джонни был на два года младше ее и, хотя частенько надоедал Клер, был ее другом.

Добравшись до своей комнаты, она перевела дух, заперла дверь и выключила верхний свет. Потом залезла на огромную кровать под балдахином, накрылась с головой одеялом и положила перед собой газеты.

Осветив фонариком первые страницы, Клер почувствовала укол совести. Она не любила нарушать распоряжения дядюшки Эдгара. Но если она не прочтет о себе в бульварных газетах, то откуда узнает, что происходит в ее жизни? Взрослые ничего не рассказывают, а Джонни знает еще меньше, чем она.

Один из заголовков гласил: «Жестокая битва за опеку над Валентиной».

Валентина — это ее первое имя, которым мама называла ее, когда они бывали «в обществе», то есть на вечеринках или во время фотосъемок. Дома же ее звали вторым именем — Клер. Все это было до того, как родители погибли в автокатастрофе. Потом приехал дядюшка Эдгар, и она стала для всех Валентиной, хотя и просила называть себя Клер. Никто не прислушался к ее просьбе, кроме Нэнни и Джонни.

Отогнав мрачные мысли, она прочла другой заголовок: «Бедная крошка Принцесса Ароматов». Этот заголовок поставил ее в тупик. С «Принцессой Ароматов» все понятно — парфюмерный бизнес принес богатство дедушке, а мама была кинозвездой и прославила духи дедушкиной фирмы.

Но почему в газетах ее называли бедной, ведь Нэнни говорила, что она богата? Наследница, сказала Нэнни. Это означало, что в двадцать пять лет Клер получит деньги, которые ей оставили родители. На прошлой неделе в одной из бульварных газеток она прочитала, что это будет больше миллиарда долларов. Так почему же ее назвали бедной?

Раньше она вместе с мамой занималась благотворительностью в пользу бедных детей. А вдруг ей придется стать одной из них? Из рассказов Нэнни Клер знала, что у бедных нет телохранителей, которые всегда следуют за ними по пятам, и им не надо убегать и прятаться от фотографов, как приходилось делать маме с Клер. Большинство бедных не беспокоятся о таких вещах, как похищение. Но лучше всего то, что они ютятся так близко друг от друга, что видятся каждый день и ходят друг к другу в гости. Возможно, быть бедным ребенком не так уж и плохо…

Ее разбирало любопытство. Она вытянулась и оперлась на локти, чтобы было удобнее читать. В обеих статьях говорилось о сражении в суде тетушки Ширли, маминой сестры, и дядюшки Эдгара, папиного брата. Каждый хотел получить «опеку». По словам Нэнни, это значило, что они любили Клер и хотели, чтобы она жила с ними. Но в газетах писали совсем не то, что говорила Нэнни. В одной из них прозрачно намекалось, что тетушка и дядюшка хотят опекать Клер только из-за денег.

Так что же происходит на самом деле? Ее охватила ужасная тоска. Даже живот заболел. Как могут тетушка и дядюшка любить меня? Они меня даже не знают. Когда были живы родители, тетю и дядю она видела только по праздникам.

Но было очень больно думать, что они хотели опекать ее лишь из-за денег. Она вспомнила, как мама говорила: «Не верь тому, что пишут в газетах и показывают по телевизору. Это далеко не всегда правда». Но иногда это было правдой — о смерти родителей она узнала из вечернего выпуска новостей.

Сдерживая слезы, Клер выбралась из-под одеяла и легла на подушку. Кого она могла спросить, чтобы получить правдивый ответ? Нэнни скажет ей, что все прекрасно. Она всегда так говорит, чтобы Клер чувствовала себя лучше. Клер знала, что не сможет спросить ни тетушку Ширли, ни дядюшку Эдгара, хотят ли они опекать ее только из-за денег. Мог разразиться скандал.

Тихо всхлипнув, она выскользнула из кровати, упала на колени и стала горячо молиться. Боженька, пожалуйста, помоги мне узнать, кому можно доверять. И, пожалуйста, сделай так, чтобы хоть кто-нибудь любил меня.

Клер молилась горячо и долго, сколько было сил. Затем опять вскарабкалась на кровать и увидела газеты. Легкая дрожь отвращения прошла по ее телу. Зря она их прочитала. Неудивительно, что мама их так не любила, а дядюшка Эдгар запрещает приносить домой. Клер решила больше никогда их не читать.

Она торжественно поклялась быть очень, очень хорошей и всегда поступать по правилам, как полагается… если только это поможет Богу сделать так, чтобы кто-нибудь любил ее.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ей потребовалось пятнадцать лет, чтобы узнать правду. Доверять она не могла никому. Никому, кроме Джонни.

А то, что она старалась «быть очень хорошей», не принесло ей ничьей любви. Она следовала всем правилам и изо всех сил старалась поладить со всеми — с дядюшкой, учителями, попечителями, секретарями по связям с общественностью, телохранителями, несколькими друзьями и в последние два года — с женихом. К чему же привели все эти усилия?

К тому, что в день своей свадьбы она была предана и унижена.

Одетая в подвенечное платье, теперь казавшееся траурным, она смотрела в окно на пышную калифорнийскую зелень.

— Смотри, Джонни, вон они. Эти папарацци похожи на акул, крутящихся вокруг добычи.

— Они не войдут, Клер, — уверил ее кузен, глядя в другое окно. — Мы сняли отель целиком, и дядя Эдгар поставил охрану у каждой двери.

— Ты недооцениваешь папарацци, — предупредила она. — Они всегда найдут лазейку. — Они охотились за ней многие годы. Она помнила дни, когда пыталась поладить даже с ними. Эти попытки только разожгли их аппетиты.

Они были почти так же назойливы, как тот маньяк, что засыпал ее оскорбительными письмами и анонимными телефонными звонками с изложением подробностей ее личной жизни, невесть как и когда подсмотренных. Однажды он даже вломился в ее дом в Нью-Йорке и разгромил ванную комнату.

Конечно, после этого штат телохранителей увеличился — еще больше глаз стало следить за каждым ее движением, еще больше появилось людей, перед властью которых надо было склоняться — тяжелое испытание для Клер.

Она поняла, что именно в желании поладить со всеми заключается ее главная проблема. Одобрение окружающих стало необходимо ей, как доза наркоману. Настало время от этого отвыкать.

— Тебе нужно отдохнуть, Клер, — услышала она голос Джонни, идя по анфиладе комнат. Шлейф искусно отделанного жемчугом подвенечного платья волочился за ней, цепляясь за мебель. — Утром был настоящий ад, и обед не будет приятнее.

Мягко сказано. Обед будет еще хуже. К тому времени дядя соберет подкрепление, и они постараются заставить ее назначить другой день свадьбы.

— Неважно, что они будут говорить или делать,

Джонни, — сообщила она, приподняв подбородок. — Я не выйду замуж за Престона.

Он вздохнул и плюхнулся в кресло.

— Возможно, мне не следовало утром вмешиваться, и сейчас ты уже была бы замужем.

— Тогда бы я была унижена. Если бы ты не показал мне статью до церемонии… — Она умолкла, вспоминая, с каким отвращением смотрела на бульварную газетку, которую он сунул ей в руки. До этого момента она держала данное себе слово — никогда не читать таких газет. — Если бы ты не показал мне статью, я бы сегодня вышла за Престона и жалела бы об этом всю жизнь. Когда я выйду замуж, я хочу… я хочу… — она не окончила фразу. Это прозвучало бы слишком сентиментально. Она хотела, чтобы муж любил ее. — Возможно, я хочу слишком много? — пробормотала она в раздумье. — Может быть, достаточно простой преданности? — Всплеснув руками, она воскликнула: — Три из четырех подружек невесты, Джонни!

Он ничего не смог возразить. Газетные фотографии жениха Клер в объятиях ее так называемых подруг были достаточно откровенны.

А Престон даже и не пытался ничего отрицать.

— Это ничего для меня не значит, — заявил он.

Но это очень много значило для Клер. Даже сейчас, через несколько часов после того, как она увидела фотографии, она чувствовала боль от его предательства.

Дядя Эдгар встал на сторону жениха.

— Ты не должна беспокоиться о таких мелочах, как неверность. Под удар поставлены гораздо более важные вещи.

Такие, как совместный бизнес с родителями Престона, подумала она. Клер долго была под опекой дяди, но он так и не нашел времени, чтобы узнать ее.

Зато, пока он управлял ее деньгами, он нашел время, чтобы сколотить себе состояние…

— Твои богатство и слава делают тебя мишенью, Валентина, — говорил он ей. — Ты одна из богатейших женщин в мире, а твоя мать была легендой Голливуда, поэтому твое лицо и имя известны повсюду. Я хочу видеть тебя замужем за человеком, который сможет выдержать такое давление. Семья Престона очень могущественна. Его воспитывали с прицелом на пост президента. Твоя известность была бы ему ценным подспорьем.

Подспорье. Она хотела быть для мужа больше чем подспорьем.

— И не беспокойся об этом маленьком скандале, уверял ее дядя. — Он скоро погаснет. Люди забудут.

Люди — может быть, но не она. В конце концов, интрижки Престона доказали, что он не любил ее… и что она его не любила. Ее гораздо сильнее ранило предательство подруг, чем его неверность.

О да, она ценила Престона, это так. С ранней юности они были вместе в компании золотой молодежи. Катались на лыжах, ездили в круизы, играли в поло, принимали участие в гонках на яхтах и блистали на светских вечеринках. Он нравился ей больше других мужчин из их круга, и она просто не хотела искать никого другого. Так они с Престоном убедили себя, что влюблены друг в друга.

Ей вдруг захотелось, чтобы Нэнни была жива. Она всегда умела вселить в Клер надежду на лучшее, даже когда этого лучшего и в помине не было.

— Клер, с тобой все в порядке? — спросил Джонни.

Она вымученно улыбнулась.

— Конечно. Просто я должна придумать, что же мне делать дальше.

— Сейчас? — воскликнул он, подняв брови.

Несмотря на подавленное настроение, она рассмеялась.

— Пожалуй, уже поздно. Ты выглядишь так, будто тебе нужно вздремнуть, а вовсе не мне. Ты ведь сегодня вечером летишь в Бостон?

Он сокрушенно кивнул.

— Мне страшно не хочется тебя покидать, но у меня всю неделю экзамены.

— Иди отдохни немного. Перелет будет долгим.

Он с видимым облегчением направился к двери.

— Увидимся за обедом. Или, лучше сказать, во время второго раунда?

Они обменялись мрачными улыбками, и он оставил ее одну.

Конечно, это было весьма относительное одиночество, учитывая множество папарацци, осадивших отель, сидящих на деревьях с телеобъективами в ожидании возможности сфотографировать невесту, сбежавшую с шикарной свадьбы в Лос-Анджелесе.

В соседней комнате секретарь по связям с общественностью готовил сообщение для прессы о ее внезапной болезни. За дверью находились сотрудники службы безопасности, а по всему отелю сновало бесчисленное количество людей, которые так или иначе управляли ее жизнью, все устраивали, представляли любую ситуацию в наилучшем виде, советовали, что ей делать, о чем говорить и как действовать.

Все это ей страшно надоело — следовать правилам, оправдывать чужие надежды…

Если бы ей удалось сбежать куда-нибудь, хоть куда-нибудь, чтобы побыть одной. Найти бы место, где ее не знают. Чтобы подумать. Чтобы успокоиться. Чтобы решить, что делать дальше.

У нее никогда не было такой возможности. Никогда.

Мысль о свободе сначала просто промелькнула, а затем превратилась в страстное желание. Возможна ли для нее свобода делать, что хочется, жить без советников, охранников, маньяков и папарацци?

Дядя никогда бы на это не согласился. Он сказал бы, что это «слишком опасно». Но что могло навредить ей сильнее, чем постоянное подавление ее личности?

Она уже не ребенок, ей двадцать пять лет. Полгода назад она вступила в права наследства. Теоретически она может идти, куда захочет… Но может ли?

Клер усмехнулась, представив себя убегающей, как вор, под покровом ночи, путешествующей под чужим именем, с измененной внешностью и фальшивыми документами, чтобы затеряться в толпе.

Она не была уверена, что сможет справиться одна, вне своего привычного, безопасного мирка. До сих пор она жила, как нежный тепличный цветок. Но теперь ей хотелось повернуться лицом к ветру, почувствовать дождь. Найти солнце.

Она это сделает!

Она куда-нибудь уедет, хотя бы на несколько недель, и докажет себе, что в состоянии справляться сама. Может быть, потом она почувствует себя более уверенной и способной распоряжаться своей жизнью.

Хотя ее сердце быстро билось от волнения, голос был удивительно спокойным.

— Джонни? Пожалуйста, зайди ко мне. Я хочу тебе что-то сказать.

— Поставьте на прослушивание телефоны семьи и друзей. Аэропорты, станции железных дорог и гавани уже под наблюдением. Фред, опроси прислугу во всех ее домах. А также на виллах, где она отдыхала. Ее дядя считает, что она может направиться на одну из них.

— Извините, мистер Уокер, — прервал его появившийся в дверях конференц-зала сотрудник. — К вам посетитель.

Тайс Уокер был владельцем и главой «Агентства Уокера» — занимался частными расследованиями и обеспечением безопасности клиентов. Приход посетителя заставил его нахмуриться. Кто мог появиться в его офисе в столь раннее время? Было шесть часов утра; он созвал детективов на срочное совещание после панического звонка Эдгара Ричмонда.

— Кто там еще?

— Мисс Пите.

Коротко ругнувшись, Тайс отшвырнул ручку и встал.

— Скажи охране, чтобы не пускали ее дальше холла. Для безопасности заприте все шкафы с документами в моем офисе и в ваших кабинетах. Независимо от того, что может произойти в ближайшие полчаса, следите за вашими портфелями и компьютерами. Хэтти с сообщниками — мастера отвлекать внимание.

Послышался шепот одобрения. Все помнили, как во время последнего визита его хитрющая приемная мать ускользнула с фотографией, компрометирующей сенатора Уайтмена, — фотография была сделана Тайсом по заказу миссис Уайтмен и предназначалась только для ее глаз. Впрочем, Хэтти не напечатала фотографию в своей бульварной газете, а просто шантажировала Тайса, чтобы он помог ей первой опубликовать совсем другую сенсационную историю.

Она была ему как кость в горле. Тайс закрыл ей доступ во все свои офисы, хотя именно у нее он научился всем премудростям слежки.

Давным-давно, когда Тайс Уокер был еще уличным хулиганом, она за шиворот вытащила его из машины инспектора по надзору, поселила в своем доме как приемного сына и пристроила к работе в своей бульварной газете. К семнадцати годам он превратил в профессию свое умение проникать в помещение без ведома хозяев, овладел навыками наблюдения, скрытой видеозаписи, электронного прослушивания и слежки. Оказалось, что у него были к этому способности, хотя склонности к работе репортером он не испытывал.

Теперь он был владельцем одного из лучших в стране частных сыскных агентств с офисами в Лос-Анджелесе, Чикаго, Вашингтоне и Майами. Хэтти же добилась мировой известности для своей газетенки. Хотел бы он знать, за какой сенсацией она гоняется сейчас. Ему показалось, что он уже догадался.

Он заметил ее сразу же, как только открылись двери лифта. Маленькая, жилистая, она прошла через холл, дымя сигаретой, несмотря на знаки «Не курить». Пепел она стряхивала в бумажный стаканчик из-под кофе, который держала в руке. Ее короткие волосы цвета перца с солью торчали, как всегда, в разные стороны, темный брючный костюм выглядел мятым. Тайс увидел выражение ее обветренного лица — нетерпение.

— Что ты делаешь здесь, в Чикаго, Хэтти? Да еще у меня в офисе. Ты же знаешь, мои офисы для тебя закрыты.

Прищурившись, она смотрела на него сквозь облако дыма, затем последний раз затянулась сигаретой, бросила окурок в стаканчик, где он зашипел и погас в остатках черного кофе.

— Не трать напрасно мое время, Т.К., — сердито прохрипела она.

Тайс никогда не понимал, почему она звала его Т.К. — второго имени у него не было, фамилия была Уокер, но с тех пор, как она впервые схватила его за шиворот, она звала его Т.К.

— Пойдем к тебе и поговорим, — сказала она. — И выкинь это, — она сунула ему в руки бумажный стаканчик.

Точным движением он бросил стаканчик в бак для мусора, подхватил Хэтти под руку и развернул ее лицом к стеклянным дверям.

— У меня нет времени для разговоров.

— А у меня есть самая свежая новость.

— Я больше не работаю на тебя, Хэтти. Уже семь лет. Зачем мне твоя новость?

— Это нас обоих сделает богатыми. Наши имена будут в зале славы бульварной прессы.

— Я и так богат, — ответил он слегка озадаченным голосом, — и я не знал, что существует зал славы бульварной прессы.

— Может, и не существует, — уступила она. — Но пара-тройка миллионов не повредят ни тебе, ни мне.

Хотя в непреклонном выражении ее подбородка не было ничего необычного и она, как всегда, сдерживала свою кипучую энергию, Тайс почувствовал, что за ее возбуждением скрыта какая-то хитрость.

— Если твоя новость прямо не касается моих клиентов, то мне нет нужды знать ее. А поскольку у тебя нет возможности узнать, кто мои клиенты, — по крайней мере я надеюсь на это…

— Это касается высшего общества, — сообщила она. — Точнее, нашей маленькой Принцессы Ароматов.

Он встал как вкопанный. Возможно, она ожидала именно этого. Он и ушел-то из ее газетки из-за того, что был назначен следить за Валентиной Ричмонд.

Через секунду Тайсу все же удалось улыбнуться.

— Пойдем выпьем кофе, там и поговорим.

Они вышли на утренний июньский ветерок. То давнее поручение предполагало репортаж с первого бала Валентины — до бала, во время и после. Хэтти надеялась получить что-нибудь пикантное, чтобы оживить страницу, посвященную высшему обществу.

Вместе с Тайсом был послан один из репортеров-ветеранов, Ловкач Сэм, которому ничего не стоило поместить «жучок» в спальне, просверлить дырку в стене номера в отеле или влезть на дерево с телеобъективом.

Так Тайс через телеобъектив впервые увидел девушку, которую прозвали Принцессой Ароматов. Она была на вилле у моря, одна в спальне на верхнем этаже. Окно было от пола до потолка, и она стояла возле него в легкой прозрачной ночной сорочке, ее волосы доходили до пояса и своим сиянием напоминали пламя свечи. Она смотрела, как солнце садилось в океан.